– С каких пор вас это беспокоит? – она не удержалась от сарказма.

– Не делай из меня чудовище, госпожа, – усмехнулся Коркут-паша, пронзив ее взглядом темных глаз. – Я знаю, ты хочешь поехать, иначе бы не косилась в сторону конюшни и не прятала бы от меня глаза.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, и вы тоже это знаете, – скорбно произнесла Нилюфер Султан. – Мерган вряд ли этому обрадуется. Известно, что мое общество для нее обуза.

– Она такая же твоя дочь, как и моя, – вдруг неожиданно твердо отозвался Коркут-паша. – И не позволяй думать иначе ни себе, ни Мерган. У нее, между прочим, твой нрав. Неужели не можешь понять, как с ней сладить?

– Вы и сами спустя столько лет не поняли, как сладить со мной.

– Разве? – скептично вскинув густые темные брови, ухмыльнулся Коркут-паша. – Как по мне, мы неплохо ладим, если сравнить наши сегодняшние отношения с теми, что сложились сразу после свадьбы.

– Те отношения сразу после свадьбы сложились между нами вашими стараниями, паша. И вашими же стараниями мы теперь, как вы сказали, «ладим».

– Ну вот видишь, госпожа. Я ради тебя пошел на компромисс, поступился своими принципами. Сделай то же в отношении дочери.

– Любопытно, какими принципами вам пришлось поступиться ради меня? – насмешливо хмыкнула Нилюфер Султан.

Ей показалось, или сейчас их разговор подозрительно походил на флирт?

– Не думаешь же ты, что я был так снисходителен к другим своим женщинам? Я проявляю огромное терпение, если ты не заметила, дорогая жена. Во всем.

– Например?

В темных глазах Коркута-паши заплясали искорки. И не понятно, чего именно: веселья, азарта или гнева. Возможно, всего понемногу?

– Например, я оставил тебя одну в покоях и лишь изредка в них заглядываю. Но если ты продолжишь сейчас дразнить меня, я вернусь в них и буду брать то, что мне полагается, всякий раз, когда этого пожелаю.

Он знал, как ее осадить. Нилюфер Султан тут же растеряла весь пыл, напряглась и оглянулась на служанок, стоящих у нее за спиной, которые сделали вид, что ничего не слышали. А Коркут-паша, почувствовав силу своего влияния на нее, чуть ухмыльнулся.

– Так ты едешь с нами? – он спрашивал насмешливо, словно подначивая.

Думает, она испугалась? Нилюфер Султан с вызовом посмотрела ему в лицо и так знакомо упрямо вздернула подбородок, что ее муж, этого и ожидавший, ухмыльнулся шире. За годы брака он действительно научился с ней ладить, пусть и по-своему, как мог.

– Да, еду! Пусть для меня подготовят лошадь.

– Как скажешь, госпожа.

Поглядев на него исподлобья, Нилюфер Султан гордо обошла самодовольного мужа и спешно направилась во дворец, чтобы успеть переодеться к охоте, на которой она не бывала, верно, сотню лет.

Эгейское море.

Через маленькие круглые окна солнечный свет проникал в тесный и душный трюм качающегося на морских волнах корабля. Сидя прямо на пыльном полу, красивый мужчина, но уже в годах, устало откинул темноволосую голову на опорный столбик, к которому были привязаны веревкой его руки. С другой стороны столбика к нему был привязан еще один мужчина. На обоих были явно богатые одежды, которые, однако, успели износиться и запылиться. Лица, одинаково поросшие бородой, выражали лишь одно чувство – изнеможение.

– Как думаете, как они намереваются поступить с нами? – спокойно спросил один, словно речь шла вовсе не об их жизнях.

– Вероятно, убьют, – так же равнодушно ответили ему. – Какой им от нас прок, Давуд?

– Подумать только, все золото, что нам выплатили испанцы, как часть обещанной платы за мир, теперь в руках этих пиратов, – невесело усмехнулся Давуд-паша и покачал русоволосой головой. – И что же, повелитель, наши жизни так глупо оборвутся? Посреди моря, вдали от родины и семьи, от грязных рук греческих варваров?

– Я не хотел встретить смерть таким образом, – хмыкнул султан Баязид. – Но раз уж Всевышний так распорядился, я смею просить его лишь об одном…

– О чем же?

– Чтобы мою жизнь оборвала сестрица капитана. Уж больно хороша.

Давуд-паша тихо рассмеялся, снова качнув головой, а повелитель только лениво ухмыльнулся. Но ухмылка медленно сползла с его лица, когда он подумал о том, что сейчас бы, верно, его корабль уже причаливал к родным берегам, если бы не нападение пиратов.

Переговоры с испанцами на греческом острове Схиза закончились удачно. Нужно отдать должное Давуду-паше – что уж говорить, он мог договориться с каждым благодаря своему таланту дипломата. Войско давным-давно вернулось в Стамбул вместе со всеми пашами и шехзаде. И Султан Баязид жалел об этом поспешном и необдуманном решении. Не поступи он так, никто бы не захватил его корабль и не взял его в плен, потому что ни одно пиратское судно никогда бы не посмело приблизиться к армаде военных кораблей Османской империи.

Треть золота из обещанной испанцами платы за мир, которую на своем корабле вез домой падишах, оказалась в руках греческих пиратов, неожиданно напавших на его корабль в ночи, когда тот проплывал Эгейское море. Разумеется, они даже не догадывались, кто плыл на корабле, который они захватили в погоне за наживой. После битвы, в ходе которой была перебита вся его охрана, султан Баязид объявил о том, что он – падишах Османской империи и потребовал освободить его. Но капитан пиратов, который единственный из всей своей команды владел турецким языком, только расхохотался и сказал, что в таком случае он – римский император.

Их с Давудом-пашой сочли богатыми торговцами или знатными людьми, так как поверить в то, что перед ними падишах и его великий визирь, пираты были не в состоянии. Винить их за это трудно, ведь принято считать, что султаны и визири не плавают по морю на одиноком корабле без сопровождения множества кораблей своего флота и войска.

И вот уже который день они были заперты в трюме пиратского судна и плыли навстречу неизвестности, считая, что, получив золото, пираты вскоре решат избавиться от них. Султан Баязид и Давуд-паша, конечно, не сидели в покорном ожидании смерти – они головы сломали, думая над тем, как выбраться на свободу. Но это было почти что невозможно. Им развязывали руки только затем, чтобы они смогли поесть и непременно под присмотром нескольких пиратов, которые зорко следили за каждым их движением, чтобы не позволить пленникам вырваться из трюма. Еще два раза в день их отвязывали от столбика, чтобы позволить справить нужду в стоящее в углу ведро.

Давуд-паша как-то заметил, когда ему позволили облегчиться, что в другом углу трюма стоят сундуки и похоже, что с припасами. Один из них был приоткрыт, и в этой щелке что-то металлически блестело. Наверняка это было оружие. Но прежде, чем воспользоваться этим оружием, им нужно было как-то освободиться, потому что когда их отвязывали сами пираты, они не могли и шагу ступить свободно, находясь под прицелом взглядов.

Руки им связывали крепко, но спустя дни повелитель приноровился и чуть-чуть раздвигал их в стороны, чтобы после, когда узел будет завязан, он мог чуть свободнее двигать руками из-за более свободной петли. Не всегда это проходило мимо глаз пиратов. Проверяя прочность узла, они замечали это и исправляли свою «оплошность». Сегодня, например, эта его хитрость осталась незамеченной, и султан Баязид половину утра провел в тщетных попытках освободить хотя бы одну руку. Но петля намертво впивалась в его ладони примерно на их середине, не позволяя вытянуть их дальше.

Запястья, стертые и затекшие, горели, а от неудобной позы ныло все тело. В их-то с Давудом-пашой годах было трудно сносить подобные испытания. Они еще некоторое время переговаривались, чтобы просто не сойти с ума, и вдруг дверь в трюм со скрипом отворилась, впустив внутрь солнечный свет с палубы.

Султан Баязид повернул голову в сторону лестницы, на которой замелькали стройные ножки в высоких кожаных сапогах, и чуть усмехнулся, увидев ее. О том, что эта красавица была сестрой капитана, догадаться было не трудно – оба были очень похожи между собой чертами лица, а также цветом волос и глаз. Как ее звали, он не знал и вообще видел ее лишь во второй раз. В первый раз она мелькнула за спиной брата на палубе в ту ночь, когда их захватили в плен.