Максим Михайлович смотрит на меня, ожидая ответа, и я выдавливаю из себя насквозь пропитанное ложью:

– Ничего.

Учитель неожиданно усмехается. Он касается своего темно-синего галстука и медленно развязывает искусный узел. Я завороженно наблюдаю за этим действием и прихожу в себя только через пару минут – к этому времени галстук уже лежит поверх пиджака. Максим Михайлович расстегивает две пуговицы на белой рубашке, и я понимаю, что будь здесь сейчас Маленкова, она бы хлопнулась в обморок от счастья.

– Я не люблю, когда мне лгут, Окулова, – бросает Максим Михайлович.

– Никто не любит, – отвечаю я, встречаясь с учителем глазами.

– Так почему ты тогда мне лжешь? – интересуется он, наклоняясь вперед. – Или ты думаешь, Окулова, что я потащу тебя к школьному психологу? Позвоню твоим родителям? Чего ты боишься, Маша?

Он впервые называет меня по имени за все то время, что учит наш класс. Серьезно, от Максима Михайловича я всегда слышала только «Окулова», которое он искусно произносил с разными интонациями так, что я сразу понимала, чего он хочет. И сейчас это «Маша», брошенное нарочито небрежно, но оттого так сильно режущее слух, поражает меня.

– Я не боюсь. – И это – чистая правда. Меня не пугает психолог, а родители даже не поднимут трубку, вздумай классный руководитель им позвонить. – Я просто не хочу ничего рассказывать.

Максим Михайлович понимающе, как мне кажется, кивает. Я прячу неухоженные руки под парту, и он, заметив это, странно улыбается. Впервые в любимом кабинете русского языка и литературы я чувствую себя так неуютно.

– Знаешь, зачем я вызвал тебя к доске? – спрашивает Максим Михайлович.

– Расскажете?

– Я хотел, чтобы ты не думала о том, что сжирает тебя заживо, – признается учитель. – Будь на моем месте кто-то другой, тебе бы позволили пересесть и ничего не спросили, отпустили бы тебя домой, чтобы не натыкаться на твои потерянные глаза. А ты бы ушла, забралась дома под одеяло и продолжила заниматься тем, чем, судя по твоему внешнему виду, занималась все выходные.

Я пораженно таращу на него глаза, а Максим Михайлович смотрит на меня, как на не поддающееся решению упражнение в сборнике для олимпиадных задач. Мне не нравится, что он так хорошо понимает мое внутреннее состояние, несмотря на то, что он и причины-то не знает.

– Я хочу помочь тебе, – говорит учитель, когда молчание между нами затягивается.

– Вы уже мне помогаете, вы ведь предложили мне дополнительные занятия.

Он вдруг бросает на меня испепеляющий взгляд своих карих глаз, пригвождая меня к стулу. Если бы он хоть раз так взглянул на наш класс на уроке, мы бы, наверное, стали самым послушным классом в школе.

– Я хочу помочь тебе не как учитель литературы, – уточняет Максим Михайлович.

– Хотите стать хорошим классным руководителем?

Я пытаюсь перевести все в шутку, но терплю поражение. Этот разговор никак мне не дается, в компании Максима Михайловича я чувствую себя неловко и неуютно. Неужели он не понимает этого?

– Я ничего вам не скажу, – повторяю я. – Мне нужно идти на урок, Максим Михайлович.

Он резко хватает со стола свой галстук и наматывает себе на руку. Учитель явно злится, вот только я не понимаю, почему.

– Иди, Окулова, – говорит он через минуту и протягивает мне ключ от кабинета.

Я беру его, отпираю замок и, прежде чем распахнуть дверь и уйти, говорю:

– Спасибо, что вызвали меня сегодня к доске. – Хочу уйти, но что-то меня останавливает. – И вы правы, Максим Михайлович, вы даже не представляете насколько.

– Представляю, Окулова.

Не прощаясь, выхожу из кабинета русского языка и литературы.

Тишина школьного коридора дарит какое-то странное успокоение.

«Тишина школьного коридора дарит какое-то странное успокоение», – подумала Рита, опираясь на подоконник. Шел последний урок – физкультура, от которого у Зуевой теперь было законное освобождение. Она уже подготовила листочки для жеребьевки: в жестяной банке из-под чая, которую Рите дали в столовой, лежали девяносто ровных тетрадных листочков. Оставалось только дождаться всех остальных одиннадцатиклассников и вытянуть имя своего «подопечного».

Когда Егор объявил, что подготовкой к жеребьевке будет заниматься именно Рита, он встретил некоторое возмущение со стороны других девочек. Зуева уже готова была передать возложенную на нее миссию кому-нибудь другому, но Соколов был непреклонен:

– Жеребьевка должна быть честной, девочки, – сказал он. – Без обид.

После этих слов одиннадцатиклассницы вдруг умолкли, подтвердив этим опасения Егора. Он, что-то неодобрительно хмыкнув по этому поводу, пообещал Рите принести ей полный список всех учителей после урока. Соколов сдержал обещание, и теперь Зуевой оставалось только ждать конца седьмого урока.

Библиотека почему-то не работала, свободных и незапертых кабинетов, как обычно, не было, поэтому Рита туда-сюда ходила по коридору второго этажа, периодически останавливаясь у какого-нибудь окна. Сесть на подоконник не позволяло воспитание, скамеек здесь никогда не было, поэтому девушке приходилось стоять.

До конца урока еще оставалось добрых двадцать минут. Достав из сумки учебник по физике, который она всегда носила с собой, Рита стала перечитывать уже почти выученный ею наизусть параграф о законе электролиза. Сквозь пелену научного текста в мысли Риты то и дело врывался образ Игоря Сергеевича, поэтому, услышав его голос, она не сразу поняла, что это было на самом деле.

– Отрадно видеть, что ты не проводишь время впустую, – похвалил девушку учитель.

Рита, оторвав взгляд от учебника, несмело взглянула на него. Игорь Сергеевич выглядел необычно – небрежно уложенные волосы, темно-синие джинсы и белая рубашка делали его совсем молодым. Учитель улыбался, серый клетчатый пиджак был перекинут через его руку.

– Здравствуйте, Игорь Сергеевич, – поздоровалась Рита. – Не ожидала встретить вас в школе.

Игорь Сергеевич развел руками, широко улыбаясь.

– Даже в методический день иногда приходится ходить на работу, – объяснил он. – Почему ты не на уроке?

– У нашего класса сейчас физкультура, – ответила Рита, – а у меня освобождение.

Учитель бросил взгляд на ее ноги. Сегодня Рита была в брюках, которые отлично скрывали повязку на ее колене, и Игорь Сергеевич вдруг подумал о том, что платья Зуевой идут больше. Девушка почему-то покраснела, словно прочитала его мысли.

– Если ты хочешь, можешь пойти со мной, – предложил Игорь Сергеевич. – До звонка еще есть пятнадцать минут, не в коридоре же стоять!

Рита еле различимо кивнула и закрыла учебник. Игорь Сергеевич, бросив вопросительный взгляд на черную обложку, поинтересовался, направляясь к своему кабинету:

– Какую тему повторяешь?

– Закон электролиза. – На один шаг учителя Рите приходилось делать два, и со стороны это выглядело так, будто бы Игорь Сергеевич скрывался от назойливой ученицы, а она пыталась его догнать. – Чем ближе экзамен, тем страшнее мне становится.

Это признание, случайно брошенное уже у самых дверей кабинета физики, остановило учителя. Теперь он смотрел на Риту с искренним удивлением, огоньки которого плясали в его сапфировых глазах. Девушка, вперившись взглядом в учебник, думала о том, как на удивление просто далось ей это признание, ведь даже наедине с собою она запрещала думать об этом. Но иногда уверенность в собственных силах сменялась ужасом предстоящего поражения, и в такие моменты Рита начинала думать о правильности своего выбора.

– Почему ты боишься? – спросил Игорь Сергеевич, поборов удивление. Вставив ключ в замочную скважину, он открыл дверь, и галантно пропустив девушку вперед, снова запер ее, на сей раз изнутри. – Иначе работать будет невозможно, – объяснил он, поймав встревоженный взгляд голубых Ритиных глаз. – Ну, так что?

Она села за свою парту – вторую в первом ряду и, положив руки на столешницу, ответила: