– Разложи вещи по шкафам, будь добра, – сказал Олег.

Та кивнула и скрылась в спальне поэта.

Сергей, стараясь не смотреть на Мелисова, прошёл в гостиную и потрясённо замер. На диване, нервно куря сигарету, сидел его дядя. Багрянов резко развернулся и хотел выбежать, но суровый басистый голос Ивана Дмитриевича заставил его остановиться:

– Сергей!

Багрянов обречённо обернулся. Мелисов небрежно припал плечом к дверному косяку и исподлобья посмотрел на муженька.

– Нам нужно серьёзно поговорить! – голос Ларина дрожал от негодования.

– Я вас оставлю, – тихо сказал Олег и закрыл дверь.

– Ты что творишь, мелкая твоя душонка?! – вдруг заорал дядя, бросая сигарету в пепельницу и вскакивая.

Сергей весь съёжился, затравленно глядя на Ларина.

– Ты хоть понимаешь, дурак ты эдакий, из какой он семьи?! – указав подбородком на дверь, выпалил мужчина. – Ты хоть понимаешь, что если бы тебе удалось сбежать, я бы пошёл по этапу? И это такая благодарность мне за то, что я тебя воспитал?!

– Не в этом дело… – промямлил Серёжа. – Я просто не могу с ним… жить…

– Я это уже слышал! Ты сопляк или мужчина? – сжимая руки в кулаки, Ларин двинулся на племянника. – Сопляк иль мужик?!

– Мужик, – ответил Багрянов, пятясь к двери.

– Тогда какого чёрта тебя надо ловить, как барышню какую-то?! Смирись, мы повязаны на этом браке! Вбей это себе в башку! – Иван Дмитриевич схватил Сергея за грудки и хорошенько встряхнул. – Ещё одна такая выходка, и я лишу тебя наследства… В лагерях или подвалах НКВД, нам оно с тобой не понадобится!

Серёжа шмыгнул носом. И горько было, и обидно.

– Неблагодарный сопляк! Не знаю, зачем ты понадобился такому человеку. Я бы тебя на порог не пустил! – гневно прошептал дядя и кивнул на дверь, а после отшвырнул поэта в сторону. Тот отлетел к окну и схватился за шторину.

Одышка душила Ларина, когда он покидал гостиную. Послышались приглушённые голоса, а затем хлопнула входная дверь. В комнате, размеренно отмеряя шаги, возник Мелисов. Его холодный, даже презрительный взгляд, не предвещал ничего хорошего.

– Идём со мной, – сухо бросил он.

Серёжа вытер нос рукавом и поплёлся за брюнетом. Гадкие слова дяди терзали душу. Как такое забыть?

Багрянов был так расстроен, что даже не обратил внимания, что Олег привёл его в свою спальню. Ожил он только тогда, когда в замке повернулся ключ. Сергей вопросительно посмотрел на Мелисова. Сердце забилось быстрее, во рту мгновенно пересохло. Не церемонясь, Олег подошёл к Багрянову и стал не снимать, а сдирать с него одежду. Серёжа так боялся этого момента и так растерялся, что даже не сопротивлялся. Когда поэт остался обнажённым, Мелисов толкнул его на кровать.

– Ну не надо! – выкрикнул Багрянов, привстав на локтях. – Пожалуйста…

– Надо, – быстро раздеваясь, ответил Олег.

Тот схватил подушку и прикрыл причинное место, задыхаясь от ужаса. Руки тряслись, сердце было готово разорвать грудную клетку. Он во все глаза смотрел на Мелисова, а, увидев его полутвёрдый член, мгновенно покрылся испариной. Было жутко от одной мысли, что это будет в нём. Олег подошёл к кровати и буквально отодрал подушку от мужа.

– Не надо! Я не хочу! – взмолился Серёжа, понимая, что выглядит жалко. Но сейчас ему было плевать, он был готов разрыдаться.

– Мне всё равно, – отчеканил Мелисов.

Жадный взгляд заскользил по крепкому телу Багрянова. Кровь с молоком, не иначе. Член сам собой встал колом только от одного вида. Мелисов невольно облизал губы и грубо, причиняя боль, чтобы Сергей не противился, перевернул его на живот. Положив руку на голову поэта, он с силой вдавил его лицо в кровать, а второй рукой взял с тумбочки смазку и, тяжело дыша, выдавил её на пальцы. Ягодицы Серёжи были крепко сжаты, и Мелисову пришлось убрать руку с головы мужа, чтобы с силой шлёпнуть его по заднице.

– Выбирай сам: или я вставлю в тебя «на сухую», или подготовлю, чтобы не было так больно. Если выбираешь второе, прогнись в пояснице, – злобно прошептал он.

Багрянов, беззвучно зарыдав в бархатную накидку, оттопырил зад, ощущая себя проигравшим в этой войне. Мелисов развёл в стороны его ягодицы и с благоговением провёл влажными пальцами по девственно сжатому анусу. С трудом сдерживая желание засадить ему прямо сейчас, он принялся растягивать отверстие, но делал это достаточно жёстко, заставляя Сергея вздрагивать.

Когда с этим было покончено, Олег сжал свой текущий член у основания и начал вводить его в плохо растянутый анус. Багрянов перестал скулить и широко распахнул глаза. Ему казалось, что его просто разрывает изнутри. Было больно. Мелисов, плевав на то, что для Сергея это впервые, ввёл член целиком, и стал быстро двигать бёдрами, вколачиваясь в узкую дырку поэта. Тот жмурился, вскрикивал, умолял оставить его, но брюнет не слушал. Через какое-то время Багрянов утих, поскольку член ритмично массировал простату, начиная приносить удовольствие. Комнату заполняли лишь пошлые звуки шлепков. Мелисов сам не понимал, как ему удаётся держаться, ведь желание обкончаться было слишком велико. Тараня дырку членом, он кусал нижнюю губу, откидывал голову назад и откровенно балдел, крепко сжимая бёдра любовника. В какой-то момент он посмотрел вниз и увидел небольшие следы красной жидкости на своём органе. Это стало последней каплей. Вколачиваясь в Серёжу так, что тот содрогался на каждый толчок, Олег начал кончать, заполняя спермой дырку Багрянова.

Словив оргазм, он нехотя отстранился. Задыхаясь, мужчина завалился на спину и потёр переносицу. Ярость ушла вместе с развязкой. И вдруг раздался всхлип. Сердце брюнета болезненно сжалось.

– Ты чудовище, – прохрипел плачущий Сергей. – Ненавижу…

Мелисов резко встал с кровати, второпях натянул брюки, подобрал рубашку с жилетом и вышел из комнаты.

Пройдя в ванную, он запер дверь, включил воду и, стараясь сохранить спокойное выражение лица, начал одеваться, вот только дрожащие пальцы никак не могли застегнуть пуговицы.

Ему было плохо. Он ведь любил Сергея. Любил с первого раза, когда только увидел его на сцене, так артистично читающего стихи. В нём была сама молодость, в нём было цветение, душевность, а эта широкая открытая улыбка?

«Ты всё сделал правильно. Он заслужил», – бормотал внутренний голос.

Но почему тогда так гадко и тяжело? Олег ведь никогда не был насильником.

«Ненавижу… Ты чудовище», – звучал в голове сдавленный голос Сергея. И этот всхлип.

«Серёженька, прости меня», – в отчаянии подумал мужчина.

Он умывался ледяной водой так, словно хотел содрать с себя кожу.

Когда щёки стали гореть, Олег упёрся руками в раковину и посмотрел на своё отражение. Волосы взлохмачены, глаза блестят…

– Я не плохой человек, Серёжа… – прошептал он.

Багрянов долго лежал, не в силах пошевелиться. Рыдания прекратились, но ощущение беспомощности и униженности никуда не делось. Душа разрывалась от боли, но сил на её выражение уже не было. Казалось, прошла целая вечность, когда поэт соскрёб себя с постели и, превозмогая жуткую боль в заду, натянул брюки. Подобрав рубашку с края кровати, он поковылял в ванную. О том, чтобы завтра выйти на улицу, не могло быть и речи.

Он долго смывал с себя ужас текущего дня, а потом вымывал из себя успевшую подсохнуть сперму и кровь. Ощупав растраханный анус, Сергей убедился, что тот несколько разорван. И, несмотря на то, что вода была горячей, Багрянов испытал озноб. Еле передвигая ногами, он пошёл в свою комнату. Проходя мимо гостиной, молодой человек увидел блёклый свет и остановился у двери. Мелисов спал на диване, одной рукой прижимая к груди книгу; свет торшера падал на его лицо. Сергей отвернулся и скрылся в своей комнате, заперев дверь на ключ.

Следующим утром воцарилась плюсовая температура, и Багрянов, проснувшись, с тоской увидел серый двор. Снег растаял, тихо капало с крыш. Зимняя сказка закончилась, так и не успев начаться. Ходить было очень больно, сидеть – невыносимо, поэтому, укутавшись в одеяло с головой, Сергей немного постоял у окна и вернулся в кровать.