— Пап… — протянула Сьюзен со своего места, — пап, можно я что-то спрошу? 

 — Конечно, — отозвался Себ и обернулся к ней. Она поджала под себя ноги, обхватила руками худые острые коленки и смотрела куда-то в пол. 

 — Ты меня любишь? — спросила она быстро. 

Себ чуть не поперхнулся чаем, встретился с дочерью взглядом и понял, что вопрос задан не для того, чтобы напроситься на ласку, а серьёзно. И кажется, Сьюзен долго собиралась с силами, чтобы его задать, и выпалила сразу, как только нашла достаточно смелости. Поэтому, вместо встречного вопроса, который крутился на языке, Себ честно ответил:

 — Люблю. Больше всех в мире.

На лице Сьюзен расцвела улыбка — кажется, только что своим ответом он разрешил какой-то внутренний конфликт.

 — А почему ты спрашиваешь?

 — Просто… — уклончиво ответила Сью, снова утыкаясь в телефон. Себ прислушался: посторонних в доме пока не было, значит, пара минут в запасе у него имелась. Он отставил на подлокотник чашку и блюдце с печеньем, пересел к Сьюзен на диван, взял её за подбородок и поднял голову так, чтобы она была вынуждена смотреть ему в глаза.

 — Откуда идея, что я могу не любить тебя? — спросил он тихо, но настойчиво. Ему было важно понять: либо он сам сделал что-то не так, либо кто-то что-то не то сказал.

Сью попыталась высвободиться, но не слишком настойчиво: отлично знала, что этот номер не пройдёт. Вздохнула.

 — Джулия так говорит.

Джулия Харрис, значит? Кажется, она не первый раз говорит какую-то ерунду, в которую Сьюзен верит.

 — Вот как, — заметил он задумчиво, — а ей это с чего пришло в голову? — он отпустил подбородок Сьюзен, но она и сама не опускала голову. Себ вглядывался в её большие голубые глаза, удивительно похожие на его собственные, только обрамлённые пушистыми тёмными ресницами, и пытался угадать её мысли.

 — Она говорит… — Сью потянула палец в рот и прикусила ноготь, — раз ты со мной не живёшь…

Себ мягким движением отнял её руку ото рта и мысленно сосчитал до пяти, задерживая дыхание. Потом обратно. Нет, он всегда знал, что чем старше Сьюзен будет становиться, тем более сложные вопросы у неё будут появляться, и тем острее будут проблемы. Но всё равно каждый вопрос подобного рода ставил его в тупик. Заглядывать в будущее и вовсе было страшно: ведь там, ко всем возможным обидам, к недопониманию, страхам и сомнениям добавится подростковая замкнутость. И Сьюзен уже не будет так открыто признаваться в том, что её тревожит.

 — Если честно, сейчас не лучшее время для этого обсуждения, — сказал он откровенно, — но раз пока гостей нет… Давай попробуем поговорить.

«Видишь ли, я предпочитаю иметь собственный дом, потому что у меня есть сейф с оружием, от которого тебе надо держаться подальше, а ещё иногда мне после работы мерзко от самого себя, и тебе не нужно об этом знать. И, знаешь, время от времени я вожу домой посторонних женщин», — он закончил мысленную тираду и попытался извлечь из неё хотя бы что-то, доступное для понимания Сьюзен. Не сумел.

 — Это трудно объяснить, да? — спросила Сьюзен, повторяя его любимую в подобных ситуациях фразу.

 — Очень… — признался Себ, — пытаюсь ответить так, чтобы ты поняла.

 — Я не маленькая, я пойму! — фыркнула она недовольно, а Себ ткнул её пальцем в нос, заставив замотать головой и засмеяться.

 — Пока маленькая, — вынес он вердикт, — но умная. Но мне нужно найти способ объяснить тебе это так, чтобы ты поняла.

Сью скривилась, не слишком-то довольная таким компромиссом, но Себ не дал ей возразить:

 — Ещё поспорим, и я вообще не успею ничего сказать, потому что придут гости.

 — Ладно…

 — Дело в моей работе, — наконец, решился он, — ты в школу ходишь по расписанию. А я на работу — в любое время дня и ночи. Мне могут звонить, когда все спят. Иногда приходят в гости — тоже поздно. Для тебя и для бабушки это будет очень тяжело, вы не будете нормально высыпаться, а я буду переживать, что мешаю вам.

Интересно, это вообще понятно вышло?

 — Поэтому я не живу вместе с вами. Мне нужен отдельный дом. Но это никак не мешает мне любить тебя, — видимо, всё-таки понятно, потому что Сьюзен явно расслабилась, перестав пытаться погрызть ногти, и подскочила:

 — Пришли, слышишь?

Себ слышал: и голоса, и шаги, и хлопанье дверей, и приветственные восклицания, и детский смех.

Сьюзен кинулась в коридор — встречать друзей, а Себ посмотрел на кресло и остывший чай, но без сожаления. Этот разговор стоил любого отдыха. А потом всё-таки закинул в рот недоеденную половинку печенья, прожевал — и тоже пошёл встречать прибывших.

Если бы они не сидели в строгом, холодном, официальном кабинете Елены, буквально высасывающем все эмоции, Александр не был бы уверен, что сможет сдержаться. Слёзы стояли в горле, душили. Руки ходили ходуном, пока он просматривал фотографии одну за другой. 

Это было то самое место, которое он выбрал для съёмок девять лет назад, и оно совершенно не изменилось. И та самая картина: рыжая девушка с простреленной головой, её черноволосая подруга, в отчаянии упавшая на колени возле тела. 

Позднее Александру рассказали, что он допустил ошибку в этой сцене. Снайпер, настоящий, профессиональный снайпер, каким представал главный герой, не стал бы стрелять в голову — слишком велик шанс промахнуться, голова находится в движении, и убрать её с траектории полёта пули куда проще, чем весь корпус. Поэтому профессионалы предпочитают стрелять в сердце, а в голову добивать, если нужно. В общем, вышла красивая, тяжёлая бессмыслица. 

Теперь она ожила. 

И нашёлся где-то профессиональный снайпер, который сделал этот выстрел в голову, точно повторяя сцену из фильма. 

 — По крайней мере, — заметила Елена после долгого молчания, за время которого Александр трижды просмотрел снимки и как минимум дважды сумел сдержать рыдания, — теперь мы точно знаем мотив. Можно прекращать изучать биографию мистера Спенсера и искать его несуществующих врагов. Этот эпизод… — она сцепила пальцы в замок, — очевидно показывает, что преступник старается задеть именно тебя. 

Конечно, Александр и сам это понял. Ещё даже раньше, чем увидел фотографии, с первого взгляда на раскадровки. Но одно дело — понимать что-то, и другое — слышать, как эту мысль озвучивает человек, подобный Елене, который не ошибается и не болтает попусту. Казалось, каждым словом она делала кошмар реальностью, абсолютно неотвратимой и неизбежной. 

 — К сожалению, — продолжила Елена спокойно, — у нас по-прежнему нет ничего, что могло бы помочь в расследовании. По моей личной просьбе это дело курирует непосредственно глава Агентства по борьбе с серьёзной организованной преступностью, привлечены эксперты из Скотланд-Ярда… — в её голосе слышалось очень отчётливое «но», и конечно, оно было озвучено: — Пока это не помогает. Мы по-прежнему не знаем, ни кто совершил уже два убийства, ни зачем. Александр, — она посмотрела на него очень пристально, даже колюче, — ты никого не вспомнил? 

Никого. 

Он думал об этом, перебирал знакомых, но ничего не приходило ему в голову. Господи, это всё было полнейшей бессмыслицей. Впрочем, убийцей мог быть и не знакомый, а сумасшедший ненавистник. Александр никогда не причислял себя к числу публичных людей, и уж конечно, он не был тем, кого обожала толпа. Но он всё-таки был известным режиссёром. Поклонники его творчества говорили на десятках языков, а фильмы приносили впечатляющие сборы в кинотеатрах. Какой-нибудь безумец мог возненавидеть Александра, не зная его. 

 — Я не удивлена, — продолжила Елена чуть мягче. — Аналитики почти убеждены, что это дело рук маньяка, для которого твои фильмы стали идеей фикс. Но я должна была спросить. Александр? 

Он засмотрелся на игру пламени в камине, и не без труда сумел снова сфокусироваться на сестре. Поднявшись, она подошла к нему, протянула руку, сжала его пальцы и спросила: — Ты как?