Она лежала в постели, размышляя об этом, и мысль о смерти казалась такой простой и ясной, что принцесса невольно поддалась ей. Оставалось решить лишь одно: как незаметно выйти и вернуться, ибо за дверьми громко копошились слуги, ходили, стучали, переговаривались, не проявляя даже внешне никакого уважения к своей госпоже. Служанка уже дважды постукивала, давая понять, что пора просыпаться, и это бесцеремонное поведение оскорбляло саму мысль о смерти. После третьего стука пришлось встать и впустить назойливую Задиму. Она ворвалась с воплями, что фараон разбился, и с принцессой чуть не случился обморок: перед глазами всё поплыло, она схватилась за край кровати и с трудом удержалась на ногах.

— Да нет, нет, не разбился! — заметив, что госпожа не в себе, поправилась служанка.

— А что с ним?.. — пробормотала принцесса.

— Наш Кифар получал утром в дворцовых кладовых мясо и муку и первым узнал о происшедшем. Когда он вернулся, я была в саду, болтала с новым садовником, кто да что, всё интересно, — она кокетливо качнула пышным телом. — И вдруг крики из дома, я, конечно, сразу туда бросилась...

— Что с его величеством?! — перебила Нефертити.

— Так вот я и рассказываю: поначалу все перепугались, ибо даже разнёсся слух, что наследник разбился насмерть, его унесли без чувств, в крови, наша царица не могла осушить море слёз! — тараторила служанка.

— Так он разбился или нет?! — негодуя, выкрикнула принцесса.

— Говорят, что всё обошлось! Пришёл лекарь Сирак, наложил повязку и всех успокоил!

Несколько мгновений обе молчали.

— Но почему Тиу меня не известила?! — разгневалась Нефертити.

— Царица, видимо, не хотела тебя тревожить, — предположила Задима.

— Что за глупость!

Принцесса вдруг всё поняла: скорее всего Аменхетеп разбил себе голову, торопясь сообщить матери о предстоящем обеде, но не успел это сделать. Поэтому сестра просто не знала, о чём новобрачные договорились между собой.

— Приготовь мне светлую тунику, я пойду во дворец!

— А завтрак?

— Я не хочу!

— Но вы и вчера весь день не ели, ваша милость! — заголосила служанка, словно её собирались зарезать, и Нефертити вынуждена была ей уступить.

Она с трудом съела половинку тонкой пшеничной лепёшки и горсточку риса с оливковым маслом. Её даже немного разморило от сытной еды и снова захотелось спать. Но она тотчас собралась и побежала во дворец.

Тиу встретила её со слезами, и принцесса не стала ей рассказывать, что она пережила за вчерашний день и прошедшую ночь. Царица провела её к сыну, который всё ещё лежал в постели — Сирак посоветовал не вставать ещё один денёк, признав состояние правителя достаточно хорошим. Ученики лекаря, сменяя друг друга, дежурили у его постели и выглядели гораздо хуже.

Увидев Нефертити, Аменхетеп рванулся с постели и тотчас схватился за голову.

— Не вставайте, ваше величество, я вас умоляю! — воскликнула царица и взглянула на сестру.

— Да-да, не вставайте, — прошептала принцесса.

Их оставили одних.

— Я сам не понимаю, как всё случилось, — помолчав, проговорил фараон. — Десятки раз бегал по этой галерее, и ничего. Мой лекарь вчера всё перепутал, хотя я просил его известить вас. Вы, наверное, волновались...

— Нет, я тоже неважно себя почувствовала, точно простудилась, — гостья даже улыбнулась. — Мату принёс мне отвар, я выпила и заснула как убитая...

— Вот как, — правитель огорчился.

Окажись он на её месте, у него бы сердце разорвалось от неизвестности. Пригласили на такой обед, где должно было всё решиться, но никто за невестой не явился. Да тут с ума можно сойти, а она заснула как убитая.

— А утром мне служанка всё рассказала, и я сразу пришла, — добавила она.

Он молчал, не в силах справиться с обидой. Получалось, что митаннийской принцессе всё равно: выйдет она за него замуж или нет, коли она даже не взволновалась. А может быть, Нефертити согласилась стать его женой под нажимом сестры? Если это так, то фараон не нуждается в таком одолжении.

Принцесса почувствовала недовольство властителя и удивилась. После того, что она пережила, не выказав к тому же никакой обиды, властителю стоило бы сменить недовольство на милость. Ведь она перед ним ни в чём не провинилась.

Молчание затянулось. Властитель осторожно коснулся её руки, и она её не отдёрнула. Улыбка озарила его лицо.

— Я завтра уже поднимусь, и всё объявлю о нас во время обеда, — тихо сказал он, не сводя с неё восхищенного взгляда. — Ты ещё не передумала?

— Нет.

Его всегда восхищала её сдержанность, словно согласия выйти замуж выпрашивал средней руки купец или торговец, и она, царевна без царства, оказывала ему такую любезность. Да брось он клич, все принцессы ближних и дальних стран съедутся оспаривать звание его невесты, а она, отвечая на такой вопрос, даже не улыбнулась.

— Я так боялся умереть, — снова заговорил он. — Не в том смысле, что боялся смерти. Я её не боюсь!

Он вдруг перешёл на глухой шёпот, округлил, точно от страха, глаза, и Нефертити невольно улыбнулась. Правитель в этот миг стал похож на ребёнка.

— Правда-правда! Я боялся умереть, не увидев тебя! — он легонько сжал её руку, и сам тут же отдёрнул свою, улыбнулся. — У тебя такие холодные пальцы! Отчего это?

Принцесса покраснела, словно её уличили в чём-то неприличном, пожала плечами.

— Я не знаю. Лекарь Мату говорит, что это от движения крови: чем быстрее, тем горячее.

— А Илия тебе нравится? — неожиданно спросил он.

— Он милый.

— Значит, он тебе нравится! — фараон нахмурился, помрачнел, и Нефертити поняла, что ей не следовало его дразнить: она же знала, что он не в меру ревнив.

— Он мне нравится, но не так, как обычно кто-то кому-то нравится, — смутившись, сказала она.

— А как? — упавшим голосом спросил он.

— Как нравятся иногда совсем незнакомые люди.

Аменхетеп задумался, пытаясь понять, как могут нравиться незнакомые люди. Но чем больше он ломал голову над этим вопросом, тем непонятнее выходил ответ, ибо и Нефертити была поначалу для него незнакомым человеком, а теперь при одном взгляде на неё его охватывало дикое пламя. И ещё это противное словечко «иногда». Что значит иногда? Иногда незнакомый человек может нравиться, а иногда нет? Что за глупости?! Он взглянул на неё, и ему показалось, что принцесса над ним просто подсмеивается. Это его вконец разозлило. Правитель повернул голову и стал смотреть в сторону, словно давая понять, что она свободна и может уйти.

«Если я сейчас уйду, то мы расстанемся навсегда, — она сказала это себе легко и грустно, словно зная всё наперёд. — И если мне хочется уйти, то лучшего повода не будет. Надо только встать, улыбнуться и тихо сказать: „Я пойду?“. Государь упрямо промолчит, и можно уходить. Ведь так всё просто!»

Сердце вдруг сильно забилось, румянец покрыл щёки, что-то подталкивало её к столь дерзкому поступку, но она сидела и не уходила. Если б она имела хоть одно предложение от любого состоятельного жениха, не ради себя, а ради Мату, Задимы, Кифареда, других слуг, которые рассчитывали на неё, принцесса не задержалась бы ни мгновения. Мату любит повторять, что самое страшное — это душа, переполненная гордыней, а в ней много глупой гордыни. Мату говорит: это от отца. Жаль, что Нефертити его не помнит.

— А ещё кто тебе нравится? — пересилив себя, но всё ещё с обидой спросил Аменхетеп.

«Он ребёнок, — вдруг улыбнулась она про себя. — Разве можно обижаться на детей?».

— Я знаю, что я тебе не нравлюсь! — надув обидой губы, проговорил он.

— Я люблю только вас и буду любить всю жизнь, — улыбнувшись, произнесла Нефертити, чтобы разом прекратить все его приступы ревности.

— Это правда?! — ребёнок был так потрясён этими словами, что у него засветились глаза и приоткрылся рот.

Она кивнула. Властитель схватил её руку и с жадностью прижал к своим губам.

— Если б ты только знала, как я сильно люблю тебя! — приподнявшись, восторженно воскликнул он. — У меня даже голова прошла! Правда-правда! Я сегодня же за обедом объявлю всем о нашей свадьбе! Я не могу больше ждать!