Скрытый за нагромождением камней проход напоминал скорее не двери, а пещеру в скале. Ферн вошел под каменный свод недлинного коридора и медленно двинулся вперёд, вглядываясь в багровый полумрак.

Неширокий дверной проём вёл в огромное пустое помещение с фальшивыми колоннами, на которых в кольцах горела пара тусклых факелов, почти не дающих света. В дальнем конце пустого пыльного зала виднелась широкая лестница. Судя по всему, это и было место обитания обратившегося Людвига из кошмара Саймона — вот только оно ничем не напоминало логово ужасного чудовища.

Охотник переступил порог — и перед ним будто прорвалась почти неосязаемая, как паутина, завеса. В нос ударили резкие запахи крови и горелой плоти — уже отвыкший от запахов Охотник буквально подавился воздухом и закашлялся; стало намного светлее — на стенах вспыхнуло несколько новых факелов, да в разных местах прямо на полу что-то испускало неяркий свет, будто там валялись оброненные ручные охотничьи фонари.

Ферн шагнул под высокий свод величественного зала — и застыл на месте, услышав под ногой характерный хруст. Наклонившись, он вгляделся… И его одновременно опалило жаром и тряхнуло ознобом.

Весь пол огромного помещения был устлан мёртвыми телами. В лужах крови плавали обгорелые остовы и полуразложившиеся трупы вперемешку с голыми костями — без сомнений, человеческими.

Задержав дыхание, Ферн быстро натянул на нос и рот матерчатую повязку и, стараясь не наступать на останки, медленно двинулся к центру зала. Вдруг откуда-то справа, будто бы из недр кучи беспорядочно наваленных трупов, раздался дрожащий стон. Охотник от неожиданности отскочил и поднял меч, но это оказался всего лишь один из мертвецов, который вдруг ожил, приподнял верхнюю часть туловища и потянулся к Ферну окровавленными тощими руками.

— Ах, пожалуйста… Помоги нам… — проскрипел он полным страдания голосом. — Безобразное чудовище… Грядёт великий ужас! Людвиг Проклятый идёт!

Ферн в смятении попытался обойти мертвеца, тянущегося к нему обугленными руками… Но тут же в подол плаща вцепились пальцы другого несчастного, поодаль зашевелился, зашлёпал ладонями по неподвижным телам своих товарищей по несчастью третий…

— Смилуйся, смилуйся над нами! — стонали они нестройным хором, с мольбой протягивая к Охотнику руки и жалобно разевая провалы беззубых ртов.

Охотник, озираясь, пятился назад, пока и без того жуткое лицо ближайшего к нему мертвеца не исказилось совсем уж нечеловеческим ужасом, и он с хриплым воплем указал куда-то за спину Охотника.

Ферн молниеносно развернулся, принимая боевую стойку… И пошатнулся и едва не потерял равновесие, увидев, что несётся на него по широкой лестнице.

— Идон всевидящий!..

Ни разу за все семь лет Охоты Ферн не видел даже приблизительно похожих трансформаций. На него с диким воплем летел скорее конь, чем человек, но с двумя уродливо искажёнными человеческими ногами, торчащими из лошадиных боков, с двумя когтистыми звериными лапами и с двумя головами, ни одна из которых не напоминала человеческую. Но самыми страшными в облике чудовища были не жуткая пасть одной из голов, усеянная отвратительно поблёскивающими то ли пузырями, то ли глазами, и не выводящий зрение из фокуса немыслимый переход человеческого лица в лошадиную морду на второй голове, а ужас, обречённость и страдание, которые горели в глазах несчастного бывшего командира отряда Охотников Церкви Исцеления. Ферн только на мгновение заглянул в них — и с утроенной решимостью бросился в бой.

Да, он просто обязан победить. Он должен прекратить мучения Людвига. Это… Это слишком, даже по меркам Кошмара слишком!..

Но Людвиг был безумен. Он не собирался позволять Охотнику поступить с ним так, как он сам много сотен раз поступал с чудовищами.

…Не раз, и даже не один десяток раз Охотник приходил в себя у лампы в небольшой церквушке, медленно и ровно дышал, прогоняя отголоски боли после очередной смерти, и снова бежал по кровавому ручью, текущему по дну неглубокого ущелья, ко входу в место последней Охоты главы церковной мастерской.

Людвиг вёл себя как неразумный зверь, защищающий свою жизнь: с дикими воплями беспорядочно скакал, бил и лапами, и копытами, пытался укусить Охотника, как делают рассерженные лошади. Но вдруг после очередной удачной атаки, когда полуконь-получеловек споткнулся и едва не упал, опершись о пол правой лапой, он вдруг поднял левую и потянулся к рукояти меча, который каким-то чудом держался за его спиной.

Ферн изо всех сил рванулся вперёд, стремясь довершить начатое, пока противник ошеломлён; но сбился с шага и остановился, услышав, как безумное чудовище произносит усталым человеческим голосом:

— Ах, ты с самого начала был на моей стороне… Мой истинный наставник. Моя путеводная звезда…

Охотник с надеждой шагнул вперёд — ему показалось, что Людвиг хотя бы частично обрёл разум. Но чудовищный полуконь, издав вопль, одновременно напоминающий истерический человеческий крик и конское ржание, поднялся на задние конечности, сжав в лапах (руках?..) рукоять меча, клинок которого засиял голубым пламенем, разбрасывая вокруг искры светящейся космической пыли.

Легендарный Клинок лунного света, найденный юным Людвигом в птумерианских гробницах, и в Кошмаре не покинул своего хозяина. Впрочем, Людвиг ли был хозяином меча, или же меч управлял Людвигом? Ферн в своё время слышал обе версии, но считал легенду о лунном мече всего лишь легендой. Ему и в голову не приходило, что однажды эта «легенда» будет раз за разом всевозможными мучительными способами отправлять его к ближайшей лампе.

Частично разумный Людвиг оказался гораздо более опасным противником, чем Людвиг-зверь. Он начал намного лучше «читать» действия Охотника: и оборонялся эффективнее, и атаковал вернее. Ферн, несмотря на то, что обычно возвращение к жизни у лампы дарило ощущение долгого полноценного отдыха, после стольких болезненных смертей чувствовал себя и в самом деле полуживым. Пожалуй, стоило сделать перерыв и перевести дух.

Расположившись в углу церквушки, Охотник достал из мешка нехитрые припасы, перекусил и выпил воды. В церкви было довольно холодно, но ничего, что могло бы сгодиться на дрова, поблизости не обнаружилось, и пришлось обойтись без костра; Ферн сидел на полу, привалившись к стене, и уговаривал себя немного поспать. Но, едва он закрывал глаза, как перед внутренним взором начинали мелькать обрывки образов, заставлявшие сердце сжиматься от тоски.

Ферн вспоминал счастливые часы, которые они с Эмили проводили под крышей гостеприимной часовни Идона; попеременное чтение вслух редких книг, найденных в библиотеке, бурные обсуждения прочитанного, переходящие в шутливые потасовки, а затем — уже во вполне серьёзные тренировки с оружием; полные нежности ночи в крошечной каморке на втором этаже часовни, ставшей настоящим домом для влюблённых. С горечью вспоминал и собственные безобразные вспышки ревности, после которых долго ещё чувствовал на себе расстроенный и недоумевающий взгляд Эмили, слышал её молчаливый вопрос: «Неужели ты и вправду мне не доверяешь?..»

Ферн стиснул зубы и беззвучно застонал. Как же ему сейчас было стыдно за своё тогдашнее поведение! Как он мог оскорбить Эмили недоверием — он, человек без чести, бывший бандит и убийца! Как мог он вести себя так несдержанно с ней, настоящим ангелом, согревающим своим теплом всех, кому было одиноко и холодно в жуткие ярнамские ночи, не жалеющей сил на помощь страждущим! Сейчас он понимал — он всё отдал бы, только бы эти отвратительные сцены каким-то образом отменились, исчезли из прошлого, и не смотрели бы ему сейчас из воспоминаний прямо в душу полные слёз, потемневшие от обиды тёпло-карие глаза…

Мысленно он поклялся себе, что, если сможет найти Эмили, и они вдвоём сумеют покинуть Кошмар, он никогда больше не позволит своим диким эмоциям вырваться наружу, не оскорбит жену подозрениями, будет сдержан и терпелив… И тут же в памяти всплыло недавно услышанное: