Стоило зажмуриться — и кошмар ожил снова. Так ярко, как ещё никогда в жизни.

Это снова был Ирак. Снова дуэль с другим снайпером. Себ выбрал себе укрытие на предпоследнем этаже полуразрушенного дома. Тот, другой, засел на крыше в трёхстах метрах. Себ знал, где он лежит, но не видел его. Он знал, что если шевельнётся — выдаст себя, поэтому лежал неподвижно, прирастал к дощатому полу. И — точно как в реальности — другой не выдержал первым. Движение было мимолётным, но его хватило для демаскировки. Шевеля только кончиками пальцев, Себ увеличил масштаб и с непривычной резкостью объектив выхватил на фоне жёлтого камня вымазанное в маскировочной краске лицо. Краска посыпалась, и с другой позиции широко улыбнулся Йен.

Конечно, на самом деле его уже не было в это время. Он умер за три месяца до того, в Ираке. Но во сне он лежал на позиции и улыбался, не таясь.

«Ты мог бы его убить, дорогой мой?» — прошептал в наушнике голос Джима.

Себ понимал, что не должен двигаться или говорить. Он должен был только выстрелить — и всё. Но там был не вражеский снайпер, а Йен!

 — Ты должен, Себастиа-ан, — промурлыкал Джим, — ты же знаешь правила.

Себ действительно был должен стрелять. Но Йен не был врагом, никак не мог им быть, и он улыбался и махал рукой. Поманил к себе, как будто они были далеко от зоны боевых действий, и им ничто не угрожало. 

 — Стреляй, — приказал Джим ледяным тоном.

И Себ выстрелил.

Ещё раз проведя пальцами по глазам, Себ выпрямился и сунул под душ голову. Выкрутил вентель холодной воды, постоял немного — и выбрался, поёживаясь от холода, но зато чувствуя, что оживает.

На кухне он налил себе большую кружку чая — руки уже не тряслись, но во рту всё ещё стояла горечь, а голова казалась тяжёлой и чужой.

Он редко вспоминал Йена. Даже непонятно, с чего вдруг начали чесаться давно зажившие раны. На душе было мерзко. И от самого сна, и от того, что смерть Йена (настоящая, не та, которая привиделась) всплыла в памяти во всех неприятных подробностях, а ещё, как ни смешно, от того, что во сне он выстрелил.

Да, он убеждал себя, что это просто дурацкая фантазия, в которой виноват, наверное, несвежий бекон. Но пальцы зудели, словно он на самом деле нажал на спусковой крючок.

Йен не улыбался перед смертью. Он орал от боли и крыл матом Себа, курдов, Штаты, королеву и военного врача. Обещал встать на ноги и затолкать Себу в зад все его идиотские подбадривания и утешения. «Не дождёшься, придурок, не сдохну я», — было его последними внятными словами. Дальше — только бред, долгая агония и конец. В общем и целом, они оба знали, что это может случиться. С любым из них — или с обоими сразу.

Только теперь перед глазами стояла широкая дурацкая улыбка, отлично различимая через прицел.

Чай и пара сэндвичей позволили Себу слегка взбодриться. Воспоминания о кошмаре подёрнулись плёнкой. Телефон не показывал ни пропущенных звонков, ни смс, и Себ заторможенно принялся собираться.

Плимутский поезд полз, как ему показалось, очень медленно, растягивая три часа пути до бесконечности. Видеть Джоан не хотелось.

Выругавшись себе под нос, чтобы не тревожить пожилую соседку напротив, Себ сжал пальцами виски и крепко зажмурился. Надо было прийти в себя, взбодриться и понять, какого чёрта происходит.

«Завязывай с этим, приятель», — подумал он и взялся за умножение. На четвёртой паре пятизначных чисел в мозгах немного прояснилось. Он сумел осознать, что голоден, понял, где они едут, осознал всю бредовость своего состояния и почти пришёл в себя.

Выходя под дождь на вокзале в Плимуте и перехватывая хот-дог в сомнительного вида палатке, Себ уже чувствовал, что его отпустило. Чем бы ни был этот странный приступ (может, сумасшествие Джима заразно?), он прошёл, оставив после себя только неприятные смутные воспоминания.

Хот-дог окончательно придал бодрости. Даже дождь уже не раздражал. Появилось до этого момента напрочь отсутствовавшее предвкушение свидания с Джоан. Идя к центральной площади, где был шанс поймать такси, Себ даже начал прокручивать в голове приятные момент предстоящей встречи. Задумался, не купить ли цветов. Но потом мысленно же отправил себя на свалку истории с такими идеями, зашёл в кондитерскую и выбрал пышные свежие булочки с джемом. Представлялось, что им Джоан обрадуется больше, чем бесполезному венику.

 — Тридцать второй дом, сэр, — таксист указал на небольшой опрятный домик с выбеленными стенами. Джоан занимала в нём левую половину, но даже если бы Себ этого не знал, он легко угадал бы нужную дверь — по совершенно запущенному палисаднику.

Он перепрыгнул две ступеньки и замер, так и не нажав кнопку звонка. Внутри разливалось приятное предвкушение. Он провёл пальцами по волосам, отмечая, что опять пора стричься, и жалея, что не сделал этого вчера. Было бы полезнее, чем сходить с ума перед телевизором. Одёрнул куртку. Обозвал своё волнение подростковым — и всё-таки позвонил.

Сначала за дверью было тихо. Потом раздался истошный вопль, переходящий в затихающее пронзительное кошачье «ма-ау». Что-то грохнуло. Вопль повторился. Глухо зазвучал голос Джоан — но слов разобрать не удалось. И наконец, щёлкнул замок. Себ чуть посторонился — и почувствовал, как губы сами собой растягиваются в улыбке. 

Джоан выглядела умилительно — и, разумеется, она убила бы его за эту характеристику, если бы о ней узнала. Не было никаких сомнений, что дверной звонок поднял её с постели. Она щурила заспанные глаза, волосы стояли торчком, делая её похожей на ежа из мультфильма. И, в довершении всего, на неё была просторная толстая фиолетовая пижама. Из штанин на резинке торчали босые изящные ступни.

Позади снова раздался истошный вопль, и между ног Джоан просочилось тощее чёрно-серое животное, напоминавшее скорее персонажа ужастика, нежели кота.

Несколько мгновений Джоан и кот изучали Себа с огромным удивлением. Потом Джоан кашлянула и спросила хриплым спросонья голосом:

 — Себ?

 — С добрым утром, — хмыкнул он.

 — Который час?

 — Полдень, — он улыбался всё шире. Джоан скривилась:

 — У меня был будильник… Вроде бы. Я не… — она выдохнула и помотала головой, посторонилась: — Заходи. Фредди, исчезни, — она подвинула кота ногой.

Себ вошёл в маленькую тесную прихожую. Джоан закрыла за ним дверь и щёлкнула выключателем. Тут же зажмурилась и тихо застонала. Открыла глаза и сфокусировалась на Себе снова.

 — Мне в голову не могло прийти, что ты приедешь, — сказала она тихо, и Себ ощутил некоторую неловкость. Стоило позвонить. Но он не успел уточнить, не сильно ли он нарушает её планы, как она добавила: — Рада тебя видеть. Прости, я…

Он положил коробку с булочками на тумбу для ключей, осторожно взял Джоан за руку, притянул к себе и поцеловал, стискивая пальцами её плечи под мягкой тёплой пижамой.

 — Эй… я даже зубы не чистила, — попыталась она сопротивляться, но слишком слабо.

Их привёл в чувство кот, который опять завопил. Джоан отшатнулась назад и рассмеялась.

 — Что это за животное? — спросил Себ, снимая куртку и наклоняясь к коту.

У того были огромные зелёные глаза, гигантские уши-локаторы, очень короткая шерсть и костлявые лапы. Встретившись с взглядом с незнакомым ему человеком, кот принюхался и издал звук, больше напоминающий карканье.

 — Сумасшедший кот. Я не знаю, кем были его предки, но он орёт дурниной, бегает по стенам и ест шпинат. Всё остальное, правда, тоже ест, но шпинат — особенно охотно. Его зовут Фредди.

 — Привет, Фредди, — Себ почесал кота за ухом и порадовался, когда тот не вцепился зубами в его руку, — извини, я тебе ничего не принёс. Не думаю, что ты тебе понравятся булочки с джемом.

 — Наверняка понравятся, сожрёт с коробкой, — фыркнула Джоан. — Я… пойду умоюсь и оденусь во что-нибудь нормальное, заходи, располагайся.

И она быстро ретировалась на второй этаж, а Себ, немного подумав, взял кота на руки и прошёл в гостиную. Осмотрелся.

Пожалуй, это была самая необжитая гостиная, которую он видел — включая его собственную. Голые стены, телевизор на тумбе, диван, табурет с чашкой недопитого чая — и всё. На старом линолеуме виднелись продавленности и пятна, по которым легко можно было догадаться, что у прежних владельцев дома здесь стояли шкафы, обеденный стол и стулья.