Вергилий начинает своё повествование с описания счастливой и мирной жизни пастуха-козопаса на лоне природы: весна, жаркое южное солнце уже согрело землю, козы разбрелись по лесам и долинам в поисках сочной травы и нежных побегов, шумят прохладные горные ручьи, весело щебечут птицы. В полдень пастух сгоняет коз к ручью на водопой, а затем располагается вместе со стадом в тенистой прохладной роще, чтобы защитить животных от палящего солнца. Утомлённый полуденной жарой, он безмятежно засыпает под стрекотание цикад на берегу прохладного потока, устроившись на мягкой траве под тенистыми деревьями. В это время к реке подползает ужасная змея и готовится наброситься на пастуха. Кажется, что беда неизбежна. На счастье пастуха, его жалит комар, и он просыпается, вскакивает, убивает комара, замечает огромную змею, хватает тяжёлый дубовый сук и убивает её тоже. Вечером пастух благополучно возвращается с козами домой. Глубокой ночью к нему является призрак комара, жалуется на жестокую судьбу и рассказывает о том, как он попал в подземное царство и что там увидел. Проснувшись утром, растроганный пастух воздвигает комару земляную гробницу на берегу ручья и сажает на ней цветы:
…Здесь и аканф поднимется скоро,
Будут и розы цвести, стыдясь своей прелести алой,
Здесь и фиалок семья взойдёт; спартанские мирты
И гиацинт зацветёт, и крокус с полей киликийских,
И олеандр, и возвышенный лавр, украшение Феба,
Лилия и розмарин, полей недалёких питомец,
Рядом с сабинской травой, фимиам заменявшей у древних,
И златоцвет, и блистающий плющ с верхушкою бледной,
И амаранфы, и бокх, о ливийском царе не забывший,
И крупногроздный бумаст, и латук в постоянном цветенье;
Здесь расцветёт и нарцисс, в чьём теле прекрасном когда-то
Был Купидонов огонь своей же зажжён красотою;
Все остальные цветы, которым весеннее время
Снова велит расцветать, над могилой посажены будут.
Надпись надгробная здесь да гласит начертаньем безмолвным:
«Милый комар, тебе по заслугам стада хранитель
В поминовенье воздвиг сей дар за спасение жизни»
[151].
Эпиллий «Комар» был весьма популярен у римской публики. Позднее молодой поэт Марк Анней Лукан (39—65 н. э.), автор грандиозной поэмы «Фарсалия», посвящённой гражданской войне между Цезарем и Помпеем, сравнивая свои произведения с ранними сочинениями Вергилия, воскликнет: «Но как далеко мне до «Комара!»»[152]. А поэт Марциал даже посвятит отдельному изданию «Комара» специальную эпиграмму:
Красноречивого здесь Марона «Комар» любомудру:
После орехов нельзя «Брани и мужа» читать
[153].
Следующее произведение из «Appendix Vergiliana» — это поэма «Кирис» (Ciris). Она посвящена юному аристократу Мессале Корвину[154], с которым Вергилий познакомился ещё в период своего обучения в Риме. Исследователи полагают, что Вергилий начал писать «Кирис» в 48 году, но не закончил, а впоследствии неизвестный поэт завершил его труд. Об этом свидетельствуют некоторые строки поэмы, перекликающиеся с самыми поздними произведениями Вергилия.
В поэме «Кирис» Вергилий повествует о Сцилле, вероломной дочери мегарского царя Ниса. Царь Минос осадил Мегару, но жители не устрашились мощи воинственного критянина, поскольку у Ниса на голове имелся пурпурный волос, обеспечивавший царское бессмертие, неприступность города и благосостояние государства. Сцилла же, охваченная любовной страстью к Миносу, решила предать город и срезала волшебный волос с головы отца. В итоге царь захватил город, но отверг любовь Сциллы и, в наказание за предательства отца, решил её казнить, привязав к плывущему по морю кораблю. Испытывая ужасные мучения, Сцилла превратилась в птицу кирис (скопу?), а её отец Нис — в морского орла (орлана). Непримиримая вражда, издревле существовавшая между этими птицами, была хорошо известна античным мореплавателям:
Словно, средь горних сфер в хороводе звёздном сияя
Блеском двойным, Скорпион сверкающий с неба ночного
Гонит в условленный час Ориона ясного светоч —
Так со скопою орлан, взаимной скованы злобой,
Вечно былую судьбу воскрешают в новых рожденьях:
Всюду, где лёгкий эфир скопа рассекает крылами,
Следом за ней в небесах, взгляни! жестокий и грозный
С клёкотом гонится Нис — и когда взмывает он к тучам,
В бегстве поспешном она эфир рассекает крылами.
[155] Стихотворение «Трактирщица» (Сора) было включено в список ранних произведений Вергилия позднеантичным комментатором Сервием[156]. Это произведение довольно забавно по своему содержанию: подвыпившая Сириска, очевидно, вольноотпущенница, пускается в пляс перед своей таверной, зазывая утомлённых полуденной жарой путников, которым сулит хорошую выпивку, свежие цветы, фрукты и овощи:
Что за радость брести без сил средь пыли и зноя?
Право же, лучше за стол, жадный до выпивки, лечь!
Есть тут навесы в саду, кубки, розы, флейты и струны,
Тут и беседки, и тень тонких прохладных ветвей,
Тут на пастушеский лад звучит деревенская дудка,
Что под Аркадской горой сладко в пещерке поёт.
Тут недавно вино по смолёным кувшинам разлито,
Тут говорливый журчит светлой струёю ручей.
Есть из аттических тут фиалок свитые веночки,
Много в гирляндах тут есть жёлтых и пурпурных роз,
Есть и лилии тут, что, собрав над потоком девичьим,
Ахелоида несёт в белых корзинках гостям.
Влагу много сыров тут сочит сквозь прутья корзинок,
Много и слив восковых есть тут в осенние дни.
Много каштанов у нас и сладких рдеющих яблок,
С чистой Церерою здесь Бромий и юный Амур.
Есть и шелковица тут, и гроздья на вьющихся лозах,
И на жердях не один тёмный висит огурец
[157].
Тем не менее концовка стихотворения имеет явно философский характер, напоминающий о том, что Вергилий в юности был приверженцем учения Эпикура:
Надо ль душистый венок беречь для холодного пепла?
Иль под увенчанным сам камнем желаешь лежать?
Кости бери и вино. Сгинь, кто завтрашним днём озабочен!
За ухо смерть ущипнёт, скажет: «Живите! Я здесь»
[158].
