– Нам было некогда поговорить, – раздраженно ответила она. – Шехзаде Осман толком не дал братьям поприветствовать семью. Совершенно наглым образом выпроводил нас из покоев, заявив, что он желает обсудить с братьями поход и столичные дела.

– Хорошего сынка повелитель заделал со своей предательницей-женой, – презрительно хмыкнул Коркут-паша. – Пьет, не просыхая, да наложниц меняет каждую ночь. Я уже обсудил с пашами, как шли дела в столице во время похода. Оказывается, государством все это время управлял гарем в лице Фатьмы Султан, а этот увалень даже не снизошел до того, чтобы хоть раз на совет явиться.

Нилюфер Султан знала, как ее муж относится к женщинам – как к глупым и недалеким существам, которые рождены лишь для того, чтобы делать жизнь мужчин приятнее и рожать им детей. Паша, похоже, был весьма разгневан тем, что государственными делами в их отсутствие заправляла сестра повелителя, гаремная обитательница.

– Ну теперь вы с Ахмедом-пашой вернулись и, я полагаю, Фатьме Султан больше не придется вмешиваться в политику.

– Не придется, – жестко подтвердил он. – Уверен, Ахмед-паша весьма мне в этом поможет, – голос его сочился презрением и насмешкой. – И как он только продержался столько лет в визирях с его-то умишком и полным отсутствием деловой хватки?

– Женушка помогла, не иначе, – в тон ему хмыкнула Нилюфер Султан. – Не зря же он женился на султанше.

Коркут-паша ухмыльнулся, оценив ее иронию, и, как-то странно на нее посмотрев, немного грубовато накрыл крупной ладонью щеку жены. Та против воли напряглась.

– Хотя бы немного скучала по мне, как преданная и любящая жена?

Нилюфер Султан тяжело на него посмотрела, но сидела, не шевелясь и не отнимая его ладони от лица.

– А ты? – словно в насмешку спросила она с вызовом.

Коркут-паша тоже не ответил ей и, лениво усмехнувшись, сказал, уже поднимаясь на ноги:

– Я приду вечером.

Они с мужем давным-давно жили в отдельных покоях, и подобное обещание всегда звучало для нее подобно приговору. Нет, муж пусть и не был с нею нежен и ласков, но и жестокости больше не проявлял. Она страдала потому, что была вынуждена делить ночи не с тем, кто по-прежнему жил в ее сердце. Султанша давно перестала страдать от своих тайных чувств к другому мужчине. Они превратились в горькие воспоминания о тех жалких крохах любви, что она испытала в юности.

Да и до нее дошли вести, что там, в Генуе, Серхат тоже женился и создал семью с какой-то генуэзской красавицей принцессой с золотыми волосами, которая родила ему много детей. После смерти правящей королевы Эдже Дориа она займет престол Генуи, станет новой королевой и сделает его королем-соправителем. О чем еще можно было мечтать? Серхат, видимо, обрел свое счастье и без нее, а она была вынуждена жить одними лишь воспоминаниями о нем в семье, в которой чувствовала себя чужой и ужасно одинокой

Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.

Шехзаде Орхан терпеть не мог дождь и сырость, но она, наоборот, любила наблюдать за тем, как дождевые капли изливаются на землю из окутанных тучами небес. И, конечно же, терпеливо сидел вместе с нею на софе на продуваемой всеми ветрами террасе, пока сестра с тонкой задумчивой улыбкой на губах созерцала в его объятиях проливной ливень, от которого в воздухе разлилась прохладная свежесть, полная этого особенного аромата дождевой влаги.

– Так хорошо, правда? – раздался ее умиротворенный нежный голос.

Шехзаде Орхан хмуро поглядел на стену дождя, что хлестала из темно-серого неба, тяжело нависшего над Стамбулом, и выдавил:

– Да, родная.

Приподняв голову с его плеча, Айнур Султан любопытно поглядела на него и прыснула от смеха.

– С таким лицом ты, верно, ходишь на пятничное приветствие.

– Откуда же тебе знать, какое у меня лицо в пятничный намаз? – усмехнулся юноша, с любовью наблюдая за ней. – Ты ни разу не отправлялась с нами в мечеть.

– Ну… я предполагаю, что именно такое, – та легко пожала плечами. – В детстве ты никогда не любил соблюдать предписания Корана.

– Да уж, из меня не вышел такой ревностный мусульманин, как наш идеальный Мехмет.

– Ты никогда не упускаешь возможности как-нибудь его задеть, – чуть недовольно заметила Айнур Султан, снова положив голову ему на плечо и рассеянно играя пальцами с пуговицей на его кожаном дуплете. – Он все-таки наш брат…

– Я не из тех, кто упускает возможности, мой ангел, – с невыносимо самодовольным видом ответил шехзаде Орхан и невозмутимо усмехнулся, когда сестра цокнула – она не любила, когда он начинал рисоваться, а юноша делал это весьма часто. – К тому же, разве я не сказал правду?

Некоторое время они молчали, нисколько не тяготясь воцарившийся тишиной и прислушиваясь к звуку дождя, который уже пошел на убыль. Айнур Султан давно не ощущала такого покоя, который окутал ее сейчас, в теплых и родных объятиях брата, по которому она так соскучилась. И она, поддавшись чувствам, вдруг с тихим смехом обхватила его рукой за шею и с должным целомудрием несколько раз поцеловала его в немного колючую щеку. Шехзаде Орхан, как всегда, снисходительно позволял ей делать с ним все, что ей заблагорассудится.

И в этот момент, когда Айнур Султан еще не успела отстранить свое лицо от лица брата, за их спинами послышался изумленно-испуганный вздох, будто кто-то застал их за чем-то предосудительным. Отодвинувшись друг от друга, шехзаде и султанша обернулись и увидели застывшую на пороге террасы Афсун Султан, которая в невероятном напряжении смотрела на них возмущенным и даже чуть пораженным взглядом. Айнур Султан смутилась и, почувствовав себя неловко, встала с софы и поклонилась, чувствуя, как заалели ее щеки. А ее брат, невозмутимо и даже лениво встав на ноги, с непониманием поглядел на свою ошеломленную мать.

– Валиде. Что вас сюда привело?

– Вы не хотите объяснить мне, что я только что видела? – в негодовании процедила Афсун Султан, и ее грудь тяжело вздымалась от сбившегося из-за овладевшего ею гнева дыхания.

– Не вижу в этом необходимости, – отрезал шехзаде Орхан. – Как и в том, что вы явились сюда. Я вскоре намеревался прийти к вам с братом и должным образом поприветствовать.

– Неужели? – надменно отозвалась его мать, пронзая сына такими же серыми, как у него, глазами. – А я уж подумала, что ты даже не снизойдешь до нас. Конечно. Кто мы с Ибрагимом такие, чтобы ты первым делом шел к нам, вернувшись из похода, что длился полтора года? Всего лишь твои мать и брат, которые не идут ни в какое сравнение с… – она осеклась, холодно посмотрев на смущенную Айнур Султан. – Даже и не знаю, кем вы теперь друг другу приходитесь после того, что здесь я увидела.

Айнур Султан достаточно хорошо знала своего брата, чтобы предугадать, какую реакцию в нем вызовут подобные обвинения не столько в его, сколько в ее адрес. Она подоспела вовремя и предостерегающе положила свою хрупкую ладонь на его плечо как раз в тот момент, когда он яростно шагнул навстречу матери, готовый взорваться.

– Орхан, не нужно, – тихо воскликнула она и с облегчением ощутила, как его плечо под ее пальцами медленно расслабилось.

Афсун Султан с трудом проглотила оскорбление, которое почувствовала, наблюдая за этим. Ее собственный сын готов был наброситься на нее в ярости за один только холодный взгляд в адрес его сестры, которая, всего лишь накрыв ладонью его плечо, в один миг остудила его пыл и, подумать только, вступилась за нее, несмотря ни на что.

– Если вы хотите обсудить что-то со мной, сделаем это в ваших покоях, матушка, – твердо произнес шехзаде Орхан и, показательно взяв со своего плеча белую тонкую ладонь сестры, поцеловал ее, а после решительно направился в покои, покинув террасу и обойдя застывшую в дверях мать.

Афсун Султан в ледяном негодовании и с затаенной ревностью пронзила взглядом напряженно наблюдающую за ней Айнур Султан и, резко подхватив в руки длинный подол своего бордового платья, гордо ушла.

Она шла по коридору вслед хранящему молчание сыну, пребывая в непонятном состоянии из смешанных негодования, досады и огорчения. Едва они вошли в ее покои, как шехзаде Ибрагим радостно расцвел и бросился с тахты к рассмеявшемуся брату, которого с разбега обнял за пояс.