Сиера таинственно улыбнулась через стол, но промолчала, и они опустились на стулья.

Генуэзец с жадностью проследил за тем, как она полным изящества движением откинула с лица вуаль. Алые губы так и влекли его, а темные глаза полнились загадкой, которую неведомо почему страстно хотелось разгадать.

Жестом он велел ее слуге Антонио налить себе в кубок красное вино, за чем Сиера холодно проследила. Алонсо взял его, наполненный до краев, и пригубил вина. А после, долгим взглядом посмотрев на Сиеру, приподнял его над столом.

– Я хотел бы произнести тост, если позволите.

– Да, конечно, – сладко отозвалась Сиера, отложила столовые приборы, которые едва взяла в руки, и, подхватив свой кубок с вином, в ожидании на него посмотрела.

– Это вино столь же прекрасное, как и женская красота, – он говорил, не отрывая взгляда от Сиеры, которая внимала ему со снисходительной полуулыбкой. – Сладкое и опьяняющее, лишающее рассудка и пробуждающее спящие внутри страсти. И как пристрастившийся к вину жаждет его больше всех благ, так и мужчина, познавший женскую красоту, до конца дней своих остается к ней пристрастным. Красота – это и благословение, и проклятие. И она достойна того, чтобы за этим столом мы подняли за нее свои кубки.

– Прекрасные слова, сеньор, – тонко улыбнувшись, отозвалась Сиера и сделала пару глотков вина.

– Любопытно, а хозяин замка, в котором мы пируем, не присоединится к нашей трапезе?

– Я не хотела, чтобы нам мешали, потому попросила его позволить нам разделить эту трапезу в уединении.

Алонсо улыбнулся с видом, говорящим, что он уже чувствовал себя хозяином положения, да и замка в придачу.

– И я благодарен вам за это. Не в моих правилах сидеть за одним столом с отребьем. О чем нам с вами говорить с этими недалекими существами из простонародья, едва ли отличающимися широтой ума от собственного скота, который разводят от нужды? Они как свиньи – рождаются, живут и умирают в грязи, питаясь помоями и считая за лучшее поливать этой самой грязью тех, кто находится по ту сторону их загона.

Антонио, стоящий в стороне и наблюдающий за ходом трапезы с отсутствующим видом, после этих слов посмотрел на госпожу, но она осталась совершенно невозмутима и выглядела даже мило.

– Еще вина? – учтиво поинтересовалась она спустя уже довольно длительное время, когда кувшин, как и их тарелки, опустел.

– Да, пожалуй, – согласился изрядно захмелевший Алонсо. – Я не в силах отказаться от удовольствия наслаждаться его тонким вкусом. Впрочем, как и вашей красотой.

– Антонио, – Сиера всего лишь назвала имя слуги, и тот, поняв ее без слов, поспешил на кухню за новой порцией вина.

Вскоре он явился и, поставив полный кувшин с вином на стол, налил его в кубки господ, после чего вернулся на то же место у окна.

Сиера, взяв кубок, с утонченностью приподняла его над столом и улыбнулась через стол пылко смотрящему на нее Алонсо.

– Я тоже хочу предложить тост, – с чувством воскликнула она, пронзая его своими темными глазами. – Если позволите, – добавила красавица-вдова, проследив за тем, как он отпил из кубка почти что половину его содержимого.

– Разумеется, сеньора, – хмельно улыбнулся Алонсо, в готовности подняв свой кубок.

– За свиней.

Алонсо моргнул в потрясении, ожидавший услышать что угодно, но только не это.

– Простите… – с усмешкой недоверия проговорил он. – Вы предлагаете выпить за… свиней?

Сказав это, он, прислушиваясь к себе, чуть сдвинул брови, как будто что-то его смутило или напрягло.

Рука его рассеянно скользнула по груди, и Алонсо под жадным взглядом Сиеры скованно отставил свой кубок на стол и сжал холеными пальцами бордовый бархат своего одеяния в области желудка, словно хотел пробраться рукой под ткань.

Антонио со злорадством во взгляде стоял у окна, не шевелясь вместо того, чтобы броситься на помощь или послать за кем-то. Он наслаждался этим действом, словно зритель уличного театра.

– Свиньи… Они, как и прочий скот, озабочены лишь удовлетворением желаний плоти, – вдруг резко изменившимся голосом – жестким и полным злобы – заговорила Сиера.

Стремительно бледнеющий Алонсо, у которого на лице теперь отражалась гримаса боли вместо самоуверенной улыбки, вскинул на нее испуганно-недоумевающий взгляд.

Он дернулся на стуле, видимо, попытавшись встать на ноги, но они не подчинились ему и подкосились. Алонсо с грохотом рухнул животом на стол, прямо на свою тарелку, из которой недавно с аппетитом ел.

Появившаяся из его рта густая белая пена начала медленно стекать по его волевому подбородку, кое-где окрашенная в цвет крови.

– И даже если свинью одеть в бархатный камзол и кормить ее изысканными яствами, она останется свиньей, – пугающим голосом продолжала Сиера, с неуместным удовольствием наблюдая за его агонией. – И хорошо, если она смирится с этим. Ведь известно, что делают с буйной свиньей, – Алонсо, хрипя, стал сильно содрогаться в последние мгновения своей жизни, и тогда Сиера с ухмылкой на алых губах выдохнула: – Ее режут.

В последний раз дернувшись, Алонсо медленно обмяк, так и оставшись лежать животом на столе и боковой стороной лица на его столешнице в лужице из собственной крови и пены.

Антонио с невиданным спокойствием для подобной ситуации приблизился к столу и, презрительно оглядев труп, обратил взор к своей госпоже, отставившей нетронутый кубок с отравленным вином на стол.

– Что прикажете с ним делать?

– Тебе не впервой избавляться от трупов, Антонио, – хладнокровно ответила Сиера, протянув руку к блюду с фруктами и оторвав себе веточку крупного красного винограда. – И то золото, что он привез с собой в уплату за замок, передай хозяину в качестве моей платы за него, – она отправила в рот виноградинку и задумчиво огляделась в пиршественном зале, решая, что здесь стоит переделать. – Скажи, что мы с сеньором Лотароза все уладили. И теперь хозяйка здесь – я.

– Как угодно, госпожа, – ухмыльнулся Антонио, склонив перед ней черноволосую голову.

Дворец санджак-бея в Трабзоне. Покои Карахан Султан.

Ближе к вечеру праздник из сада, в котором после заката заметно похолодало, переместился во дворец. Мужчины разместились в покоях шехзаде Махмуда, а женщины – у Карахан Султан.

Махфируз Султан и Ясмин Султан сидели по обе стороны от бабушки на тахте, их матери возле их ног на подушках. За другим столиком разместились Элиф Султан, Мелек Султан, Эсмехан Султан и Нуране Султан, а за противоположным ему – Бахарназ Султан с обеими своими дочерьми и Фатьма Султан. Под звуки музыки султанши трапезничали и беседовали, хотя нельзя сказать, что беседа была оживленной.

Когда наступил поздний вечер, Карахан Султан велела служанкам отвести невест в их покои, чтобы их должным образом подготовили к встрече с мужьями. Их матери отправились с ними, чтобы поддержать и наставить дочерей. Карахан Султан и все собравшиеся в покоях проводили сию процессию улыбками, а после стали расходиться по своим покоям, утомленные после целого дня веселья.

Первой ушла Фатьма Султан, просто встав с подушки, поклонившись и направившись к дверям. Карахан Султан едва ли обратила внимание на ее молчаливый уход. Эту женщину в гареме не замечали.

– Доброй ночи, султанша, – уходя, поклонилась Нуране Султан с вежливой улыбкой, в которой, однако, не было ни капли тепла.

– Ступай, Нуране, – кивнула ей Карахан Султан, оторвавшись от беседы с Элиф Султан и внучками. – Поцелуй за меня моих внуков.

– Мы с моими дочерьми тоже хотели бы откланяться, – поспешила воскликнуть Бахарназ Султан, едва та ушла. – Им поутру необходимо будет отправляться в дорогу.

– Да, разумеется. Дильназ, Айше – утром непременно зайдите ко мне и к отцу, чтобы проститься.

Девушки кивнули, и, положив ладони на их спины, Бахарназ Султан подтолкнула дочерей к дверям, удалившись в их обществе.

– Вот мы и остались одни, – почему-то немного грустно выдохнула Карахан Султан, взглянув на пересевших к ней за столик Элиф Султан, а также Мелек и Эсмехан. – Даже грустно… Завтра ваши сестры покинут нас. И кто знает, когда мы еще увидимся? Когда моя семья снова соберется воедино?