— Ах, Лизон, она предложила мне стать императором помимо отца, — глухо проговорил он в её колени.

Как ни тихо сказал он это, она всё расслышала, приподняла его за плечи и отчётливо произнесла:

— Всё расскажи, все слова вспомни.

И он, глядя в её ясные голубые глаза, поведал всё без утайки.

— Но она наказала — ни одной живой душе, никому ни слова, — добавил он глухо.

— Ты и не сказал никому, а муж да жена — одна сатана, — ввернула она русскую поговорку, которую только недавно узнала.

Александр приободрился, сел прямее, положил руку ей на плечо. Она прижалась к нему, и как будто теплее стало на душе у юного мужа.

Он рассказал ей, как не соглашался и как бабушка заметила, чтобы он не торопился дать ей ответ, а всё тщательно продумал.

Речь идёт о России, об отечестве, о народе. Он передавал Елизавете все слова Екатерины и словно бы перекладывал часть тяжести на хрупкие плечики супруги.

Она отодвинулась от него, посмотрела прямо ему в глаза.

— Но ведь это заговор против наследника престола, — сказала она, — и против твоего отца...

Александр потупился — да, она точно определила весь его разговор с Екатериной.

— Что же мне делать? — заметался он.

— Я не знаю, — негромко ответила Елизавета.

Он снова потупился и сидел неподвижно, разбросав на коленях ставшие такими тяжёлыми руки.

— Я просто думаю, как бы поступила я, будь я на твоём месте, — снова тихонько сказала она.

Он с надеждой поднял голову.

— У меня есть дед. Мой отец, сын его от первого брака, наследник баденского престола. И если бы я была мужчиной, могли бы мой дед, мой отец совершить такой переворот, который сделал бы меня владетелем Баденского княжества?

Александр смотрел на неё в упор, ожидая решающих слов, которыми он мог бы руководствоваться.

— Но мой дед не поступил бы так со своим сыном, хотя его дети от второго брака и пользуются его большой любовью, — твёрдо проговорила Елизавета.

— Но моя бабушка предложила мне это, — повторил он.

— Я думаю, что я пошла бы к моему отцу, всё рассказала бы ему и попросила бы у него совета. А потом, принимая во внимание честь и достоинство, отказалась бы от участия в таком заговоре и написала бы деду письмо, отвергнув его выгодное для меня, но бесчестное предложение.

— Ты думаешь, что моя бабушка бесчестна? — сурово спросил он, тут же поднявшись на защиту любимой бабки, милостивой к нему без меры русской государыни.

— У вас другие условия, — мягко сказала она, — у нас всё устоялось веками, сын наследует трон, старший сын, — это наши традиции, наши вековые обычаи. В России всё по-иному. Я очень люблю твою бабушку, она добра ко мне, она приняла меня, как истинная мать, но есть такие вещи, которые меня невольно заставляют думать...

— Что она отняла трон у моих деда и отца, — тихо подтвердил Александр.

— Но, опять же повторю, Россия не Баден, тут всё другое, тебе придётся всё самому решать. Во-первых, ты глава семьи, я могу лишь подчиняться тебе и почитать тебя, а во-вторых, твой отец и так, по-моему, несчастный человек, я тоже очень люблю его, он нежно отнёсся ко мне, и я не в состоянии судить беспристрастно.

— Я поеду в Гатчину, — негромко произнёс он, — я всё расскажу отцу, и пусть всё будет как будет.

— Но императрица запретила тебе говорить об этом, — напомнила Елизавета Александру.

— Что ж, я нарушу её запрет, и пусть меня ждёт суровое наказание, но совесть моя будет спокойна. Я не сяду на трон в таких условиях, — решительно поднялся он.

— Что бы ни случилось, я с тобой, — встала и она, поцеловала его в узкие нервные губы и перекрестила.

— Ах, Лизон, Лизон, что-то будет, — тоскливо сказал он и быстро вышел из её кабинета.

Верхом, словно бы совершая прогулку, Александр доскакал до Гатчины, когда уже смеркалось, и только стаи ворон ещё оглашали всю округу своими резкими криками.

Павел широкими шагами мерил плац, небольшой участок земли, отведённый им под парады и смотры его небольшого, всего в два батальона, гарнизона.

Его сопровождали граф Растопчин, Аракчеев, недавно вошедший в милость великого князя, да несколько слуг. Павел вымерял расстояние, сам отмечал мелом на земле линии, где должны были стоять солдаты на очередном параде.

Увидев сына, он коротко бросил:

— Проведай мать и брата, а потом придёшь ко мне.

Александр нашёл Марию Фёдоровну в угловой маленькой гостиной. Она сидела у окна, занимая своё свободное время резьбой по камню: ей хотелось овладеть огранкой камней, чтобы по своему вкусу отделывать те самородки, что нередко привозили ей с далёкого Урала.

Увидев Александра, она сразу поняла, что Екатерина тоже говорила с ним.

— Отцу ни слова, — сказала она по-немецки.

Он молча пожал плечами. Они так и сидели до полной темноты, пока слуги не внесли свечи и маленькая гостиная из совсем тёмной превратилась в полутёмную.

Только уже когда совсем стемнело, пришли к Александру звать его.

Павел был оживлён, шутил и смеялся со своими приближёнными — ему казалось, что весь сегодняшний день прошёл у него плодотворно: размечен плац, намечены все места батальонов, размещены и две пушки, состоящие при гарнизоне.

— Отец, ваше императорское высочество, — тихо сказал Александр, — я прошу у вас позволения поговорить с вами с глазу на глаз...

Павел изумился: он обычно не скрывал ничего от своих приближённых, а уж сыну-то и вовсе нечего было таить.

— Как тебе угодно, сын мой, — ответил он и отослал всех своих людей, хотя ему хотелось ещё обсудить, как будут выглядеть новые ленточки на мундирах солдат.

— Отец, — напряжённо начал Александр, когда они остались одни, — моя честь и совесть требуют, чтобы я всё рассказал вам, чтобы ничего не стояло между нами...

Павел изумился ещё больше. Никогда его сын, которого он считал немножко шалопаем и разгильдяем, потому что тот не разделял его увлечения всем военным, не говорил с ним в таком тоне.

— Я внимательно тебя слушаю, сын мой, — ласково произнёс он.

Путаясь в словах, холодея от риска быть неправильно понятым, Александр рассказал отцу о лестном предложении, сделанном ему Екатериной.

И сразу увидел, как наливается гневной багровой кровью лицо отца. И понял — грозы не миновать...

Но неимоверными усилиями Павел сдержал себя и глухо проговорил:

— Я благодарю тебя, сын, за то, что ты так веришь отцу. Но ты сам должен решить, как тебе поступить в этом случае. Я не стану напоминать тебе ни о чём, что сделала твоя бабка. Она мне мать, и я обязан почитать её и слепо покоряться ей, как своей государыне. Ты сам, только сам должен решить, как поступишь в данном случае... — повторил он.

— Я напишу государыне благодарственное письмо за честь, почитая себя быть обязанным ей доверием, но никогда такой ценой не встану на трон, — твёрдо ответил Александр.

— Спасибо, сын, — мягко сказал Павел.

Признаки его гнева как будто прошли, лицо опять приняло своё обычное выражение.

Александр откланялся и так же верхом ускакал в Петербург.

Буря разыгралась вечером, когда Павел прошёл в опочивальню Марии Фёдоровны.

Брызгая слюной, он кричал, что его мать отняла трон у его отца, а теперь хочет отнять и у него, у своего сына, что даже легкомысленного мальчишку настроила она против его отца.

Он бегал вокруг кровати, где лежала его пышная, дебелая жена, и сыпал ругательными словами, а Мария Фёдоровна замирала в ужасе, что он может узнать и о её разговоре с императрицей.

В душе она бранила Александра: пусть бы написал письмо с отказом от столь лестного предложения, но зачем же рассказывать об этом и без того нервному, душевно истощённому отцу?

Александр написал Екатерине холодное письмо с отказом от её предложения, всячески избегая слов, способных причинить ей боль, напирая на свою пока неспособность и молодость.

Екатерина не обиделась, она знала, что всё будет так, как она захотела...