— Басти… — слабо и хрипло ответил ему Джим, — хорошо. Нет.

— Что нет?

— Не надо доктора. Ты знаешь…

Я прижался лбом к двери, прикрыл глаза.

— Сказку? — спросил Себастиан с какой-то доброй насмешкой.

— Про Гру…

— Я расскажу, Джим. Расскажу вам сказку про Груффало. Только лежите спокойно, ладно? Вам надо отдыхать. Тш-ш. «Гулял мышонок по лесу…».

Я отошёл от двери и почти без сил упал в кресло. Конечно, меня позовут, когда речь зайдёт о медицинской помощи, но никогда в жизни Ричард не просил меня рассказать ему сказку. Я сглотнул, чувствуя солёность на языке.

То, что я испытывал, можно было бы назвать ревностью, но это слово слишком примитивно и затаскано — так же, как и любовь, — а потому мне не понравилось. Я предпочитал оставить его без названия, ощущая однако каждой клеткой тела, растворяясь в нём как в кислоте.

Линда так и не получила возможности сделать Ричарду сомнительное предложение о совместной жизни. Они действительно вместе отпраздновали то Рождество — только вдвоём, и похоже, это был очень семейный и уютный праздник. А потом Ричард исчез из её жизни навсегда, так же, как и я. Он так захотел. И хотя мне до сих пор временами недостаёт Линды, я иногда вижу её в светской хронике — уверенную, красивую, под руку с очередным мальчиком уже не на пятнадцать, а на все двадцать лет моложе неё, — и радуюсь. Она счастливо избежала отравляющего влияния Ричарда, сохранила здравый рассудок. Боже, благослови её. Она была, насколько я знаю, единственной женщиной в жизни Ричарда. Если бы я захотел, то мог бы написать, пожалуй, целую монографию о том, как в нём проявляется эдипов комплекс, но суть всё равно сводилась бы к простой мысли: ему не нравилось играть с женщинами. Он мог с ними спать, вести дела, убивать их, но для игр жалел. Линда, я хочу верить, была для него кем-то особенным, но, к счастью, никогда об этом не узнала.

Шли часы. Я сидел в кресле и ждал хоть какого-то знака, но меня не звали. Там, за этой дверью, где лежал почти уничтоженный во имя очередной безумной затеи Ричард, я был не нужен. Да и был ли я нужен Ричарду хоть когда-нибудь? Боюсь, этот вопрос так и останется без ответа. Будь я чуть наивнее, я мог бы утешать себя мыслью о том, что только со мной он позволяет себе снимать маску, но это не так. Он всего лишь меняет её на другую. И иногда я сомневаюсь, что под его масками вообще есть лицо. Впрочем, я узнаю это наверняка, когда сниму с него последнюю маску — посмертную.

Это была безумная ночь.

Временное улучшение, наступившее в состоянии Джима, продержалось два часа — за это время Себ пересказал ему весь свой репертуар из братьев Гримм и Шарля Перро. Но потом Джим принялся метаться, стонать, начался бред, и на этот раз Себ не мог пробиться сквозь него, заставить Джима услышать себя.

Себ вызвал дока — но тот только встал у постели и принялся кусать губы.

— Сделайте что-нибудь! — прорычал Себ в конце концов. — Вы же врач!

— Я не могу… — пробормотал Дарелл. — Себ, просто не могу. Ему нужно успокоительное…

Отлично.

— Что мешает? — спросил Себ. — Что он дёргается? Так я подержу.

Он пытался этого не показывать, но ему было страшно. Он ни разу не видел Джима в таком состоянии, и даже для него это точно не было нормой.

— Я уже пробовал, — наконец соизволил ответить доктор. — В один из приступов уговорил его. Больше не повторю. Он тогда... — Дарелл сцепил пальцы перед грудью, — как я понимаю, он заснул, как и полагалось, но это был очень страшный сон. Подозреваю, в его случае лучше проговаривать кошмары вслух, а не переживать молча.

Себ сел обратно на стул, упёр локти в колени, положил подбородок на кулаки и прикрыл глаза. Ладно. Доктору виднее.

Джим говорил на ирландском, так что понять, что именно он сейчас видит, Себ не мог. Просто слушал, отмечая, как речь то замедляется, то убыстряется. Открывал глаза, когда Джим вдруг замолкал — и закрывал снова.

Доктор уходил и приходил. Стоял возле кровати, подходил к окну. Раздражал. Зато он оказался очень кстати, когда у Джима поднялась температура — укол жаропонижающего решил эту проблему.

К половине восьмого утра Джим уснул. Это не было похоже на тихий и здоровый сон после приступов, ему, похоже, продолжало сниться что-то очень плохое. Но он хотя бы стал реагировать на голос — и задышал ровнее и глубже, когда Себ пошёл рассказывать всё те же сказки по второму кругу.

Себу и самому немного хотелось спать, но он отлично подавлял это желание. Легко было представить, что это задание. Спать нельзя. Всё остальное — тоже нельзя. Хотя, конечно, никому не помешало бы, если бы он почесал нос или встал бы размяться, он этого не делал: тело привыкло бодрствовать в ситуациях, когда нужно сохранять одно положение. А если можно встать и пройтись — это значит, опасности нет, и тогда точно станет клонить в сон.

Шторы в комнате оказались недостаточно плотными, и через них начал просачиваться дневной свет.

К девяти часам Джим успокоился окончательно. Себ замолчал.

Доктор не заходил уже часа два, и легко было предположить, что он где-то уснул — может, на том же кресле в коридоре, где ранее ждал Себ.

— Детка, — неожиданно позвал Джим.

— Я здесь. 

Джим открыл глаза, моргнул несколько раз, рассматривая потолок, и зашёлся хохотом. Его колотило, подбрасывало на кровати, но он смеялся и не мог остановиться. Себ налил воды из графина, пересел со стула на кровать и осторожно одной рукой надавил Джиму на плечо. Он замер, хотя смех продолжал рваться из грудной клетки. 

— Глоток воды, — предложил Себ, помог Джиму сесть и наклонил стакан, чтобы проще было пить. Он слышал, как неприятно стучали зубы о стекло. 

Напившись, Джим откинулся на подушки, перевёл взгляд на Себа и сказал зло:

— Вон! 

Себ встретился с ним взглядом. Обычно Джим смотрел пристально и как будто даже пронизывающе. Казалось, что он вот-вот пробуравит дырку в черепе и начнёт читать мысли. А сейчас взгляд был пустым — никакого выражения. 

— Я неясно выразился, Майлс? — он снова слегка хрипел, как будто сорвал горло. 

— Вы не в себе, Джим, — ответил Себ. — Не могу оставить вас одного. 

— О, я в полном порядке, дорогой, мне нужно подумать без вашего назойливого участия, — он улыбнулся. — Уйди. И не пускай доктора, иначе я убью вас обоих. Вон! — рявкнул он, и Себ подчинился. 

Дарелл и правда спал, но крик Джима, видимо, разбудил его. Он вскочил со стула и попытался пригладить волосы. 

Себ закрыл за собой дверь и кратко сообщил, что Джим пришёл в себя и не желает никого видеть. 

О том, чтобы пойти спать или уехать домой, речи не шло. Себ провёл ещё три часа под дверью, а потом поменялся с доктором. Тот рассказал, где найти кухню и как включить компьютер, если ему захочется отвлечься. 

Соорудив себе сразу шесть бутербродов и заварив очень крепкого чая, Себ и правда устроился в аккуратном, отделанном красным деревом кабинете. Сначала он бездумно листал новостные сайты, а потом его осенила идея. Перейдя на торрент, он поставил скачиваться уже опубликованную какими-то индусами «Стеклянную стену». 

Доктор позвонил и сообщил, что после нескольких часов бодрствования и молчания Джим снова уснул.

Себ посидел немного у его постели, попросил у дока одеяло и подушку, бросил на пол и даже подремал. 

Джим спал так крепко, словно впал в коматоз — ничего не слышал, не реагировал на звуки и прикосновения. Пульс прощупывался, но был медленным. 

К вечеру, опять сдав вахту Дареллу, Себ вернулся за компьютер и включил «Стену». 

Ещё до титров заиграла знакомая мелодия. Себ узнал «Тихую ночь», но дёрнулся, когда грудной женский голос запел на ирландском. И даже поганое качество звука не мешало. 

Женщина пела, а рыжий невысокий мужчина с встрёпанными волосами, но в дорогом светлом костюме, стоял возле витрины кафе и пристально смотрел через стекло на смеющуюся пару с ребёнком. Ребёнку, тоже рыжему, было, наверное, около пяти лет. Он ел мороженое из высокого стакана и улыбался. Его родители о чём-то спорили, но без гнева. Отец — широкоплечий и очень простой на вид, потрепал сына по голове. Мать с резкими птичьими чертами лица что-то сказала. Мальчик отодвинул от себя мороженое.