Поначалу Дарина не доверяла охранникам, сопровождавшим ее, но постепенно привыкла и даже полюбила. Теперь она не мыслила своей жизни без этих молчаливых и спокойных парней. Ей казалось, что она окружена забором, когда они были рядом.

Однажды девочка выходила из дверей школы, и за ней выбежал одноклассник, чтобы отдать учебник. Охрана ждала свою подопечную у дверей школы, и Дарина направилась к машине, лишь слегка кивнув ребятам. Она услышала резкий вскрик, и сердце ушло в пятки, Дара остановилась и с опаской повернула голову. То, что она увидела, заставило девочку рассмеяться в голос, чего с ней уже давно не случалось. Ее одноклассник болтался в воздухе, размахивая ногами, а один из парней отца держал его за шиворот, как щенка. Охранник рассматривал мальчишку, не зная, что с ним делать, а тот извивался и вопил:

– А ну отпусти! Отпусти меня!

Ситуация была комичной, напоминая «Ералаш», и еще несколько школьников имели возможность наблюдать за этой картиной.

– Отпусти его, это мой одноклассник, – отсмеявшись, сказала Дара.

И пусть после этого случая многие обходили Дару стороной, ей было плевать. Она почувствовала себя в безопасности, наполнилась уверенностью, что никто не подойдет к ней незамеченным, и в тот же день поблагодарила отца за заботу. Дарина пришла к нему в кабинет и рассказала о забавном случае в школьном дворе, заметив, как папа словно сбросил с себя заботы прошедших лет и смеялся вместе с ней. «Вот бы побольше таких случаев, – подумала Дарина, – я бы обязательно делилась ими с отцом».

– Может, тебе чем-то помочь, папа? – робко спросила она.

– Помочь? – Корсаков удивился. – Даже не знаю.

– Ну, вот чем ты был занят сейчас? Ты о чем-то думал, грустил?

– Нет, дочка. Я не грустил, просто задумался.

– О чем?

Корсаков на миг замешкался, а потом сказал:

– Один человек мешает мне. И я думаю, убрать его или нет.

Он сказал это дочери как человек, не верящий в гадания и предсказания, решается разложить пасьянс в тупиковой ситуации. Просто чтобы убить время и положиться на волю случая.

– А ты можешь его убрать?

– Думаю, что могу.

– Если у меня в пальце заноза, я же обязательно ее выну, потому что она болит и мешает.

Корсаков притянул дочь к себе и поцеловал в макушку.

– Ты права, Даринка. Устами младенца…

Довольная девочка проворчала:

– Я не младенец.

– А все равно истину говоришь.

Дарина спохватилась:

– Но тебе ничего не будет угрожать? Это не… больно?

– Что именно?

– Убрать занозу, то есть человека…

– Надо постараться, чтобы все прошло… безболезненно, – Корсаков улыбнулся, получая удовольствие от такого общения с дочерью.

– Папочка, ты постарайся, – Дарина погладила его гладко выбритую щеку.

– Обещаю.

И Корсаков постарался, убирая людей очень тщательно и осторожно, как и просила его дочь, чтобы не дай бог не навредить ей и не оставить одну в жестоком мире.

Если бы Дарина Корсакова была проблемным ребенком, требовательным, хулиганистым, или, быть может, болезненным, ей уделяли бы намного больше внимания, наняли бы репетиторов и старались бы занять все ее свободное время. Но Дара всегда была послушной и спокойной, она подолгу могла сидеть одна, рисуя что-то в альбоме или играя в куклы. После смерти матери девочка перестала рисовать и играть, но оставалась тихой, неприметной и беспроблемной. Потому никто в доме не обращал на хозяйскую дочь внимания. У нее были няни, которые по большей части занимались собой и своими делами; кухарки, которые только и думали, как провести на кухню своих родственников, чтобы незаметно покормить; и мальчишки-охранники, молчавшие, словно воды в рот набрали. Эти последние никак не могли привыкнуть к умевшей внезапно появиться из ниоткуда Дары, потому она вызывала у них противоречивые чувства долга и ревности. Словно старшие братья, они не видели с ней ничего общего, но должны были защищать ее любой ценой, а вся любовь папы доставалась девчонке, а не сыновьям.

Влияние отца с каждым годом все увеличивалось во всех сферах жизни полуострова. Не могло это не коснуться и школы, в которой училась его дочь. Корсаков не придумал ничего нового, используя проверенные методы кнута и пряника. Он держал директора школы под колпаком, пугая того одним своим видом, но, в то же время, оказывал неоценимую помощь школе, покупая новые парты и делая ремонт в спортзале. Конечно, при таких обстоятельствах учителя хвалили Дару все чаще и все за меньшие проявления ее прилежания и, в конце концов, это привело к тому, что она перестала заниматься вообще. К книгам Дарина стала чувствовать отвращение, потому что они напоминали о маме и о резких высказываниях отца, о том, что до добра они не доведут. И ведь отец оказался прав!

Несколько человек создали группу поддержки Корсаковой, во всем подражая ей, следуя за Дарой повсюду, и даже всеми любимая Юля отошла на задний план на фоне успехов Корсара, о котором, наконец, заговорил весь полуостров. Сама Дара как раз не стремилась к повышенному вниманию, но чем больше она избегала людей, тем больше они искали ее расположения. Мальчишки присылали ей записочки, объясняясь в вечной любви, но вызывали лишь недоумение в ее душе.

– Неужели ты не рада? – удивленно спрашивала Юля свою подругу, после того как она выкидывала в мусорное ведро очередное любовное послание.

– Чему?

– Тебя обожают. Ты всем нравишься.

– Я так не думаю, – уклончиво отвечала девочка. – Скорее, они любят отца.

– Это не твоему отцу признание, которое ты бросила в мусорное ведро.

Дарина упрямо мотала головой.

– Это такие глупости. Просто противно.

– Странная ты, Дара. Любая на твоем месте загордилась бы, сходила в кино с мальчиком, попробовала бы им вертеть.

– А зачем?

Юля впервые задумалась, а ведь действительно, зачем? Зачем девчонки так себя ведут? Чтобы почувствовать себя значимой и нужной? Самоутвердиться? Но ведь Дарине не надо этого, ее и без того убедили, что она лучшая.

– Неужели никто из мальчишек тебе не нравится? Ты не хочешь поцеловаться? Попробовать?

Дарина помолчала, потом решила открыться подруге. А иначе, зачем она нужна, если самое сокровенное ей не рассказать?

– Мне кажется, Юлька, что я не могу никого полюбить. Мне никто не нравится. Даже немного.

– Ты считаешь их недостойными тебя, – Юля слегка переборщила с осуждающей интонацией, но Дара не обратила на это внимания.

– Нет. Я вообще о них не думаю. Ни о ком. Мне кажется, что нужно думать, анализировать, кто и что сказал и как посмотрел на меня. Я слышу твои разговоры с другими девочками и вам это важно… А мне нет… Мне кажется, что все во мне умерло. Я никого не люблю. Ничего не чувствую.

– А отца? – Юля завороженно смотрела на подругу, содрогаясь от ее признаний. Они вступили в ту пору, когда все только и делают, что влюбляются, хоть по сто раз на дню, переживают из-за прыщей, боятся не понравиться, а тут такое откровение.

– Отца… Он – часть меня… как рука, например. Как можно любить свою руку? Но если ее потеряешь, то испытаешь сильную боль, станешь калекой.

Дара не совсем понимала свои чувства, потому сейчас, произнося все это вслух, и сама поражалась не меньше Юли.

Юля несмело спросила:

– А меня? – возможно, она хотела услышать отрицательный ответ, рассориться с Дарой и больше не слышать этих выходящих за рамки ее понимания признаний. Но Дара была все же дочерью своего отца и манипулировать училась на протяжении всей жизни. Понимая, к чему может привести Юлин вопрос, свела все в шутку:

– Ты и есть моя единственная любовь в этом мире.

Напряжение спало, и Юля рассмеялась. Скорее всего, она просто избалована, решила Юля. Они были еще слишком юными, чтобы подолгу думать о серьезных вещах.

Какой-нибудь «мозгоправ» наверняка нашел бы в отношениях Дары и ее отца что-то неправильное, пожелай кто-то из них обратиться к таковому. Он уверял бы, что в доме нужна женщина, что подобные отношения отца и дочери не приведут ни к чему хорошему, и что Дарина не может увлечься мальчиком, потому что никто из них не в силах соперничать с ее отцом, таким властным и всемогущим. Но кто осмелился бы сказать Корсару подобное? Какой сумасшедший психолог? Даже психотерапевт Анна Сергеевна не решилась бы давать советы. Она сделала свое дело – вытащила Дарину из прострации и удалилась. Какое-то время после прорыва они еще встречались, все реже и реже, пока Корсаков не решил, что довольно. Ему не нравилось, что Дара ездит в больницу, слухи не прекращались, и мысль о том, что его дочь больна и уязвима была ему невыносима. Он прекратил ее визиты к врачу и не услышал ни слова против, ни от дочери, ни от доктора, и посему решил, что его решение верное.