– Не понимаю, при чём…

– Понимаешь, ты же литератор, – ухмыльнулся генерал. – Мне, в сущности, всё равно, что ты недоволен. Мой племянник захотел именно тебя… но ведь дело даже не в этом. Он тебя любит, а это такая редкость. Уж поверь мне, человеку, который видел всё, что только можно. Любит он тебя, значит, тебе остаётся только смириться и быть достойным мужем. Пройдёт время, и ты тоже его полюбишь. Буржуи только так и жили, и ничего.

– Но…

– Чтобы кольцо не снимал. А теперь мне пора. Подумай над тем, что я сказал, – с расстановкой сказал Борис, потёр усы и, медленно встав, вышел из гостиной.

– Экстренное сообщение, товарищи! – хмуря густые брови, провозгласил Юрий Степанович, стоя за трибуной.

Из зрительного зала на него взирали несколько десятков глаз. Событие вселенского масштаба – среди сотрудников Народного комиссариата иностранных дел выявили правонарушение, поймали за хвост врага советского народа. В воздухе висело неприятное напряжение. Сегодня Лавров, а кто завтра? До сего дня подобные происшествия были редкостью, даже исключением, а впереди назревал Большой террор, о котором советский человек, разумеется, знать никак не мог. Работники центрального аппарата и дипломаты НКИД будут расстреливаться массово, а «списки смерти» – регулярно пополняться.

Но в тот осенний день никому и в голову не пришло, что это – начало длинного кровавого пути. Большинство сочли происходящее чрезвычайным происшествием. Заместитель Народного комиссара иностранных дел СССР, Юрий Степанович Чичиков, буквально подрагивал от гнева и возмущения, сообщая сотрудникам о том, что утром в стенах комиссариата был арестован Лавров.

– Наши бравые коллеги из НКВД во всём, конечно же, разберутся, но предлагаю и нам, людям, которые работали бок о бок с врагом и предателем, сказать о нём несколько слов. Быть может, у кого-нибудь есть подозрения, касательно него? Замечали что-нибудь странное, товарищи?

Стояла гробовая тишина, из-за чего было слышно, как скребутся в окна голые ветви деревьев. Никто ни в чём не подозревал Лаврова, а если бы и подозревали, то ничего бы не сказали. Кому были нужны проблемы?

– А за что его арестовали? – вдруг раздался несмелый голос.

– Хороший вопрос! – пылко воскликнул Юрий Степанович и снова нахмурился. – Наше ведомство, как и прочие, готовило газету. Думаю, вы и так в курсе, объяснять не надо. Главным редактором выпуска был назначен Лавров. Вчера газета появилась на стене комиссариата, товарищи Голубкин и Азакян, профукали контрреволюцию на полотне бумаги. Вы только послушайте, какие стихи Лавров опубликовал: «Под Крестами будешь стоять и своею слезою горячею новогодний лёд прожигать. Там тюремный тополь качается, и ни звука – а сколько там неповинных жизней кончается…».

Послышался недовольный и осуждающий гул. Кто-то даже ахнул. Мелисов потёр переносицу, на несколько секунд прикрыв глаза. Он ведь сразу сказал: «Я бы убрал».

– Это не просто плевок в наш комиссариат, в лицо его руководству! – кричал Чичиков. – Это попытка унизить советский народ и подвиг красноармейцев! Эти стихи – горечь и тоска по арестованным «белым»! Вы только представьте всю мощь этой хитрой попытки очернить нашу историю!

Когда Мелисов в числе прочих выходил из актового зала, его окликнул мужчина в штатском. Отведя Олега в сторону, он показал ему документы и произнёс:

– Капитан Третьяков. Вы работали вместе с Лавровым, мы хотели бы задать вам пару вопросов.

Они прошли в один из кабинетов, где за столом уже сидел тучный краснолицый тип. Увидев Мелисова, он тепло ему улыбнулся. Олега это не очень удивило – его дядя был героем Гражданской войны, кавалером ордена Красного знамени и ордена Красной Звезды, заместителем Народного комиссара внутренних дел. Его должность первого ранга была почти что самой высокой, выше числился только Маршал Советского Союза, Генеральный комиссар госбезопасности. Поэтому к Олегу априори был кредит доверия, к которому он был достаточно равнодушен.

– Присаживайтесь, – улыбнулся краснолицый. – Меня зовут Эдуард Андреевич Завьялов. Я бы хотел задать вам пару вопросов, касательно товарища Лаврова. Вы ведь работали в одном кабинете?

Мелисов сел и ответил:

– Да.

– Не замечали ли вы чего-нибудь странного за своим коллегой? Переписки, отлучки с рабочего места?

– Нет, ничего такого.

– Дело очень серьёзное, – взяв карандаш в пальцы-сардельки, Эдуард Андреевич задумчиво повертел его. – В последнее время он переводил переговоры с испанцами и англичанами. Видимо, ноги растут оттуда… Впрочем, это мысли вслух.

Мелисов пожал протянутую руку и хотел было уйти, как вдруг выдал:

– Он сказал, что это стихотворение о красногвардейцах.

– Неудивительно. Это была попытка очень тонкой антисоветской агитации, – ответил комиссар и натянуто улыбнулся.

Олег хотел сказать, что ему кажется, что Лавров искренне в это верил, но не стал. Жизнь научила его тому, что не стоит говорить то, в чём не уверен, особенно в непростом деле построения коммунизма. Опирайся на факты и только на них. Мелисов хорошо разбирался в людях и был убеждён, что Лавров не был врагом, но фактов у него не было, а эмоции к делу не пришьёшь.

Вечером они с Сергеем и Софьей собирали вещи. Выяснилось, что женщина была переведена Борисом Леонидовичем в другую семью. Багрянов не понял смысла в подобном шаге, но всё выяснилось в восемь утра следующего дня, когда они приехали по своему новому адресу.

Высотка на Котельнической всегда привлекала внимание москвичей. Выстроенная совсем недавно, она, словно белокаменный символ эпохи, тянулась в небо и поражала величием и размахом. Совмещение элементов барокко, неоготики, ар-деко, постконструктивизма и классицизма превращали это грандиозное строение в настоящее произведение искусства. Снаружи дом был облицован гранитом и керамикой, а внутри – мрамором, цветными металлами и деревом. Комплекс включал в себя несколько этажей и задумывался как «город в городе».

Войдя в парадные двери, Сергей просто очумел. Холл напоминал музей, стены и высоченный потолок украшала различная роспись, так или иначе воспевающая советский строй. Багрянов подумал, что потеряться в таком огромном доме – раз плюнуть. Заходя в лифт следом за Олегом, Серёжа заметил барельеф на стене. Подсказка для таких, как он.

Они вышли на двадцать шестом, самом последнем этаже, выше находились технические. Мелисов свернул в холл и открыл самую правую, находящуюся у окна, дверь.

Квартира оказалась ошеломляющей не меньше, чем сам дом. Пять огромных комнат с высокими потолками, с доминированием в интерьере белого цвета, широкими дверями с витражными стёклами и «сталинскими» светильниками в коридоре – всё казалось Сергею величественным и вместе с тем праздным, словно попал на парад в честь Дня труда. Как в типичных домах дореволюционной России, рядом с ванной комнатой имелась дверь, ведущая на чёрную лестницу. Кухня была облицована белоснежным кафелем, имелись встроенные шкафчики и техника, а также мусоропровод.

Сергей долго бродил по квартире, трогая новую дубовую мебель, стены, двери, кафель, и не мог отойти от потрясения. Из этого состояния его вырвал старческий голос. Багрянов выглянул из комнаты и увидел пожилого мужчину, который обнимался с Мелисовым.

– Сергей, познакомься, это Иван. Он будет помогать нам по хозяйству, – выпуская старика из объятий, сказал Олег.

– Здравствуйте, – ответил тот. – А что Софья?

– Борис Леонидович захотел, чтобы я помогал вам. Некогда я работал в доме родителей Олега Евгеньевича, – отозвался Иван и улыбнулся.

Это был благообразный человек с седыми бородой и бакенбардами. Он больше походил на мелкого мещанина дореволюционной поры, чем на помощника по хозяйству. Багрянову всё это показалось очень странным, но он промолчал.

– Мы будем вечером, надеюсь, к этому времени наши вещи будут на своих местах, – похлопав Ивана по плечу, Мелисов прошёл в спальню. – Грузчики приедут через час.