По вечерам мама готовила ужин, и они ждали отца. Это ожидание могло оказаться очень долгим, и порой Дарина засыпала, так и не увидев его перед сном. Чаще всего он был немногословен и угрюм, его тревожило что-то, он почти не обращал внимания на нее и маму. Мама жалела отца и, поставив тарелку с ужином перед мужем, обнимала его коротко стриженную голову. Дарина, подражая матери, бросалась к папе и прижималась всем своим маленьким тельцем к нему. Тогда он словно переносился к ним из иного мира, в котором пребывал весь день и который занимал его мысли, взгляд папы смягчался, он трепал дочку по голове и целовал в щечку, после чего накидывался на ужин.

– Скоро мы переедем отсюда, я тебе обещаю, – твердил папа, как заклинание, чуть не каждый день.

– Но нам хорошо здесь, – возражала Люси. – А если бы ты бывал с нами чаще, было бы вообще прекрасно.

– Как может быть хорошо в этой конуре? Не говори глупостей.

– В конуре? – Дарина рассмеялась. – Конура – это домик для собаки.

Папа отодвинул тарелку и резко вскочил:

– Вот именно! Моя семья не должна жить в домике для собаки!

Дарина недоуменно уставилась на отца, интуитивно понимая, что лучше не вмешиваться.

– Боречка, милый, успокойся. Ведь материальное это совсем не главное. Мы любим друг друга и можем быть счастливыми.

– Опять эти твои хиппушные убеждения. Что за глупости? Неужели ты не хочешь нормального дома, достатка, не работать и не знать нужды?

– Я могу быть счастлива и здесь.

– А я не могу, – отрезал Борис. Потом внимательно посмотрел на жену, в глазах его мелькнуло презрение. – Некоторые крутят у виска, когда ты проходишь мимо. Все эти твои фенечки и ленточки… У нас все будет по-другому… Можно отказываться от материальных благ, когда их нет. Убедить себя, что тебе они не нужны. Но вот увидишь, как только я разбогатею, тебе уже не будет так безразлична мода и драгоценности, и ты выкинешь в помойку свои дешевые браслеты.

Люси обиделась. Она поджала губы и отвернулась, а Дарине очень хотелось отругать отца и броситься маме на шею, но она, не двигаясь, сидела на диване, прижимая к груди одноглазого медведя.

– Чего ты надулась? – уже мягче спросил Борис.

– Когда-то тебя все устраивало. Тебе нравились фенечки, и ты не хотел меня переделать. Я нравилась тебе такой, какой была.

– Ну, прости. Ты и сейчас мне нравишься. А твои фенечки – вызов всему обществу. Когда я увидел тебя в первый раз, в том нелепом цветастом сарафане, босую, лежащую на траве с книгой… – Корсаков заулыбался. – Какие-то бабки распинали тебя за неподобающее поведение… а ты даже не поворачивала головы, не обращая внимания на их кудахтанье, я решил, что только такая мне нужна жена – сильная, уверенная в себе, делающая то, что считает нужным.

Люси заулыбалась в ответ, вспоминая их знакомство. Она не умела долго обижаться, и муж знал это: всего пара нежных слов могла заставить Люси забыть все обиды.

– И что изменилось? – Она уже просто спрашивала, интересуясь на самом деле, а не выражая обиду.

– Я изменился, Люси. Мне хочется большего, мне нужны деньги и власть. И я должен их получить, пока еще не поздно. Я зачерствел, когда именно – не знаю. Мне приходилось совершать вещи, которые не хотелось, а сейчас я делаю все то же самое, но уже ничто во мне не противится этому. Я изменился… да, Люси. Только ты и Даринка неизменны в моем мире, вы как два маленьких якоря держите меня и не даете уплыть туда, откуда не будет возврата.

Ты не видела меня на работе, там я совсем другой человек и только здесь становлюсь на время прежним. Еще немного – и моя новая натура возьмет верх.

Люси внимательно слушала. Понимала ли она, о чем говорил муж или нет? Порой ей казалось, что она должна вмешаться, докопаться до истины, попробовать исправить что-то. Но потом думала, что ее любовь – безусловная, и ей все равно, какой он, она будет любить его, что бы он ни выбрал. Так случилось однажды – она полюбила его, привязалась всем сердцем, и ничто не изменит этого. Да и кто, кроме нее, полюбит его?

Когда-то давно Борис раз и навсегда поставил условие – не обсуждать его работу, это было, пожалуй, единственное, что он потребовал от жены, и она согласилась. Потом она много раз задавала себе вопрос: почему она пошла на это? И отвечала сама себе: она верила, что дела его хорошие, ее воображение рисовало возлюбленного секретным агентом, спасающим мир, а может, Робином Гудом, помогающим беднякам.

Позже она поняла, что это далеко не так, но было уже поздно. Люси оказалась накрепко связана с этим человеком, у них росла дочь, был совместный быт и они любили друг друга. Своим молчанием она в какой-то мере помогла стать мужу тем, кем он стал. Потому считала себя соучастницей всех его дел.

Люси думала, что потеряла себя в браке, что ее девичьи мечты о свободе день ото дня таяли, она становилась приземленной, и потому держалась за образ хиппи, как за спасательный круг. Должна ли она воспитывать дочь с мыслями о свободе и независимости, либо же не забивать девочке голову наивными мечтами и готовить ее стать женой и матерью? Ведь ее мечтам не суждено было сбыться, и реалии жизни таковы, что девочки выходят замуж и живут потом мечтами мужа.

У нее был шанс воспитать дочь с иными представлениями о счастье, но имела ли она на это право? Тогда она могла обречь ее на то, что Дара останется несчастливой на всю жизнь. И нужна ли кому-то свобода и независимость так, как ей? Люси думала, что время еще есть, что дочка еще слишком маленькая, пусть верит пока в говорящих белок и ежей, а о серьезных вещах они поговорят позже, когда ей будет лет десять.

Как часто мы доверяем свою жизнь будущему, которому не суждено сбыться.

– Здравствуй, Дарина. Давно не виделись. Твой папа сказал, что у тебя была простуда. Как ты себя чувствуешь?

Психотерапевт не надеялась получить ответ. Они не виделись почти две недели, и теперь она боялась, что придется все начинать сначала. Девочка иногда реагировала на ее вопросы, на лице появлялся интерес, и Анна Сергеевна помогала ей заново воскресить в памяти хорошие моменты. В конце концов, девочке придется вспомнить и то, что произошло с матерью, погоревать и пережить случившееся, для того, чтобы отпустить прошлое и жить дальше.

– Твой папа принес твои любимые книги. Мне было очень интересно узнать, что же тебе нравилось читать.

Доктор разложила на столе перед собой несколько книг. Качество печати оставляло желать лучшего, картинки тоже были какие-то размытые, лица растянутые, образы нечеткие. Почему наши художники рисуют подобное? С книгами в стране было туго, о детях мало кто заботился, и качество книг было отвратительным. Иной раз на глаза попадалась немецкая книжка, и ее приятно было держать в руках – хорошая бумага, яркие картинки. К удивлению доктора, в глазах Дарины зажегся огонек. Она протянула руку и провела пальцами по книжкам, потом взяла одну – самую потертую – и положила к себе на колени. Это была сказка Клайва Льюиса «Лев, колдунья и платяной шкаф».

– Эта твоя любимая? Такое загадочное название. Я и не знаю, о чем эта книга. – Анна Сергеевна и сама не понимала, хорошо ли это, но главное быть искренней с девочкой.

Дарина умиротворенно сложила руки на коленях и смотрела на книгу, погружаясь в такой приятный мир прошлого.

– Даринка! Посмотри, что я принесла тебе, – сказала мама прямо во дворе детского садика, когда пришла ее забирать.

– Что? Что? – дочка крутилась возле нее, пытаясь заглянуть в сумочку.

– Вот, – Люси вынула небольшую книжку и протянула Дарине. – У моей сотрудницы на работе есть сын, твой ровесник, и он передал тебе эту книгу. Это очень интересная сказка.

– Ты сегодня почитаешь?

– Обязательно. Приготовлю ужин, и усядемся за чтение.

Каково же было удивление Дарины, когда она узнала, что главную героиню книжки – маленькую девочку – зовут Люси.