– Ты вернулся!

Это привело султаншу в секундное замешательство, и она на миг забыла, наблюдая за своими обнимающимися сыновьями, что была намерена делать и говорить. Но сразу же опомнилась и холодно произнесла:

– Ибрагим, иди в свою комнату. Мне нужно поговорить с Орханом наедине.

Мальчик, который до этого счастливо улыбался, заглядывая старшему брату, что трепал его по волосам, в глаза, в недоумении поглядел на мать.

– Но валиде…

– Немедленно.

Понурившись, шехзаде Ибрагим грустно посмотрел на своего брата, но тот ободряюще ему подмигнул и, неуверенно приподняв уголки губ, он ушел. Шехзаде Орхан, не глядя на мать, прошел к тахте и сел на нее, только после этого обратив к ней хмурое лицо.

– Итак?

Афсун Султан сардонически улыбнулась – она не верила, что оказалась в таком положении. Неужели она была пустым местом не только для повелителя, отца своих детей, но и для собственного сына? Сына, которого она в муках родила, которого с любовью и заботой растила, лелея надежду, что он станет ее надежной опорой, ее главной надеждой на лучшее будущее. Но вместо этого ее шехзаде по непонятной причине слушал лишь свою единокровную сестру, с которой она застала его в недвусмысленной ситуации, уж больно похожей на ласки влюбленных. И что ей в подобном положении нужно было делать?

– Я уже даже не стану укорять тебя в безжалостности по отношению ко мне, твоей матери, что тебя родила и вырастила, – горько заговорила она, с болью смотря на сына, что глядел на нее в ответ, словно чужой. – И не стану вопрошать, чем же я заслужила такое отношение к себе. Довольно с меня подобных унижений. Раз в твоем сердце нет любви и уважения ко мне, что же, пусть так. Я и это переживу, как пережила многое другое. Я хочу лишь знать, как долго ты намерен все глубже уходить во тьму порочности? Когда ты остановишься, Орхан?

Шехзаде раздраженно выдохнул и провел рукой по волосам.

– Я еще могу понять твою непокорность, принять и простить твой буйный нрав, но… Как я должна понимать то, что я видела? Пойми, будь это повелитель, если бы это он застал вас в такой ситуации, то…

– То что? – резко переспросил сын, наградив ее тлеющим от гнева взглядом. – Он бы казнил за объятия? – с вызовом восклицал он. – Или, может, посадил бы в темницу? Быть может, и вовсе мне не позволено касаться собственной сестры, лишь бы кто-то не усмотрел в этих прикосновениях что-то порочное?

– То, что я видела, мало походило на отношения брата и сестры, и ты сам это понимаешь! – вне себя от гнева вскричала Афсун Султан. Она была больше не в силах держать себя в руках. Только не сейчас. – Как ты вообще осмеливаешься после этого не только смотреть мне в глаза, но и оправдывать себя?! До чего же ты дошел, Орхан, раз я вынуждена говорить с тобой о таких вещах? Чего мне еще ждать от тебя?!

– В этом вся суть проблемы, валиде, – с ледяным холодом процедил шехзаде Орхан, невозмутимо снесший ее взрыв негодования. – Вы постоянно чего-то от меня ждете. И требуете, требуете, требуете, чтобы я оправдывал ваши ожидания! Но этого не будет. И вам давно пора с этим смириться.

– Я никогда не смирюсь с тем, что мой сын, который по праву рождения имеет возможность взойти на престол, собственными руками лишает себя этой возможности непроходимым упрямством и никому не нужным своенравием! Орхан, да пойми же ты…

– И это единственное, что заботит вас, не так ли? – со свойственным юности презрением перебил он мать. – Сяду ли я на трон? Вам плевать, что ради этого я должен буду ломать себя, пресмыкаться и строить из себя того, кем я не являюсь. Мне омерзительна одна только мысль, что ради того, чтобы заполучить власть, я стану таким человеком. И пусть я никогда не удостоюсь этого проклятого трона, но я останусь собой и буду уважать себя таким, какой я есть!

Афсун Султан вздрогнула от того, как громко и яростно прозвучали слова сына. Она выдохнула, и вместе с воздухом, покинувшим ее легкие, в ее груди погас весь гнев. Устало смотря на сына, что сорвался с тахты и в смятении встал спиной к ней у окна, султанша уже тихо заговорила:

– Порою нам действительно приходится быть теми, кем мы не являемся, с тем лишь, чтобы выжить. Орхан, я все понимаю. Клянусь, я всей душой стараюсь понять тебя. Но ведь ты – шехзаде! И рожден для того, чтобы претендовать на османский престол, на трон твоих предков. Разве ты не видишь, что это твоя судьба? Ты умен, ты прекрасный воин, у тебя храброе сердце. Ты стал бы прекрасным падишахом, но почему-то ты отказываешься от этой возможности. Тебе только и надо, что в нужный момент продемонстрировать отцу свое повиновение и готовность следовать его приказам. Ты ведь должен понимать, что он – наш повелитель, и судьбы всех нас находятся в его руках. Перед таким человеком склонить голову не значит унизиться. Только так ты избежишь ненужных подозрений и тем самым обезопасишь и себя, и свою семью. В этом месте иначе никак…

Шехзаде Орхан ничего не ответил и долгое время стоял, не шевелясь, у окна спиной к ней, как каменное изваяние. Но потом вдруг развернулся и широким шагом направился к дверям, по пути вскользь коснувшись щеки матери как бы в знак извинений или же сожалений. Услышав, как за ним закрылись двери, Афсун Султан бессильно смежила веки

Дворец Фюлане Султан.

Она с полуулыбкой наблюдала за своим многочисленным семейством, которое было взбудоражено возвращением с войны ее мужа Ахмеда-паши. Тот, сидя на тахте, находился в окружении детей, которые наперебой рассказывали ему все подряд, пытались друг друга перекричать и суетились, пытаясь поближе подобраться к отцу, который смеялся и всем кивал. Из него вышел весьма посредственный муж, но паша был образцом любящего и внимательного отца.

Старшая из их дочерей Гевхерхан, которой уже исполнилось пятнадцать лет, поймала взгляд матери и улыбнулась ей через весь холл, а ее младшие сестры Хюррем, Айше и Назлыхан обступили отца, норовя забраться ему на колени. Сыновья, старшим среди которых был десятилетний Касим, вместе с младшими братьями Баязидом и совсем еще маленьким Хасаном, которому недавно исполнилось только четыре, громко что-то рассказывали, перебивая друг друга, и в холле стоял ужасный гомон.

– Дети, оставьте отца в покое, – подоспев на помощь заметно уставшему мужу, мягко проговорила Фюлане Султан и, глянув на Гевхерхан, без слов попросила ее помочь.

– Девочки, идемте, – поспешно воскликнула ее старшая дочь и, ласково подтолкнув в спины сестер, направилась вместе с ними к дверям. – Касим, забери братьев.

Султанзаде Касим, поглядев на мать, увидел, что она пусть и улыбается, но непреклонна, потому против воли покорился и, взяв братьев за руки, повел их вслед ушедшим сестрам. Когда двери за детьми закрылись, супруги переглянулись, но Ахмед-паша сразу посерьезнел, заметив, что улыбка его жены стала прохладной. Это означало, что их ждет важный, по ее мнению, разговор.

Пройдя к тахте, султанша грациозно села рядом с мужем и чинно сложила руки на коленях. Фюлане Султан нельзя было назвать красивой женщиной, но она была совершенно точно милой взгляду и держала себя очень изящно, из-за чего казалась необычайно приятной личностью. Она была бы заурядностью с ее обыкновенными темными волосами, карими глазами и не слишком выразительным лицом, но сумела при помощи природной или же умело имитированной женственности стать по-своему очаровательной. Однако Ахмед-паша за годы брака хорошо усвоил, что за этим очарованием и напускным дружелюбием скрывается честолюбивая, расчетливая и даже властная женщина.

– Тебе есть, что мне рассказать?

– Ничего, кроме того, что ты уже знаешь из моих писем, султанша, – сдержанно ответил паша.

– Это удручает, – вздохнула она и, перестав играть роль милой женщины, холодно на него посмотрела. – Вот и еще два года прошло, а ты по-прежнему третий визирь, и ничто не предвещает твоего возвышения.

– Что я могу поделать? – устало откликнулся Ахмед-паша и, покряхтывая, устроился поудобнее на тахте.