«Москва – Сочи».

Судя по всему, Соломин и некая Анна Блинова вместе собирались в отпуск. Завтрашним утренним рейсом.

Сергей также увидел пропуск, датированный вчерашним днём. Из написанного в нём следовало, что Алексей вышел из театра в шесть часов вечера. Следовательно, ни на какую встречу с Багряновым он не приходил. Ничего не говоря, Серёжа выпрямился и ушёл.

Ещё недавно его разрывало от нахлынувшего вдохновения, надежды на спасение, а теперь мир снова стал колючим, но вместе с тем реалистичным. И, словно получив пощёчину, Сергей в полной мере осознал себя на своём месте. Месте неуютном, но его.

В голове вертелись строчки:

«Без обещаний

жизнь печальней

дождливой ночи без огня.

Так не жалей же обещаний,

не бойся обмануть меня.

Так много огорчений разных

и повседневной суеты…

Не бойся слов —

прекрасных, праздных,

недолговечных, как цветы.

Сердца людские так им рады,

мир так без них пустынно тих…

И разве нет в них высшей правды

на краткий срок цветенья их?»

Он долго бродил по улицам, иногда останавливался и читал афиши, не понимая смысл прочитанного, а потом направился в поэтический клуб, где тут же оказался под вниманием Головина, который сообщил, что завтра будет поэтический концерт и Багрянов, как один из самых известных поэтов Советской России, обязательно должен быть. Тот кивнул и ответил, что придёт.

Домой идти не хотелось, но становилось всё холоднее, а вскоре пошёл снег. Задерживаться в клубе было чревато – слишком много знакомых, желающих поболтать, а Сергей не испытывал взаимного желания. Он выкурил сигарету, наплевав на то, что давал себе слово бросить, а потом вошёл в уже привычный подъезд. Войдя в квартиру, он ощутил запах куриного супа.

Не успел Сергей расстегнуть пальто, как в коридоре появился Мелисов. Багрянов напрягся, думая, что сейчас тот врежет ему. Что ж, будет даже прав. Сергей бы и сам врезал себе за то, что поверил каким-то своим иллюзиям в адрес постороннего, по сути, человека.

Но Олег удивил Серёжу. Подойдя к нему, он крепко обнял его, прижал к себе, и втянул запах улицы, которым пропитался любимый.

Медленно отстранившись, Мелисов плавно, играючи припечатал супруга спиной к стене. Упираясь на выпрямленные руки, расположенные по обе стороны от головы Сергея, он спросил глубоким, чуть хрипловатым голосом:

– Был у него?

Багрянов кивнул, неотрывно глядя в маниакально блестящие глаза и тихо ответил:

– Ты был прав.

– Но ничего не было, – растягивая губы в неприятной улыбке, отозвался мужчина. – Ведь не было?

– Мне тебя хватило, – бесцветно ответил Серёжа.

Как это странно: всего лишь несколько букв способны кардинально изменить смысл сказанного. Скажи он «Мне тебя хватает», вся ситуация приобрела бы совсем иной оттенок. Это безликое и колючее, полное потаённой обиды «Мне тебя хватило», царапало сердце.

– Значит, мне не нужно жалеть о случившемся, – продолжая жутковато улыбаться, прошелестел Олег и мягко сжал шею Багрянова своей горячей ладонью.

Волосы лезли в глаза, но сейчас такие мелочи не могли отвлечь мужчину. Чувства, которые он испытывал, были настолько сильными, что спрятать их всё равно бы не получилось. Мелисов сам не знал, чего в нём было больше в эти мгновения: света или тьмы. Наверное, всё же, последнего.

– А ты жалеешь? – сдавленно спросил Сергей.

Рука сжимала шею всё сильнее, дышать становилось тяжелее, и Багрянов вцепился в запястье Олега. Меланхолия, целиком завладевшая им, почти полностью лишила сил и желания сопротивляться, а в этой игре даже было что-то забавное.

Брюнет ничего не ответил. Улыбка постепенно сползла с его лица, а ладонь всё сильнее сдавливала шею. Сергей начал задыхаться, почти полностью лишившись доступа к кислороду. И когда лицо поэта достаточно покраснело, Мелисов убрал руку, но, не дав тому отдышаться, накрыл губы Серёжи своими.

Поцеловать мужа Олег хотел давно, с самой первой их встречи, но до сей поры все попытки мужчины сделать это, с треском проваливались. Сейчас Багрянов был как-то особенно беззащитен и настолько меланхоличен, что, лишив его бдительности, можно было вытворять с его ртом всё, что угодно, чем Олег и занялся. Он толкался горячим языком в раскалённую и влажную полость, ласкал язык поэта своим, вылизывал его нёбо. Это был украденный поцелуй, забирающий последние глотки дыхания; поцелуй, заставляющий Сергея тяжело и хрипло не дышать, а пытаться. Раскрасневшийся и размякший после удушения, он просто стоял, приникнув спиной к стене и ощущал, как Олег буквально насилует его рот. Мелисов не просто поцеловал Серёжу, он напал на него. Багрянов всегда уворачивался от поцелуев, потому что считал, что этим можно заниматься только с тем, кого любишь, это даже интимнее соития. В одном из рассказов запрещённого французского писателя Шеттеля, он прочитал, что в парижских борделях во время близости поставщики амурных услуг никогда не целуются с клиентами, зато в остальном «Любой каприз за ваши деньги». Франция – страна любви и эротики, уж кому, как не ей знать, что есть «любовь» и что есть «похоть»?

И вот Мелисов, уловив нужный момент, всё-таки целовал его. Целовал так, что голова шла кругом и в ушах шумело. Словно парализованный, Сергей не мог отстраниться или оттолкнуть Олега, он знал, что за этим не последует ничего хорошего. Знал где-то там, в глубинах сознания, потому что думать в такие моменты было просто невозможно. Всё сконцентрировалось на ощущениях и чувствах. Багрянову казалось, что он совершенно голый, что Мелисов буквально заполняет его собой изнутри, видит насквозь его душу и проникает в самое нутро. И это было не меньшее воровство, чем сумасшедшие поцелуи.

Дышать стало нечем до першения в горле и водянистых кругов перед глазами, и Олег разорвал поцелуй. Язык болел, челюсть сводило, а сердце было готово выскочить из груди, упасть к ногам Сергея, который тут же приподнимет ногу и раздавит его своим лакированным ботинком.

Олег ведь знал, что именно нужно Алексею. Он прекрасно разбирался в людях. Багрянов подумал об этом с липким ужасом, потому что это означало, что его, Сергея, Мелисов тоже видит и знает. Не зря же он назвал его предсказуемым.

Серёжа дышал тяжело, со свистом, несколько прядей волос прилипли ко лбу, припухшие губы были влажными и по подбородку стекала тонкая струя слюны. Неизвестно, чьей: его или Мелисова. Олег оттолкнулся от стены и кивнул на дверь гостиной, тяжело дыша. Избавившись от пальто и ботинок, Багрянов прошёл в комнату, сильно нервничая.

Мелисов вошёл следом, понимая, что всё вышло из-под контроля – стояк мешал нормально двигаться, желание взять Сергея стало до невыносимо сильным. Но ведь насиловать его – это обрекать себя на последующие муки совести, а терпеть отсутствие близости с Багряновым становилось всё тяжелее.

– Серёжа…

Сергей замер у стола и медленно повернулся. Этот глубокий, полный страсти голос, заставил поэта похолодеть. Он почувствовал, что Олег хочет сказать, или, скорее, о чём молчит. Понял всё до того, как обернулся и увидел почти чёрные, совершенно безумные глаза Мелисова.

– Что? – шёпотом спросил он, пытаясь оттянуть неизбежное.

– Я хочу тебя, – тон был властным, а голос подрагивал.

Сергей пошёл в сторону, неотрывно глядя на супруга, который тоже пришёл в движение. Они шли по кругу, стоя лицом к лицу. Мелисов напоминал кота, который решил немного поиграть с мышью прежде, чем напасть, и теперь выбирал нужную траекторию движения. Когда до двери оставалась пара шагов, Сергей рванул в коридор и побежал куда глаза глядят, а глядели они на распахнутую дверь ванной.

Багрянов почти успел захлопнуть её, как вдруг Мелисов навалился на неё с другой стороны и после нескольких мгновений сопротивления, победил. Брюнет, тяжело дыша и как-то странно улыбаясь, вошёл внутрь и задвинул задвижку. Сергей в панике схватил душ и включил его, направляя струю воды на надвигающегося Олега. Тот мгновенно стал мокрым, одежда прилипла к телу, обозначив его стройное строение. Оскалившись, Мелисов схватился за лейку в руках Сергея и направил её в лицо поэта, чтобы лишить бдительности. Тот ахнул и, сделав неловкий шаг назад, ударился ногами о ванну. Повалившись в неё, он быстро потёр покрасневшие глаза. Олегу ничего не оставалось, кроме как, вооружившись душем, дёрнуть Сергея за ноги, укладывая его ровнее. Навалившись сверху, он навёл струю на лицо Серёжи, не давая ему очухаться и продолжить борьбу.