Когда последний из «мухо-людей», треща изломанными крыльями, свалился в бурьян у каменной ограды, Ферн наконец смог подняться по каменной лесенке на террасу, с которой открывался великолепный вид на озеро Лунного отражения. Он даже задержался на несколько мгновений, любуясь серебром бликов на гладкой поверхности воды… И едва успел увернуться от летящих к нему шаров космического сияния, таких же бледно-голубых, как лунный свет.

Мозгосос! Опасный противник. Бывший учёный, который оказался настолько одержим охотой за знаниями, что даже после трансформации в чудовище всё, что его интересует, — это содержимое человеческих голов. Эти отвратительные твари обездвиживают зазевавшуюся жертву при помощи особых тайных приёмов, а потом запускают ей внутрь черепа жуткий хоботок и высасывают мозг. В буквальном смысле. Будто бы это помогает им получать новые знания…

Схватка была короткой — Охотник уже не раз встречался с подобными тварями и без особого труда справился с нападавшим. Вытер меч, содрогнулся от отвращения, разглядывая лежащий у ног труп мозгососа. Пожал плечами и двинулся дальше.

В вестибюле главного корпуса его ждал крайне недружелюбный приём.

Некто в белых одеяниях — похоже, учёный Хора — без предупреждения атаковал Охотника с верха длинной изгибающейся лестницы, ведущей на второй этаж. Ферн едва успел увернуться от слепящих «звёзд» Зова вовне. А вот это уже по-настоящему опасно… Этот тайный инструмент способен убить всего лишь одним попаданием.

Вспомнив наставления старших товарищей, Ферн постарался сократить дистанцию и вынудить противника перейти в оборону. Обезумевший учёный выхватил трость-хлыст и начал теснить Охотника вниз по лестнице, время от времени пытаясь сбить с ног «призываемым авгуром Ибраитас». А через пару мгновений его окутал серебристый туман, в котором словно бы поблёскивали искры далёких звёзд, от резкого пряного запаха сознание помутилось, и Ферн едва не скатился с лестницы. Задержав дыхание, он собрал все силы, отскочил назад, хватаясь за перила, и вгляделся в силуэт противника. Тот держал в левой руке какой-то баллон с раструбом, направленным на Охотника. Розмарин! Тайное оружие высокопоставленных клириков Церкви, отнимающее жизнь всего за несколько глотков сияющего космического тумана. Вот тут Охотник окончательно понял, что и в ближнем бою у него немного шансов…

И всё же победа осталась за ним, хотя и ценой множества болезненных ран и почти всех шприцов с кровью, для использования которых ещё надо было исхитриться улучить момент. А когда поверженный противник, пошатнувшись и обрушивая в падении лежащие на полу высокие стопки пыльных старинных книг, издал короткий предсмертный стон, Ферн обомлел: голос был женским…

Что ж, она сама виновата…

Налегая всем весом на тяжёлые створки дверей, ведущих на террасу-лунарий мастера Виллема, Ферн ожидал услышать оглушительный скрип и встретить сопротивление заржавевших петель. Однако створки распахнулись на удивление легко — неужели эта странная женщина-учёный ухаживала за петлями? Совершенно безумная, могла ли она?.. Да и зачем ей это? Судя по одеянию, она в самом деле принадлежала к высшей ступени иерархии Церкви Исцеления, а значит, вряд ли могла хранить преданность мастеру Виллему. Хотя… Кто знает, кто знает…

Старый ректор сидел в кресле-качалке и незрячими глазами, закрытыми узорчатой серебряной маской, «смотрел» на серебристую гладь воды. Казалось, он не заметил пришельца, погружённый в свои мысли. Возможно, он дремал — или вообще давно уже пребывал в беспамятстве. Ферн осторожно приблизился — и едва не отскочил, невольно схватившись за рукоять меча, когда мастер Виллем, прошипев что-то не размыкая губ, вдруг поднял свой посох и указал его ветвистым набалдашником на озёрную гладь.

Что это означало? Ректор показывал Охотнику направление — куда? К неминуемой гибели или же к средоточию тайн, которые хранит это озеро? Ферн слышал разные предположения о том, что же это за тайны. Собственно, он и пришёл сюда за тем, чтобы раскрыть их. И теперь у него не было иного выхода, кроме как последовать молчаливому приказу ректора, шагнуть с террасы и пробить серебристое зеркало воды.

Короткое ощущение полёта — всплеск — дыхание перехватывает от холода — и тут же давление воды исчезает. Охотник, не веря собственным глазам и ощущениям, поднимается на ноги и озирается по сторонам. Он — одновременно под поверхностью воды и на ней, и текучее лунное серебро под ногами — внезапно твёрдое, и по нему можно идти, и даже плеска не слышно, и не холодит ступни через кожу сапог ледяная озёрная вода…

Что это? Сон… Сон об озере? Но чей?

Ответ приходит почти сразу же. Невдалеке серебристым облачком над поверхностью воды парит она.

Паук Бюргенверта.

Несчастная Ром, любимая ученица мастера Виллема, возжелавшая стать равной богам. Стремившаяся возвыситься до Великих, чтобы прикоснуться к их знаниям и принести их к ногам учителя.

«Мастер Виллем… Что же вы наделали?»

Ром неуклюже крутится на месте, поворачивая к Охотнику покрытую серой, будто каменной коркой голову. Множество круглых глаз, похожих на вкрапления обсидиана в серой магматической породе, следят за Охотником, с какой бы стороны он ни приблизился. И кажется, что взгляд их молит: «Оставь! Не тронь меня!»

«Тайна! Ритуал, запечатавший проход к средоточию кошмара! Я должен…»

Ром беспомощна, бесполезна, неуклюжа — но за неё есть кому вступиться. Водяная твердь над головой вдруг разражается «дождём» из пауков — крупных, величиной с собаку, шустрых, агрессивных. Ферн едва успевает уворачиваться, бьёт пауков сзади по незащищённым брюшкам — от каменных голов меч отскакивает, почти не причиняя вреда; а Ром, их мать, наконец выходит из себя и в ярости взывает к глубинам вод, что сродственны бескрайнему простору космоса. И летит град ледяных глыб снизу вверх, из воды — к воде, из неба — в небо.

…И снова и снова бьёт по покрытому трогательным серебристым пушком боку Ром серебряный клинок, носящий имя Людвига. И вздрагивает несчастное, потерянное создание, и снова и снова брызжет во все стороны бледная кровь. Кровь Сородичей. Ледяная, как озёрная вода, как лунный свет, как сердце мастера Виллема…

Всё кончено. Ферн остаётся один рядом с неподвижным телом паука. Несколько бесконечно долгих мгновений смотрит в погасшие глаза, усеивающие уродливую голову. Кровь Сородичей стекает по плащу, капает на застывшую поверхность озера и… питает его?

Вдруг за спиной Охотника раздаётся тихий плач. Женский, горький, жалобный… А затем — плач младенца. Ферн резко оборачивается — и застывает, поражённый.

В отдалении, на зыбкой и вместе с тем твёрдой поверхности воды стоит женщина в пышном белом платье с потёками крови на животе и по подолу спереди. Кровь красная — это не кровь Сородичей, не кровь Ром… Женщина тихо стонет и плачет, стиснув руки перед грудью и глядя куда-то вверх. Охотник поворачивает голову, чтобы проследить за её взглядом, и…

Водяная твердь над головой проламывается под чудовищной тяжестью. Из кровавых облаков, как из хлопьев пены, выплывает кровавая Луна. Она огромна, она занимает весь небосвод (и мелькает в голове мысль, отдающая безумием: неба здесь нет, так что это тогда — водосвод?), она давит на затылок, так, что голова едва не лопается. Ферн роняет меч и падает на колени, сжимая виски ладонями. И слышен сквозь шум крови в голове и сквозь звон разлитого в воздухе безумия жалобный женский голос, снова и снова повторяющий одну фразу на незнакомом языке. И вторит ему сначала едва различимый, но становящийся всё громче надрывный плач младенца.

Чудовищная луна спускается ниже, заполняет собой всё пространство, поглощает и женщину, и озеро, и сознание Ферна. А внутри луны, оказывается, — полная тишина, холод и непроглядный мрак.

Эмили, как это часто случалось в последнее время, проснулась совершенно разбитой. Её мутило, и, чтобы поскорее подавить это неприятное ощущение, девушка, не поднимаясь с постели, быстро съела заранее припасённую посоленную корочку хлеба. Надо было скорее приводить себя в порядок и приступать к обычным утренним делам.