Что-то обхватило его поперёк туловища и рывком подняло в воздух. Ферн попытался приоткрыть глаза, которые рефлекторно зажмурил, когда пространство вокруг смазалось и поплыло цветными полосами, но тошнотворная пляска разноцветных пятен только усилилась, и рассмотреть всё равно ничего не удалось. Ферн закрыл глаза и приготовился к болезненному падению на брусчатку — он успел разглядеть, что нечто подняло его почти до крыши часовни Идона.
Однако падения или удара не последовало. Голову затопила, как расплавленный металл, жгучая боль. Виски сдавило, и где-то в самой черепной коробке нечеловеческий голос на незнакомом, но отчего-то понятном языке грозно и печально проговорил:
«Да будут прокляты изверги истинные, и их дети, и дети их детей».
Ферн вскрикнул от неожиданности и резкой боли… А в следующее мгновение и боль, и давление на ребра, и чувство подвешенности в воздухе исчезли, и Охотник обнаружил себя стоящим возле тускло горящей лампы в часовне Идона.
— Как это понимать?.. — растерянно спросил он вслух, озираясь. И не сразу сообразил, что знакомая часовня выглядит как-то странно.
Во-первых, тут не было Агаты. А ведь смотритель часовни передвигался с таким трудом, что за столь короткое время вряд ли мог уползти и скрыться из виду, к тому же не оставив следов на пыльном полу. Кстати, пыли вокруг было намного больше, чем когда Охотник несколькими минутами ранее покидал часовню. И остальное… Всё здесь выглядело знакомым, но… каким-то неправильным. Одного входа с улицы не было вовсе — вместо него в стене темнела глухая ниша. Проход к лифту, ведущему в Верхний Соборный округ, был закрыт, а Ферн точно помнил, что эта низкая двустворчатая дверь постоянно оставалась распахнутой. Всё было не так…
Охотник бросился к единственному оставшемуся выходу и… Резко остановился на пороге, будто открывшаяся взгляду картина наотмашь ударила его по лицу.
Это был Ярнам, несомненно, — но Ярнам искажённый, как в кошмаре. По лестницам и переулкам, казалось, когда-то стекали потоки лавы, застывшей уродливыми наплывами серого базальта. Здания будто бы качались, как пьяные, пока не вросли в эти базальтовые монолиты и не застыли наклонёнными под разными углами. И на всё это с болезненно-жёлтого неба, заляпанного рваными облаками, будто грязной мокрой корпией, взирало жуткое больное светило, не похожее ни на солнце, ни на луну, — тускло-жёлтый круг, будто бы подёрнутый по краям серой плесенью.
Ферн застыл на месте, глубоко дыша, чтобы успокоиться и унять сердцебиение — и тут же отметил, что воздух здесь пахнет совсем по-другому: не было знакомого дыма печных и заводских труб, не пахло горящей смолой факелов и уличных фонарей. Воздух был… Мёртвым. Он вообще не имел запаха. Как во сне, мелькнула мысль. Ферну никогда не снилось, что он чувствует запахи — кроме разве что сна о мастерской Германа и окружающем её саде с белыми цветами.
Пора было двигаться вперёд. Ферн понятия не имел, куда ему нужно попасть, и решил наугад пробираться вглубь искажённого Ярнама, надеясь, что город хотя бы отчасти сохранил черты настоящего, и это поможет сориентироваться. Он предположил, что неплохо было бы добраться до Главного собора, крыша которого возвышалась над городом там же, где она находилась в реальном мире. Однако пройти туда обычным путём не получилось — лестницу перегораживали запертые ворота; пришлось карабкаться по округлым глыбам серого пористого камня и искать обход.
Находиться в этом потустороннем Ярнаме оказалось очень тяжело: виды искажённых знакомых улиц и зданий вызывали приступы настоящей паники, точно такой же, как бывает, когда в кошмарном сне знакомые места или люди вдруг на глазах превращаются во что-то совсем иное, уродливое и пугающее, и самым страшным как раз и является то, что в этих порождённых подсознанием монстрах всё ещё можно узнать то, чем они были в реальности. Желание поскорее проснуться и убедиться, что это всего лишь дурной сон, становилось почти нестерпимым. Ферн остановился было, чтобы достать из подсумка пузырёк с успокоительным, но его отвлекло какое-то движение чуть впереди, на тропинке из каменных натёков, прилепившихся к стене здания. Охотник бесшумно шагнул в сторону, укрывшись за выступом. Через мгновение из-за угла дома показался… Охотник.
Ферн оцепенел. Да, он знал, что наверняка встретит здесь неприкаянные души старых Охотников, которые, по слухам, за свои прегрешения обречены вечно бродить в Кошмаре и бесконечно проживать раз за разом самые жуткие мгновения своих жизней. Но почему-то он оказался не готов к тому, что эти «призраки» будут выглядеть настолько реальными: он видел истрёпанную кожу обычного плаща Охотников старой мастерской и старомодную шляпу, подобную которой тоже можно было найти на складе обмундирования. Он видел запавшие глаза, горящие лихорадочным блеском поверх матерчатой повязки, прикрывающей нос и рот; он слышал хриплое дыхание и приближающиеся тяжёлые шаги.
Старый Охотник остановился и повёл головой, прислушиваясь или принюхиваясь, как зверь. Ферн затаил дыхание. Он помнил просьбу Джуры — по возможности освободить от Кошмара его бывших товарищей по мастерской, но пока ещё не был готов вступить в бой — слишком был ошеломлён увиденным.
Охотник Кошмара между тем, видимо, учуял чужака и с нечленораздельным криком бросился вперёд, с громким лязгом трансформируя оружие. Ферн выскочил из своего укрытия, на ходу соединяя меч с ножнами и превращая его в тяжёлый двуручный: сражаться обычным длинным клинком против старинного хитроумного и жестокого орудия Охоты — Убийцы чудовищ — он не рискнул бы.
Впрочем, схватка в любом случае не могла оказаться простой: старый Охотник бросался на пришельца с нечеловеческой силой и яростью, рычал и визжал как зверь, выкрикивал что-то нечленораздельное, ловко стрелял из какого-то старого огнестрельного оружия и с удивительной лёгкостью размахивал тяжёлой режущей цепью.
Зубья Убийцы чудовищ не раз и не два свирепо вгрызлись в тело Охотника сквозь плотный плащ, и Ферн уже не надеялся победить в этом бою, но всё же после очередной атаки противника из последних сил отскочил, потом прыгнул вперёд и ухитрился нанести сокрушительный удар, вложив в него вес своего тела. Охотник Кошмара хрипло закричал и рухнул на залитый кровью каменный уступ.
Ферн, едва держась на ногах, торопливо вколол себе шприц крови, а потом долго стоял на месте боя, согнувшись и опершись на меч, дожидаясь, когда стихнет боль в затягивающихся ранах, успокаивая дыхание и сердцебиение. Потом тщательно вытер клинок подолом плаща поверженного противника и двинулся дальше.
Охотников здесь обнаружилось великое множество — Ферн никогда не видел их столько в настоящем Ярнаме. Они угрюмо бродили между зданий и камней, явно стараясь не сталкиваться друг с другом, и с жуткими криками гонялись за заражёнными, которые здесь выглядели так же, как и в мире яви. Ферн сначала удивился: за что Охотники попали в Кошмар, ему вроде бы было понятно, а вот почему здесь же заперты и обычные обратившиеся горожане, которых можно назвать скорее жертвами, чем виновными? Потом он сообразил: скорее всего, эти чудовища — порождение памяти самих Охотников, неотъемлемая часть их бытия в мире яви, волей Амигдал материализованная и здесь, в Кошмаре. Но, воображаемые или нет, чудовища и заражённые люди бросались на Ферна точно так же, как и в настоящем Ярнаме, вынуждая защищаться ещё и от них.
На ступенях лестницы Главного собора обосновалась такая внушительная толпа заражённых, что Ферн решил пока отложить попытку проникнуть в здание до того времени, пока он хотя бы мало-мальски не сориентируется здесь. Он не сомневался, что смерть его здесь будет такой же «временной», как и в мире яви, и, погибнув, он придет в себя у лампы в Кошмарной версии часовни Идона. Но всё же нетерпение гнало его вперёд — он подозревал, что цель его находится дальше, глубже в хитросплетениях закоулков искажённого Ярнама.
С боем прорвавшись мимо целого кордона из безумных горожан через мост, на котором валялся высохший труп одного из Амигдал, Ферн через окно покосившегося здания пробрался на широкую «улицу» — что-то вроде ущелья между домами и нагромождениями камней. По дну ущелья текла — Ферн даже отшатнулся, поначалу не поверив глазам, — настоящая река крови. Под мостом, нависающим над этой рекой, сгрудилась стайка отвратительных существ, знакомых Охотнику по короткому и неприятному визиту в Покинутый Кейнхёрст — кровопийц, людей, превратившихся во что-то вроде гигантских блох с огромными, уродливо раздутыми брюшками. Кровопийцы толкались возле самых глубоких лужиц и ручейков крови, омерзительно чавкали и хлюпали, всасывая кровь. Ферн решил обойти их и бросился вверх по лестнице, ведущей на мост, но там его неожиданно встретил залп из мушкетона. Притаившийся за перевёрнутой каретой полуобратившийся горожанин будто бы дал сигнал своим товарищам, и на Ферна набросились ещё несколько таких же зверолюдей и двое Охотников, вооружённых странными изогнутыми мечами с длинными рукоятями. Один из них взмахнул оружием, трансформируя его, и вместо меча в его руке оказался топор, напоминающий привычную пилу-топор из мастерской, но без зазубрин на лезвии.
