На пятом этаже Себу встретились трое курящих подростков — едва услышав шаги, они оборвали разговоры и проводили его настороженными взглядами.

Больше никого.

Дверь в квартиру Джима оказалась закрыта, но не заперта. Себ, жалея, что у него нет с собой перископа, осторожно её приоткрыл, заглянул в щёлку. И стало ясно — будь у него хоть три перископа, они оказались бы бесполезны: внутри стояла кромешная темнота.

«И получаем пулю в голову», — подумал Себ, но всё-таки открыл дверь, сразу же пригнувшись и отступая назад. Но выстрела не последовало. 

Тусклый свет с лестничной клетки не сумел разогнать мрак, и Себ совершенно безнадёжно всматривался в черноту. Закрыл глаза, полагаясь на слух — и различил тяжёлое хриплое дыхание.

 — Сэр.

Тишина.

 — Джим!

В квартире должен быть чёртов свет! Но, учитывая её размеры, Себ мог бы ходить вдоль стен очень долго, а на это времени могло и не оставаться.

 — Джим! — повторил он чуть громче, выдохнул и закрыл за собой дверь, отрезая от единственного источника света. Включил фонарик на телефоне и заскользил лучом перед собой.

Сначала он видел только хлам: книги, пустые коробки из-под конфет, пистолеты разных марок и калибров, гитара с отломанным грифом, множество бумаг, исчёрканных и исписанных, залитых чаем или кофе из пустых треснутых чашек и мятых стаканчиков. Но вот пятно света выхватило снятые ботинки. За ними — скомканные брюки. Рубашку. И на полу возле дивана Джима — в одних трусах и носках, всклокоченного, сжавшегося в комок.

 — Убери! — взвизгнул он, закрываясь ладонью от света, и Себ выключил фонарик. Глаза уже немного привыкли к темноте, и он надеялся, что сможет ни на чём не споткнуться.

Шаг за шагом, носком отпихивая пистолеты и горы бумаг, раздавив пару чашек, Себ пробрался к дивану и, прислушиваясь к тяжёлому рваному дыханию, присел недалеко от Джима.

Тут нужен врач. 

Разгоняя машину, Себ опасался, что ему придётся иметь дело с пулевым ранением — и, в сравнении с реальностью, это был бы вариант получше. Он знал, как оказывать первую помощь раненым из огнестрела. И понятия не имел, что нужно делать с таким Джимом.

 — Джим… — повторил он, — что… в чём дело?

Снова молчание, только дыхание стало чуть громче и резче, словно он с трудом проталкивал воздух сквозь лёгкие. Казалось, что рядом сидит раненое животное.

Себ чувствовал запах пота и болезненный жар.

Тишина, нарушаемая хрипами, давила на уши. Темнота оставалась совершенно непроницаемой.

Нужно было сделать хоть что-то. Хотя бы понять, что произошло.

 — Джим… пожалуйста, скажите что-нибудь? Сэр…

 — Клаус, — слабо простонал Джим. — Приведите Клауса.

Бред. Какого, мать вашу, Клауса? Он застрелился собственноручно на глазах у Себа больше месяца назад!

 — Клаус… — повторил Джим, и Себу показалось, что голос у него стал ещё тоньше. — Посиди здесь. 

 — Сэр, Клауса нет. Это я… — чуть поколебавшись, он добавил: — Себастиан. Себастиан Майлс. Вы звонили мне…

Он не знал, зачем это всё говорит, просто что-то нужно было сказать. И других идей всё равно не приходило. 

 — Себастиан… — прохрипел Джим, — пистолет… Да, я помню, — он издал короткий смешок, — снёс себе половину черепа… Ты видел, как он умер, Себастиан? — с шёпота Джим перескочил сразу на крик. Звук взлетел вверх и разнесся по комнате.

 — Да, сэр, — не совсем уверенно произнёс Себ, — я следил.

 — Хороший мальчик… Себастиан… — Джим закашлялся, — длинное имя… слишком… Tá mé tuirseach[10].  Басти…

Хер с ним, пусть как хочет зовёт.

 — Ты знаешь, куда стрелять, чтобы не было больно? — спросил Джим, чуть отдышавшись, тише.

 — Знаю, сэр.

 — Тут столько оружия… Не люблю пушки… Возьми любую и выстрели… — Себ начал смутно различать силуэт Джима — глаза адаптировались. Босс уже не сжимался в комок, а сидел, раскинув руки и запрокинув голову на диван. — Застрели меня, Святой Себастиан… — Джим надтреснуто засмеялся, — ты же знаешь, что это будет хорошо…

Себ сдавил переносицу до боли.

Почему он? Почему из всех своих подручных Джим вызвал именно его? Это было малодушно, но не хотел быть рядом во время этого приступа безумия. Он не подходил для этого. В мире ведь полно людей, которые знают, что делать и говорить, почему это должен быть именно он?

Себ медленно отпустил переносицу и уронил руку на колени. Ответ он знал. Потому что, несмотря на все проверки и постоянный вынос мозга, Джим ему доверял — как доверял, очевидно, и Клаусу.

Но с Клаусом что-то пошло не так. Он каким-то образом предал Джима, и теперь его нет. 

Доверие безумного босса — нет, не такой подарок Себ просил у Санты на Рождество. Заткнув подальше разнывшуюся плаксивую девчонку внутри себя, он тихо сказал:

 — Я не буду вас убивать, Джим.

«Ну же, давай! — одёрнул он сам себя. — Представь уже, что это не глава преступной корпорации, покрывающей как минимум всю лондонскую наркоторговлю, а больной ребёнок. Даже не больной, а, например, напуганный».

Себ умел разговаривать с больными или напуганными детьми. 

 — Вы просто устали, Джим, — сказал он уверенно, — это пройдёт. 

Джим промолчал, и Себ счёл это хорошим знаком. Не спорит — значит, слушает.

 — Это всё погода, — продолжил он, выдавливая из себя по слову, — дерьмовая для декабря. Хотя лучше так, чем песок, ветер и плюс тридцать, как было у меня в прошлом году на Рождество, да?

Дыхание рядом стало чуть тише и ровнее.

 — Послезавтра праздник… Вы отмечаете? 

Он вспомнил, что Джим обычно носил с собой крест, так что, возможно, Рождество было хорошей темой. 

 — Мы пели на Рождество, — пробормотал Джим в ответ. — Плохой, ужасно плохой мальчик… — он отрывисто засмеялся, давясь каждым звуком. — Они в сговоре, ты знаешь? 

 — Кто?

 — Господь и Санта. Если ты расстроишь Санту, то получишь уголёк. А Господь на этих углях вскипятит котёл для тебя. Они заодно, — теперь Себ с трудом разбирал слова — ирландский акцент стал почти невыносим. И если честно, Себ, уже сомневался, что ему нравится говорить с Джимом о Рождестве. 

Неожиданно Джим попросил заплетающимся языком: 

 — Расскажи мне сказку, Басти. 

 — Я… — он хотел сказать, что не знает сказок, но это было бы наглым враньём. Конечно, он их знал. Множество, — вы слышали сказку про «Груффало»[11]?

Джим вместо ответа издал какой-то странный звук, но кажется, это скорее было «нет», чем «да». Себ прислонился спиной к дивану, но голову запрокинуть не мог — не под его рост оказалась конструкция. Подумал, что, по крайней мере, Джим не стал просить «Очень голодную гусеницу»[12]. Сьюзен какое-то время сходила по ней с ума. Прочитав её вслух девятнадцать раз подряд, Себ с пугающим удовольствием сбежал в Ирак — на два дня раньше, чем закончился отпуск.

Себастьян и Джим, художник Саша Мышь

— Кхм… — Себ прочистил горло, припоминая начало, неторопливо принялся рассказывать сказку. 

«Гулял мышонок по лесу, и вдруг лиса бежит,

А у лисы, как водится, хороший аппетит.

— Пойдём со мною, маленький, в нору ко мне пойдём,

Мы сможем там отлично позавтракать вдвоём.

— Простите, тётушка Лиса, — мышонок пропищал, —

Я завтракаю с Груффало: я твёрдо обещал».

Себ плохо видел Джима, зато отлично слышал, что его дыхание становится как будто немного ровнее. Оставалось ещё вспомнить порядок действий. Хотя, кажется, Джима успокаивал не столько смысл сказки, сколько ритм. Не сбиваясь, Себ продолжил:

«— Что там ещё за груффало? Мышонок, ты о ком?

— О, это очень крупный зверь, я с ним давно знаком:

Есть у него клыки, и когти тоже есть,

И преогромнейшая пасть, а в ней зубов не счесть.

— И где же вы встречаетесь?