— Но тебе, Сашенька, ещё надо привести к присяге все войска, весь народ, — тихо ответила она.

— Ты права, — прошептал он, — но тут я не могу, мне нужно поскорей уехать из этого дворца, перебраться в Зимний, тут я не чувствую себя человеком...

В кабинет влетел великий князь Константин. Его уже стащил с постели Николай Зубов, сообщивший ему о смерти Павла и грубо поставивший его перед самим фактом нового царствования:

— Вставайте, идите к императору Александру, он вас ждёт.

Константин едва натянул мундир, штаны, но не забыл захватить с собой польскую саблю, подаренную ему ещё Костюшко. Он никак не думал, что заговор был против Павла, он думал, что против всей семьи, и решил не сдаваться, а защищаться до последней капли крови.

Однако в кабинете Александра была самая спокойная обстановка, и всё ещё хмурое лицо Александра сразу подсказало Константину, что слёзы и отчаяние брата были вызваны лишь смертью отца.

— Брат, мы едем в Зимний, надо приводить к присяге весь народ.

Константин кивнул: он всегда был готов следовать за старшим братом...

— Лизонька, — обнял жену Александр, — прошу тебя, сообщи матушке о гибели отца, а потом привези её как можно скорее в Зимний.

И она тоже только кивнула, перекрестила его, неловко поцеловала в щёку.

Константин, Александр и вся свита тотчас исчезли.

Оба брата сели в карету, предназначавшуюся Павлу, чтобы отвезти его в Шлиссельбургскую крепость, построенную Петром Первым на отдалённом островке Орешек для защиты от шведов, а теперь ставшую тюрьмой для государственных преступников.

Но Павла не пришлось туда везти, и Александр поехал в Зимний вместе со всеми участниками переворота.

Платон Зубов разместился вместе с братьями, на запятках, с одним гусаром, устроился Николай Зубов. Остальные поехали в своих каретах и возках.

И скоро во дворе Михайловского замка, окружённого войсками, воцарилась тишина...

Тишины не было лишь в самом дворце.

Елизавета осталась одна. Она поняла, что теперь от её решительности и распорядительности зависит многое. Она была теперь хозяйкой положения, она стала императрицей, и она должна была навести во всём соответствующий порядок.

Прибежала к ней Анна Фёдоровна. Поохав и повздыхав, обе невестки решили идти к Марии Фёдоровне. Та всё ещё не знала, что означают крики и шум во дворце, «ура» под окнами, что случилось. Она пыталась войти в покои императора, но дверь была заколочена, а обходной путь преграждали солдаты.

Граф Пален взял на себя трудную задачу сообщить Марии Фёдоровне о смерти её мужа.

— Государь, — сказал он подходящим к случаю тоном, — скончался от апоплексического удара.

На него обрушился град упрёков, негодования и слёз.

— Это вы его убили, я не верю, что всё произошло естественно! — выкрикивала Мария Фёдоровна. — Немедленно ведите меня к императору, немедленно покажите мне его тело!

Она кричала по-немецки, и её крик услышала Елизавета. Она быстро вошла в спальню императрицы, теперь уже бывшей императрицы, вдовствующей императрицы.

— Нельзя, государыня, — решительно, но тихо ответил граф Пален.

— Как вы смеете, как вы можете отказывать мне в том, в чём никогда не отказывают жёнам, а тем более вашей императрице? — кричала Мария Фёдоровна.

— У нас император Александр, у нас императрица Елизавета, — ещё тише ответил Пален.

— Как? Это вы императрица? — вопросом встретила невестку разъярённая Мария Фёдоровна. — Это я императрица, а вы самозванка!

— Успокойтесь, матушка, — жёстко ответила Елизавета, — войска уже присягнули на верность императору Александру.

— Не сметь называть его императором, это я ваша императрица! — продолжала кричать Мария Фёдоровна. — Это я коронована на царство!

И тогда Елизавета решительно и тихо, но так, чтобы слышала и Мария Фёдоровна, претендующая на власть, ответила:

— Россия устала от старой толстой немки, она хочет видеть на престоле молодого красивого русского царя.

От такой дерзости Мария Фёдоровна словно бы потеряла дар речи. Она так взглянула на невестку, пробормотала такие слова, что Елизавета сразу догадалась о смысле: всё сделает Мария Фёдоровна, чтобы отмстить ей за эти слова. И грязное ругательство, добавленное в конце по-немецки, лишний раз убедило её в том, что, несмотря на всю роскошь и величие обстановки, Мария Фёдоровна осталась такой же грубой и невежественной, как и все её многочисленные братья, кормившиеся у российского престола...

«Дорогая мамочка! Начинаю своё письмо, не зная точно, будет ли оно вскоре отправлено. Сделаю всё возможное, чтобы отослать его с нарочным нынче вечером — очень боюсь, что об этом ужасном событии Вы узнаете прежде, чем получите моё письмо. Поэтому переживаю, что Вы станете беспокоиться, дорогая маменька.

Сейчас всё спокойно, но позавчерашняя ночь была жуткой. То, чего так давно опасались, произошло: гвардией совершён переворот, точнее, гвардейскими офицерами.

В полночь они проникли к императору в Михайловском дворце. Когда толпа удалилась, его уже не было в живых. Уверяют, будто апоплексический удар случился на почве испуга, но всё похоже скорее на преступление, приводящее в трепет тех, кто хоть в малейшей степени обладает чувствительной душой...

Всё это никогда не сотрётся из моей памяти. Россия, конечно, вздохнёт после четырёхлетнего угнетения. Если бы император закончил свои дни естественной смертью, то я не испытывала бы, возможно, того, что испытываю сейчас, поскольку мысль о преступлении ужасна.

Можете представить себе состояние императрицы: хоть и не всегда она была счастлива, но привязанность её к императору была огромной.

Великий князь Александр, нынешний император, абсолютно подавлен смертью своего отца, от того, каким образом тот скончался, его чувствительная душа навеки останется истерзанной...

Великий князь объявил мне о смерти отца. Господи, трудно передать наше отчаяние...

Попытаюсь представить некоторые подробности того, что помню, поскольку и теперь та ночь кажется мне кошмарным сном. Вообразить себе шум, доходивший до нашего слуха, радостные выкрики, ещё и сейчас звучащие в моих ушах, невозможно. Я находилась в своей комнате и слышала только эти «Ура!» — Вам известно, что так по-русски обозначается «Виват!».

Никогда не могла представить себе, чего мне будут стоить столь тяжёлые минуты. Великий князь направился в Зимний дворец в надежде увлечь за собой толпу — он не сознавал, что делал, ему хотелось найти утешение...

Императрица спала, однако главная воспитательница её дочерей пошла, чтобы подготовить её к страшной новости.

Та спустилась ко мне, совершенно потерянная, и, оказавшись перед запертой дверью потайной лестницы (мы так провели всю ночь), начала разглагольствовать с солдатами, не желавшими её пропустить, поскольку ей хотелось увидеть тело императора. Потом стала оскорблять офицеров, нас, прибежавшего врача и всех, кто оказывался рядом. Конечно, она была в исступлении, Анна и я умоляли офицеров пропустить её хотя бы к её детям, но те противились — то ли в соответствии с полученными инструкциями или приказами, полученными бог знает от кого (в такие минуты все командуют), то ли по здравому смыслу.

Наконец, войдя в этот хаос, похожий на сновидение, я стала вести разговоры с людьми, с которыми никогда до этого не говорила, да, может быть, мне и не придётся обращаться к ним до конца моей жизни. Я умоляла императрицу успокоиться, я делала одновременно тысячу вещей и тысячу дел, сама принимая решения.

Эту ночь не забуду никогда!

Вчерашний день прошёл спокойнее, но тоже был тяжёлым. В конце концов мы уехали в Зимний дворец только после того, как императрица увидела тело императора, поскольку до этого момента нельзя было её уговорить покинуть Михайловский замок.