«Может быть, покончить с собой? И всё это прекратится», – мелькнула в голове грустная мысль.

Серёжа испытал смятение, тревогу и любопытство. С одной стороны, он был очень жизнелюбивым, и подобные мысли казались ему пугающими, с другой, в этом поступке был тёмный романтизм, ведь недаром многие великие так уходили из жизни. Багрянов не представлял, как жить дальше, будучи изнасилованным человеком, который разделил его существование на «до» и «после».

«Виселица или пуля в сердце? А можно и вены порезать…», – размышлял Сергей. Благодаря бурной фантазии, он представлял, как вешается, стреляет в себя и лежит в кровавой воде…

…Уже надев пальто и стоя у входной двери, Олег вдруг обернулся и посмотрел на Софью. Он понимал, что вряд ли Багрянов причинит себе вред, но вдруг? Эта мысль ужаснула мужчину.

– Соня, постучи в дверь Сергея и спроси, не хочет ли он чего, – прошептал Мелисов, подходя к домработнице.

– Да, сейчас, – энергично кивнув, женщина подошла к двери спальни Багрянова и трижды постучала: – Не желаете ли чего? Позавтракать? Кофе?

Несколько долгих мгновений тишины показались Олегу самыми страшными в жизни, на его лбу даже выступила испарина. Но вот раздался приглушённый голос, и Мелисов прикрыл глаза, вытирая капли пота с лица.

– Нет, не хочу ничего.

Софья обернулась и вопросительно посмотрела на Олега.

– Ты проследи за ним, хорошо? Очень внимательно проследи, – прошептал мужчина.

– Конечно.

– А я на службу.

– Добренького вам пути.

Мелисов кивнул и медленно вышел из квартиры. Софья приложила ладонь к щеке и покачала головой. Давеча она прибежала на крики и замерла у двери спальни Олега Евгеньевича.

– Отпусти меня! Пожалуйста! Нет! Больно…

Тогда женщина всё поняла. Что уж тут не понять? Да и звуки были соответствующие. Софья тогда перекрестилась и прокралась на кухню, плотно прикрыв за собой дверь.

***

Мелисов всегда ощущал себя простуженным, когда считал, что сделал что-то ужасное. У него не появлялось насморка или кашля, нет. Просто начинало «ломать» кости и тело сковывал озноб. Стоит заметить, что по мнению самого мужчины, «что-то ужасное» он делал редко.

Сидя в служебном автомобиле тем пасмурным октябрьским утром, Мелисов ощущал эту самую «простуду». Спал он плохо, вздремнул пару часов на диване, а потом прошёл в спальню, душную, хранящую запах недавнего секса. Или изнасилования? И забылся тревожным сном, а проснулся разбитым.

Олег сам не понимал, какой бес в него вселился, зачем он так жестоко обошёлся с Сергеем. Душа у Багрянова, конечно, была нежной, мужчина это понимал, вот только сам он нежностью не отличался, но ведь и насильником никогда не был.

Подобное «что-то ужасное» он, по собственному мнению, совершил летом двадцать седьмого года. Тогда вся их семья собралась в фамильном доме в ближнем Подмосковье. Были все: бабушка Антонина Сергеевна, её сестра Анастасия, дед Евсей, его брат Дмитрий, отец Евгений Леонидович, мать Ирина Борисовна, тётя Наташа с дядей Борей, их сын Казимир с женой Инной, дед Юрий и прислуга. Справляли именины Анастасии Сергеевны, ей исполнялось семьдесят три года. Прошёл уже не один год, а Олег до сих пор помнил вкус шоколадно-орехового пирога, что приготовила Зоя ради такого праздника.

Сидели на большой веранде, пили чай из самовара, шутили, смеялись.

Когда солнце уже стояло высоко и накалённые стёкла гнали отдыхающих с веранды к озеру, появился Василий Гротов. Этот человек был давней любовью Инны и таким же давним другом Олега. Вася не был готов к тому, что увидит свою возлюбленную на позднем сроке беременности. Он стоял у входа на веранду, теребил в руках кепку и выглядел растерянным и несчастным. Дядя Боря, герой Гражданской войны, генерал, не выбирал выражений, он умел быть устрашающим. Все сидели, «поджав хвосты», а Борис Леонидович уничтожал Гротова. В какой-то момент Мелисов увидел взгляд Васи, тот как бы молил: «Помоги мне!».

– Помимо того, что ты и братия твоя – трусы, так ты ж ещё и буржуй хренов, – насмешливо добавил дядя Боря.

А вот это уже был, что называется, «весомый аргумент». Гротов выронил букет полевых цветов, что принёс имениннице, и, опустив плечи, пошёл прочь. Инна встала из-за стола, вошла в дом, и только там позволила себе разрыдаться. Олег знал, что им с Васей пришлось расстаться, потому что они были «из разных миров». Мир Гротова умер вместе с вальсами и дворянским укладом жизни, а мир Инны только расцветал и набирал мощь. Мелисов всегда очень уважал Василия, в юности они были очень близки. И вот он стоял, молчал, как и все, позволяя дяде уничтожать этого доброго парня. На следующий день Олег узнал, что Гротов застрелился, выстрелив в оба виска из двух пистолетов.

После этого он окончательно «простыл».

И сейчас Олег испытывал то же самое. Болезненно улыбнувшись, он прикрыл глаза, прогоняя нахлынувшие воспоминания. Сегодня должны были состояться переговоры с французами, а это означало, что нужно сосредоточиться на работе и только на ней.

Следующие два дня прошли однообразно. Сергей старался как можно меньше пересекаться с мужем, и практически не покидал свою комнату. Когда тучи уступили место рассеянному осеннему солнцу и боль Багрянова стала чуть меньше благодаря мазям, что он отыскал в аптечке, на пороге возник Олег. Сергей внутренне сжался, коря себя за то, что не запер дверь. Он стоял у зеркала и застёгивал пуговицы бежевого пиджака.

– Сегодня вечером едем к моей семье на поминки отца, – негромко произнёс Мелисов, впервые после изнасилования заговаривая с супругом.

– А я тут при чём? Это твой отец, – язвительно ответил Багрянов, поджимая губы.

– Чтобы в пять был готов, – кратко добавил Олег и ушёл.

Сергей провёл ладонью по волосам, стараясь утихомирить свою злость. В последние дни он только и думал, что о самоубийстве, осталось только выбрать способ и решиться. Чтобы хоть немного развеяться, Багрянов решил навестить старого друга, поэта Гринёва. Надев пальто и начищенные ботинки, он вышел из квартиры и отправился к Никите. Тот что-то давно не появлялся на поэтических встречах и это начало беспокоить Сергея. Неужто забрали? Нынче за деятелей культуры и искусства взялись особенно крепко.

Жил Гринёв не очень далеко, поэтому Багрянов решил прогуляться. Он вдыхал волнующий аромат осени, любуясь сонной Москвой, нежащейся под лучами прохладного солнца. Спустя пятнадцать минут Сергей стоял возле двери квартиры Гринёва и терзал звонок, вот только открывать ему никто не спешил. Поэт хотел уж было уйти, как совершенно машинально дёрнул ручку и дверь неожиданно поддалась. Багрянов в волнении закусил угол губ и вошёл в темноту квартиры. В нос ударил неприятный гнилостный запах.

– Никита? Ты дома? – позвал Сергей.

Тишина была слишком гнетущей, словно здесь вот-вот должно было что-то случиться. По крайней мере, именно об этом подумал Багрянов, проходя вглубь квартиры. Дверь в гостиную была закрыта, и Сергей тихо отворил её. Взгляд скользнул по интерьеру. В комнате царил бардак, на столе валялись листы бумаги и тетради, карандаши и перья, на мебели серел тонкий слой пыли, а запах стал значительно сильнее. Поморщившись, Багрянов зажал нос и посмотрел направо, где, насколько он помнил, находилась дверь в спальню. Увиденное заставило его ахнуть: на батарее центрального отопления, расположенной рядом с кроватью, висел в петле Гринёв.

Первые секунды парень даже не поверил своим глазам. Зажмурившись, он тряхнул головой и убрал руку от лица. Ему стало так дурно, что вонь перестала иметь какое-либо значение. Еле передвигая ногами, Серёжа подошёл к двери и прошептал:

– Никита… Никита… Ты… что?

Но Гринёв не ответил. Багрянов, тяжело дыша и подрагивая от ужаса, переступил порог и прошёл в комнату. Приблизившись к трубе, он увидел высунутый язык Никиты, его голубоватое, начавшее разлагаться лицо, трупные пятна омерзительно проступали на его коже, взгляд остекленевших глаз был направлен в угол, шея искривлена. Сергей попятился назад. Ударившись спиной о дверной косяк, он вывалился в гостиную и, шагая спиной вперёд, добрался до коридора. Сердце билось в груди, как сумасшедшее, взгляд заметался по сторонам и остановился на телефонном аппарате. Багрянов, ничего не соображая, начал звонить в милицию. Сделать это удалось не сразу – пальцы сильно тряслись.