— Возможно, ты прав, — сказал Файф, — но мы, археологи, работаем с фактами, а не с догадками. Скоро мы узнаем, правда ли это.

Андервуду было приятно размышлять, пока остальные работали. Ему больше ничего не оставалось делать. Двери из прихожей не было видно, но он был уверен, что путь внутрь будет найден, когда надписи будут расшифрованы. Он вышел на поверхность и медленно прошелся, вглядываясь в прозрачные глубины.

Что лежало в этом хранилище, оставленном древней расой, которая, очевидно, сравнялась или превзошла человека в научных достижениях? Будет ли это огромный запас знаний благом для человечества? Или это будет новый ящик Пандоры, откуда на мир хлынут новые беды, которые добавятся к их и без того ошеломляющему количеству? В мире сейчас бед было максимум того, что он мог выдержать, размышлял Андервуд.

В течение столетий научное производство Земли переживало бум. Ее заводы гудели от непрерывного производства, и Утопия всех планировщиков истории постепенно воплощалась в жизнь. Производственные возможности человека неуклонно увеличивались в течение пятисот лет, и также неуклонно росли возможности потребления, все меньше времени затрачивалось на производство и все больше времени тратилось на потребление.

Но Утопия не осуществилась так, как об этом мечтали утописты. Вездесущее проклятие вынужденного досуга правило бал на Земле. Мораль не соблюдалась, ее просто не было. Мужчины буквально сходили с ума от чрезмерного изобилия роскоши.

Год назад так называемая «Мания Крика» охватила все города и страны. Это была волна истерии, которая разразилась в масштабах эпидемии. Тысячи людей в городах были поражены бессмысленным плачем и отчаянием. Один член семьи подхватывал где-то эту болезнь и заболевала вся семья, а от этой семьи Мания распространялась  по всей улице, далее по всему городу, — и один общий громкий крик, как у раненого животного, поражал небеса.

Андервуд видел только один случай «Мании Крика», и он бежал от него, как будто его преследовали. Невозможно было описать его воздействие на нервную систему — целый город в агонии истерии.

Жизнь стала такой же дешевой, как и другие предметы роскоши на Земле. Убийства тысячами каждый месяц почти не замечались, а владение оружием для защиты стало признаком новой эпохи, ибо никто не знал, когда он может не понравиться своему соседу.

Правительства быстро поднимались и падали. Правительство становилось не более чем инструментом для выполнения безумных требований народа, пресыщенного излишествами жизни. Однако хуже всего было то, что любого ранга лидер мог удерживать своих последователей лишь на очень короткое время.

Из всех жителей Земли было всего несколько сотен тысяч ученых, которые были не подвержены «Мании Крика», и большинство из них теперь бежали с Земли. 

Андервуд подумал, что Терри тоже волнуется о том, что будет означать для человечества открытие этого хранилища секретов, запечатанного полмиллиона лет назад.

 Около трех часов Андервуд оставался снаружи артефакта, позволяя своему разуму бездельничать под сиянием звезд. Внезапно телефоны в его шлеме ожили. Это был голос Терри Бернарда:

— Мы справились, Дел, — тихо сказал он. — Мы можем читать эту чушь, как детские стишки. Спускайся вниз. Мы знаем, как проникнуть в эту штуку.

Андервуд не торопился. Он еще немного посидел, посмотрел на звезды, на те же самые звезды, которые смотрели когда-то на существ, запечатывающих вот это самое хранилище. Медленно поднялся и направился к отверстию. Вот оно, думал он, — с этого момента у Человечества пути назад не будет.

Доктор Файф был странно спокоен, несмотря на быстрый успех в расшифровке языка Строидов. Андервод гадал, что творится в голове у старика. Чувствовал ли он тоже величие этого момента?

Файф сказал:

— Они тоже были семантиками. Они знали частоту Карнована. Вот они прямо здесь указывают на нее, это ключ, который они использовали, чтобы раскрыть свой язык. Никто, менее продвинутый в семантике, чем наша собственная цивилизация, не смог бы расшифровать язык, но со знанием частоты Карнована это просто.

— Практически они сами выбрали нас для этой работы, —  сказал Терри.

Острые глаза Файфа внезапно повернулись и уставились на него через очки и прозрачный шлем скафандра:

— Возможно. Возможно, так и есть. В любом случае, необходимо выполнить определенные манипуляции, которые откроют дверь и обеспечат проход внутрь.

— Где дверь? — спросил Андервуд.

Следуя сделанным им заметкам, Терри прошелся по комнате, обращая внимание Андервуда на особенности конструкции. Изящно вырезанные подвижные рычаги образовали сложную комбинацию, — участок пола точно в центре комнаты медленно опустился, затем отодвинулся в сторону. Какое-то мгновение никто не произносил ни слова. Затем Файф подошел к отверстию и заглянул вниз. Лестница из того же блестящего материала, что и стены вокруг них, вела вниз, в глубины хранилища. Файф начал спускаться и чуть не свалился в проем.

— Обратите внимание, — предупредил он. — Расстояние между ступенями больше, чем необходимо для людей.

Андервуд попытался представить себе гигантов, которые ходили по этой лестнице и касались этих поручней, которые были на уровне его головы.

Лестница закончилась и они оказались в ниже лежащей комнате, заполненной артефактами странных форм и разных размеров. Напротив подножия лестницы был пьедестал, на котором покоился предмет, похожий на книгу с металлическими листами покрытыми надписями на языке Строидов. Листы поворачивались на петлях. Терри  не смог сдвинуть книгу с места, но металлические страницы были заперты простой застежкой, которая откликнулась на его прикосновение.

— Похоже, нам придется читать дальше, — сказал Терри. — Я полагаю, что это подскажет нам, как попасть в следующую комнату.

Андервуд и другие члены экспедиции осторожно передвигались по комнате, осматривая ее содержимое. Два фотографа начали делать упорядоченную съемку всего, что находилось в камере. Стоя в одиночестве в углу, Андервуд вглядывался в установленную на пьедестале фигуру из нескольких непрозрачных разноцветных шаров, касающихся друг друга. Была ли это какая-то машина или памятник, он не мог сказать.

 — Ты тоже это чувствуешь, — раздался за его спиной тихий голос, и Андервуд удивленно обернулся. Позади него стоял Файф, его хрупкая фигура казалась бесформенной тенью в скафандре.

— Чувствую что?

— Я наблюдал за тобой, доктор Андервуд. Ты физик и находишься в гораздо более тесном контакте с реальным миром, чем я. Ты же знаешь, — я даже не могу эффективно управлять экспедицией — мой разум постоянно живет в прошлом, и я не могу понять значение современных вещей. Скажи мне, что это будет означать, это вторжение чужой науки в нашу собственную?

После этих слов Андервуд почувствовал к Файфу глубокое уважение. Ему и в голову не приходило, что у маленького археолога такой проницательный взгляд на самого себя в его отношении к окружающему.

— Хотел бы я ответить на этот вопрос, — сказал Андервуд, качая головой. — Но я не могу. Возможно, нам необходимо немедленно уничтожить эту штуку, а возможно, кричать о своем открытии на всю Вселенную. Но мы не можем знать, и я считаю мы не должны быть судьями. Что бы это ни было, древние Строиды, похоже, намеренно пытались обеспечить выживание своей культуры. — Он колебался. — Это, конечно, мое предположение.

Файф медленно кивнул:

— Ты, конечно, прав. Это единственный подход. Мы не можем быть судьями.

Андервуд решил научиться хотя бы немного читать строидские надписи сам. Он ухватил Николса за пуговицу и пять дней семантик помогал ему в этом. Именно столько дней потребовалось Файфу и Терри,  чтобы прочитать написанное в книге с металлическими страницами. Это мало удовлетворило их любопытство относительно древней планеты и ее культуры. Как уже было очевидно, хранилище было подготовлено для того, чтобы спасти высочайшие произведения древней культуры Строидов от разрушения, обрушившегося на мир. Но записи даже не намекали на природу этого разрушения, и в них ничего не говорилось о предметах в комнате.