Новый дом семьи Корсаковых находился на темной узкой улице. По соседству – сплошь частные дома, и в этот праздничный день почти везде было темно, потому что люди отправились гулять. Только возле их особняка висел яркий фонарь, который освещал небольшой участок улицы перед воротами.

Когда водитель открыл дверцу, в паре метров от них зажглись фары машины, которую до того совсем не было видно. Водитель вскинул голову и посмотрел в сторону слепящего света. Он смог разглядеть лишь очертания силуэтов двух мужчин, выходящих из машины и совсем не видел, что те направили в его сторону оружие. Он протянул руку своей пассажирке, которая в последний момент все же решила, что не сможет выбраться из автомобиля с ребенком на руках. Ничего не подозревающая Люси, вышла из машины, как раз в тот момент, когда бандиты нажали на курки своих пистолетов. Люси закрыла своим телом водителя, которого эти двое приняли за Корсакова. Звук выстрелов слился в один – оглушительный грохот, разнесшийся эхом по безмолвной улице. Люси повалилась на изумленного водителя, продолжая закрывать его, и убийцы, сообразив, что не попали в цель, немедленно запрыгнули в машину, которая, взревев мотором, умчалась прочь, оставив недоуменного водителя с телом женщины на руках. Он даже не мог понять, что случилось, пытаясь поставить Люси на ноги. Мужчина никак не мог понять, почему она не стоит, а обмякла, как тяжелая тряпичная кукла.

С Дарины мигом слетел сон при звуке оглушительных выстрелов, хотя девочка подумала, что кто-то бросил петарды. Она поспешила выбраться из машины и то, что увидела, было совсем странным. Мама лежала в объятиях водителя, который сидел на капоте, мимо промчалась какая-то машина, и вокруг стало тихо.

– Эй, девушка, – водитель отстранил маму и попытался поставить ее на ноги, но у него ничего не получилось. Тогда он, наконец, решился и опустил Люси на землю, прямо под фонарем и теперь, увидев, что они оба в крови, понял, в чем дело.

– Вот черт! – воскликнул он и, вскочив на ноги, затарабанил в железные ворота дома Корсакова. По всей видимости звук выстрелов привлек и отца Дарины, потому что ворота открылись почти мгновенно и на пороге показался хозяин с пистолетом в руках. Окинув быстрым взглядом водителя, Дарину и жену, он вмиг понял, что случилось. Скорее всего, потому, что давно ждал чего-то подобного.

– Папочка, что с мамой? – тихо спросила Дара, боясь приблизиться и к нему, и к матери.

– Ничего, милая, – отрешенно ответил он. Потом, схватив водителя за грудки, сказал: – Быстро едем в больницу. Дарина, садись вперед.

Дочери не пришлось повторять дважды, она как мышь проскользнула на переднее сиденье в спасительную тишину и темноту автомобильного салона. Девочка закрыла глаза и сжалась в комочек, не желая ничего понимать. Корсаков подхватил Люси на руки и с помощью водителя уселся на заднее сиденье с женой на руках.

– Люси, Люси, – прошептал он, надеясь прощупать пульс или уловить дыхание.

Они быстро мчались сквозь ночь, в тишине нарушаемой лишь шуршанием колес. Корсаков молчал, не задавая вопросов при дочери, чтобы не пугать ее еще больше, водитель пребывал в состоянии шока и мечтал поскорей избавиться от пассажиров, хотя прекрасно понимал, что спать сегодня ночью он не будет. Борис обратился к молитве, однако он понимал всю бессмысленность этого, проклиная себя за то, что обращался к богу всего несколько раз в жизни – когда ему было что-то очень нужно, пытаясь заключить с ним сделку. Он взывал к всевышнему от беспомощности и от чувства вины заполнившего его навсегда. Что он скажет Даре? Как оправдается перед ней? О чем вообще он будет говорить с ребенком, который пережил подобное по его вине? Как же хотелось сейчас сбежать из машины и отправиться мстить, убивать и наказывать. Это так просто, намного проще, чем говорить с врачами и успокаивать дочь.

Для Бориса Корсакова оказалось большим испытанием остаться в больнице, общаться с докторами, а после – с милицией, держать себя в руках и не сыпать проклятиями. Создавалось впечатление, что ему все нипочем, он спокоен и уверен в себе. На самом деле его распирало от обиды и ненависти, и перед глазами у него были лишь образы людей, которых он собственноручно убивает.

Единственное, в чем повезло им всем в тот злополучный вечер – Люси умерла мгновенно. Она не задыхалась, не протягивала рук и не пыталась что-то сказать. Просто в один миг у Дарины была мать: красивая и необычная, а в следующий ее не стало. Вот так просто может оборваться чья-то важная для тебя жизнь. Вот так просто твоя жизнь может стать совсем другой, а ты сам превратиться в нового человека.

В больнице маму куда-то увезли на каталке, но Дарина успела рассмотреть, что вся мамина одежда залита кровью, а глаза открыты и глядят в никуда. Кто-то отвел ее в сторонку и усадил на холодный кожаный диван, где она сидела неподвижно, уставившись в одну точку.

Малышка ничего не замечала вокруг, в больнице было довольно тихо, только изредка доносился грохот каталки или резкий голос санитарки. Дара не хотела ничего видеть, она погрузилась в свои мысли, надолго закрыв для себя воспоминания об этом вечере. Куда-то вдаль коридора увезли маму, и девочка смотрела туда, в ожидании, что сейчас мама вернется, и они пойдут домой. Одинокая, всеми покинутая, Дарина не чувствовала времени и не ощущала того, что ноги затекли и онемели.

Странные невнимательные взрослые порой не в силах оценить детские чувства и переживания. Чаще всего они вообще не обращают внимания на страдания ребенка, углубившись в собственные проблемы. Большинство взрослых смотрят на чужих детей, как на бездомных животных: иной раз кольнет что-то внутри, сожмет сердце, но тут же внутренний голос скажет: «А что я могу сделать?», и человек проходит мимо, тут же переключившись на собственные дела.

Так было и с Дариной. Ее оставили одну и врачи, и отец, поспешив решать какие-то совсем не важные вещи. Возможно, прояви кто-то больше внимания к девочке в те первые часы, она не ушла бы так глубоко в себя. Она расплакалась бы, как и положено ребенку, поделилась бы переживаниями и посетовала на несправедливость мироздания. А позже стала бы выздоравливать, выкарабкиваться и жить дальше. Вместо этого маленькая Дарина на несколько месяцев убежала от действительности.

Сейчас, в кабинете психотерапевта к Дарине стало приходить осознание произошедшего. Оно не обрушилось лавиной, а постепенно, по капле, стало смывать психологический барьер и проникать в сознание. И как бы девочка ни отстранялась от действительности, она все же жила все эти месяцы со знанием того, что мамы больше нет. Она каждый день переживала свое горе сама, в глубине сознания, день за днем преодолевала свое горе и теперь оказалась готовой посмотреть миру в глаза. Ее темперамента не хватало на то, чтобы закричать, забиться в истерике, проклясть весь мир. Она смирилась с потерей и болью, нашла для них место в сердце и не старалась отныне изгнать их. Осмысление появилось в голубых глазах, и она впервые осознанно посмотрела на Анну Сергеевну и произнесла чистым голоском, звук которого заставил доктора вздрогнуть от неожиданности:

– Я помню день города. Я все помню.

Доктор немедленно взяла себя в руки и улыбнулась своей маленькой и такой сильной пациентке, уверенная, что девочка теперь сможет жить дальше.

Когда Дара ушла, психотерапевт впервые за все годы практики расплакалась от облегчения и жалости одновременно. На нее нахлынуло чувство выполненного долга, но женщина вынуждена была признать, что Дарина Корсакова – отважная малышка – справилась сама. С таким потенциалом она преодолеет все жизненные невзгоды, решила Анна Сергеевна и пожелала ей удачи.

«Вот и мой дом», – подумала Дарина, вернувшись в тот день от доктора. Она впервые осознанно окинула его взглядом, только сейчас заметив изменения, произошедшие за время ее «болезни». Забор, охрана… Что еще?

Еще у нее появилась новая неизменная спутница – головная боль. Девочка просыпалась с утра, и тут же глухая, стонущая боль напоминала о себе, делая Дару невеселой, малоподвижной и вялой. Она всегда была с ней по утрам, отступала иногда к обеду, а вечером, когда приходилось отправляться спать и оставаться одной, боль тут же выползала наружу. Дарина страдала, но постепенно привыкала не замечать ее, научившись жить с таким неприятным попутчиком. Доктор сказала, что это депрессивное, что это пройдет однажды само по себе, когда она научится радоваться. Малышке казалось, что такой день не настанет никогда.