Когда она пришла, то застала шехзаде с кубком вина в руке и, судя по его виду, он был уже изрядно пьян. Десен не имела ничего против этого – напротив, когда мужчина пьян, он намного более податлив и открыт. И вскоре она в этом убедилась.

В прошлую их ночь, еще в Топкапы, он почти не разговаривал. Она была с ним в одной постели, но как будто бы одна – шехзаде Осман отвернулся и, уставший, заснул, явно не намеренный говорить с ней о чем бы то ни было.

Но в эту ночь он без всякого сопротивления, пусть и не слишком осознанно, говорил с ней. Вино, опьяняющее его разум, во многом способствовало этому. Лежа рядом, Десен прильнула к своему господину, положив голову на его плечо – ее густые темные волосы раскинулись по подушке позади нее – и непринужденно задавала пока что невинные вопросы, чтобы просто зародить меж ними доверие. Он должен чувствовать себя рядом с ней легко и естественно – так ее учила госпожа. И основа подобных отношений – говорила она – доверие.

Шехзаде Осман отвечал ей, часто – с юмором, но это была скорее мрачная ирония. От природы он явно был человеком веселого нрава, но что-то изменило его, озлобило, и эта его черта – веселость – превратилась в извечную насмешливость, желание побольнее уколоть.

Десен решила осторожно прощупать почву, чтобы попытаться получше понять его.

– А Бельгин Султан – это ваша матушка? – она знала, что нет, но таким образом направила разговор в нужное русло.

Повисло молчание, и Десен почувствовала, что рука мужчины, которая прежде лениво поглаживала ее по обнаженной спине, замерла в сковавшем ее напряжении.

Изобразив смущение и испуг, она приподняла голову с его плеча, отчего грива темных волос раскинулась по ее смуглым плечам, и посмотрела на его лицо. Он взирал на нее немного затуманено, но хмуро и недовольно.

– Простите, я сказала что-то не то? Просто… в Топкапы все говорили, что Бельгин Султан – матушка Айнур Султан, а она ведь ваша родная сестра и я…

– Нет, она мне не мать, – отрезал шехзаде Осман, не став слушать ее лепет.

По жесткому тону было понятно, что она затронула весьма неприятную для него тему. Сейчас было бы лучше отступить, чтобы ничего не испортить, но Десен почувствовала импульсивное желание узнать больше, потому что… Наверно потому, что во взгляде шехзаде промелькнула боль. Боль отверженного человека, у которого в жизни случилось много плохого. А она не понаслышке знала об этом…

– А что же… – Десен заговорила уже с искренней неловкостью. Осторожно вглядываясь в его лицо, она закусила губу и продолжила: – Что же произошло с вашей матушкой? Она… умерла, да?

Он мгновенно закрылся – как будто резко захлопнулась крышка шкатулки. И девушка ясно это почувствовала. Убрав руку с ее спины, шехзаде Осман молча уставился в потолок.

Итак, она совершила ошибку, поддавшись своим чувствам. На первых же шагах просчиталась, забылась! Теперь он был раздражен и мог вообще выставить ее за двери, а после и вовсе не позвать снова, думая, что она снова полезет к нему с неуместными вопросами. Нужно было что-то делать…

– Я спросила, потому что… – ее низковатый, словно бархатный голос был тих и мягок. Качнув головой, Десен опустила взгляд и, не сумев скрыть свою боль, произнесла: – Я знаю… Знаю, что это значит – быть лишенным материнской любви и заботы. Я очень смутно помню ее – я была совсем маленькой, когда моя мать… умерла. И этот кулон – все, что у меня от нее осталось, – она поймала его пальцами и вздохнула, вглядевшись в грани маленького изумруда.

– Что с ней случилось? – словно бы равнодушно осведомился шехзаде Осман.

Подняв лицо, Десен увидела, что он задумчиво за нею наблюдает – без тени сожаления, даже лениво. Возможно, он думал, что она ответит – от оспы или, например, в родах. Это ведь в простонародье было обычным делом.

– Не уверена, что вы захотите услышать эту историю…

Десен, напрягшись, пошла на попятный, потому что в действительности не хотела все это вспоминать. Она его отвлекла – это главное.

– Может, вы хотите еще вина? – фаворитка тут же игриво улыбнулась и поцеловала его чуть ниже шеи – куда-то в область ключицы. – Я принесу.

Дворец Фюлане Султан.

За окнами покоев было так темно, что ночной мрак казался густым и плотным подобно туману. Тучи, к наступлению вечера затянувшие небо, скрыли звезды и лишили небо их загадочного сияния. Словно черный бархат, оно было непроглядно-темным и, подобно одеялу, укрывало замерзшую землю.

Разместившись в изножье кровати, на которой постель уже была расправлена в ожидании своей хозяйки, Фюлане Султан во второй раз за вечер перечитывала письмо, которое слегка подрагивало в ее руке. Оно пришло к ней из далекого Килиса, где обосновались ее мать с сестрой Хюррем Султан и тремя ее детьми.

Матушка писала ей довольно часто и рассказывала обо всех мелочах, что происходили у них в Килисе. После неизменно интересовалась ее делами и просила поцеловать за нее всех ее внуков и внучек. Видно, Гевхерхан Султан очень скучала по ним с братом, однако, ничего не могла поделать с этой мучительной для нее разлукой с детьми.

Оставить сестру она не могла, так как та в последние годы много болела и нуждалась в ее заботе, да к тому же она во многом помогала своему еще юному племяннику Мехмету управлять Килисом, который ему в управление милостиво отдал султан Баязид пару лет назад.

Каждый раз, читая материнское письмо, полное тоски и любви, Фюлане Султан не могла сдержать слез. Эта честолюбивая женщина – всегда сдержанная в проявлении эмоций и умеющая чувства подчинить рассудку – плакала подобно маленькой девочке, которую против воли оторвали от семьи и обрекли на одиночество.

И еще больнее султанше становилось от запоздалого осознания того, что она сама и была тем человеком, который сделал это с нею. Она могла бы сейчас жить подле любимой и дорогой матери, в кругу своей семьи во всеми забытом бедном Килисе, но при этом счастливая и умиротворенная. Вышла бы замуж за человека простого и скромного, который подарил бы ей семью и, главное, душевный покой.

Не будь в ней этого непомерного честолюбия, Фюлане Султан непременно выбрала бы для себя такую жизнь, но… Оно в ней было и с каждым годом только сильнее пускало в ней свои корни, разрастаясь подобно сорняку, от которого, как известно, не так уж просто избавиться.

Именно из-за честолюбия она осталась в Стамбуле и по холодному расчету вышла замуж за Ахмеда-пашу – человека много старше нее, который, к тому же, претил ей во всем: и своим неприятным, отталкивающим обликом, и мягким, безвольным характером. Фюлане Султан, скрепя сердце, разделила с ним свою жизнь, ложе и стремления, но все годы брака чувствовала себя такой бесконечно одинокой и брошенной, что порою горько сожалела о своем выборе.

Матушка была права, когда сказала ей, что брак без любви – это тяжелая ноша, которую она будет вынуждена всю свою жизнь влачить на себе подобно горбу. Эта ноша придавливала ее к земле, грозя раздавить, но султанша упрямо оставалась на ногах и медленно, по шажочку двигалась вперед, к своей цели, ради которой она пожертвовала своим счастьем.

Была ли оправдана эта жертва? Фюлане Султан, несмотря ни на что, полагала, что да. Испытав все это, претерпев столько лет одиночества, тоски и задушенной в глубине души боли, султанша знала – теперь она никогда и ни за что не сдастся. Она вопреки всему дойдет до своей выстраданной цели и назло всем несчастьям и горестям добьется желаемого.

Слезинка капнула на бумагу, и написанные чернилами слова матери в этом месте размазались. С нежностью прижав письмо к груди, Фюлане Султан устремила свой взор в сторону полыхающего жаром камина и тихо-тихо вздохнула. Но вздрогнула и поспешно утерла слезы с щек, когда двери ее покоев вдруг отворились. Даже не оборачиваясь, она знала, кем был тот, кто нарушил ее уединение. И приход этого человека отозвался в ней уже едва различимым спустя годы отголоском горечи.

– Султанша, – раздался голос Ахмеда-паши. Он заметил в руках жены письмо, как и ее заплаканное лицо. – Новости от Гевхерхан Султан? Как она поживает?