– Максим Михайлович, – на этот раз его поправляет Назарова, – неужели вы думаете, что все сдадут экзамен на два?

– На сегодняшний день я уверен только в Окуловой, – смотря мне в глаза, говорит Максим Михайлович. – Кстати, после этого урока задержись. А теперь приступаем к теме.

Весь урок я чувствую на себе настойчивые, полные неприязни, взгляды, и слышу, как многие одноклассницы перешептываются между собой. Зная, что именно они обсуждают, я с каждой следующей минутой становлюсь все мрачнее.

Изо всех сил стараюсь сосредоточиться, но биография Блока, которую нам рассказывает Максим Михайлович, никак не желает мною восприниматься. Я обреченно закрываю тетрадь и складываю руки на груди. Через пару минут я понимаю, что Максим Михайлович смотрит на меня. Я – единственная, кто ничего не пишет. Снова беру в руки тетрадь, но, учитель качает головой и улыбается одними лишь уголками губ, и я продолжаю свое безделье.

Спасительная трель звонка немного приводит меня в чувство. Я продолжаю сидеть на своем месте, наблюдая за тем, как одноклассники покидают кабинет. Сегодняшние попытки девчонок заболтать Максима Михайловича заканчиваются, даже не начавшись – он безапелляционным тоном требует немедленно покинуть его кабинет.

Когда мы, наконец, остаемся одни, учитель садится со мной за одну парту, со скрипом отодвинув стул. Сейчас мы сидим очень близко – я даже чувствую аромат его парфюма, который приятно обволакивает все вокруг меня.

– Скажи мне, Окулова, – просит Максим Михайлович, – ты точно уверена, что хочешь сдавать литературу?

А говорил, что уверен во мне.

– Я собираюсь поступать на журфак, Максим Михайлович, – напоминаю я. – На журфак в МГУ. Так что в выборе экзамена я уверена, как в самой себе.

– Я так и думал, – одобрительно хмыкает учитель. – Надомник, с которым я занимался почти весь учебный год, наконец-то получил разрешение от врача посещать в школу, так что моя нагрузка несколько изменилась. И поэтому в среду и пятницу после уроков я могу заниматься с тобой.

Я таращу на него свои глаза, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Максим Михайлович дополнительно занимается только с одаренными учениками – так в прошлом году он натаскивал одного из золотых медалистов. Паренек сдал литературу на сто баллов, и о нем даже написали в местной газете. Северцев с самого первого сентября упрашивает Максима Михайловича заниматься с ним по русскому языку, но каждый раз получает отказ.

– Конечно же, я согласна!

Не скрывая своей радости, я коротко хлопаю в ладоши, словно мне пять лет, а потом и вовсе обнимаю Максима Михайловича. Он машинально отвечает на это объятие, а потом резко отстраняется. Я в ужасе смотрю на свои руки, не понимая, что на меня нашло. Глаза начинает щипать – когда я нервничаю, то все время плачу.

– Максим Михайлович, – почему-то шепчу я, чувствуя себя так глупо, как никогда раньше, – простите меня. Я…

– Окулова, взгляни-ка на меня.

Я поднимаю глаза, и учитель хмурится. Похоже, моя реакция вызвала у него одно лишь недовольство.

– В том, что ты обняла меня, нет ничего предосудительного. – И именно поэтому, наверное, он от меня отстранился, как ошпаренный. – Ты же не повисла у меня на шее, верно?

Я киваю, и Максим Михайлович смахивает невидимую пылинку с моего плеча.

– Начнем со следующей недели, хорошо? – спрашивает он. – Времени не так много, но кое-что мы все же успеем.

– Спасибо вам, вы не представляете…

– Только не это, Окулова, умоляю тебя. – Максим Михайлович встает. – И, кстати, на занятие принеси с собой чай.

– Чай? – переспрашиваю я. – Какой чай?

Максим Михайлович снова мне улыбается и коротко отвечает:

– Я люблю с бергамотом.

– Я люблю с бергамотом.

Игорь Сергеевич, откинувшись на спинку стула, с едва заметной улыбкой на губах отслеживал размеренные движение Риты по кухне в ее собственной квартире. Девушка все делала не спеша, будто бы равнодушно, но физик сумел разглядеть во всем этом какое-то дикое волнение.

Рита поставила перед учителем чашку дымящегося чая, пододвинула корзинку с печеньем, а затем села напротив. Игорь Сергеевич отметил, что у девушки была идеальная осанка.

– Тебе лучше? – спросил он, отпивая чай. Резкий аромат бергамота согрел все внутри.

– Да, безусловно, – ответила Рита, разламывая печенье пополам. – Игорь Сергеевич, вы просили, но я…

– Рита, – одернул ее физик. – Если я прошу чего-то не делать, тебе стоит меня слушаться.

Рита сдавленно кивнула, опуская глаза. Они вернулись из частной клиники около пятнадцати минут назад. На колене Риты теперь красовалась специальная повязка, а боль ушла благодаря уколу. Игорь Сергеевич наотрез отказался принимать от ученицы какие-либо деньги, но на предложение выпить чая все же согласился. Зуева, проявив вежливость, теперь жалела об этом: с каждой минутой компания учителя физики давила на нее, мешая дышать.

– Рита, – окликнул ее Игорь Сергеевич. – С тобой все в порядке?

«Просто я люблю вас», – хотела бы сказать ему Рита, но вместо этого равнодушно ответила:

– Конечно.

Физик кивнул, прекрасно понимая, что девушка ему солгала. Когда они ехали в машине, она едва дышала, сидя так прямо, что на мгновение задумался о том, была ли Рита человеком – кажется, у людей не может быть такой осанки.

– Ты занималась танцами? – неожиданно спросил Игорь Сергеевич, взглянув на ее идеально ровную спину.

Рита кончиками пальцев поправила прическу и, вздохнув, ответила:

– Да. Вы по осанке догадались?

Игорь Сергеевич улыбнулся, кивая ей. Поймав его улыбку, Рита тут же покраснела, стыдливо опуская голову. Она разглядывала свои ноги, обтянутые плотной тканью черных колгот. Из всего класса она была чуть ли не единственной, кто придерживался делового стиля в одежде. Мальчишки, следуя моде, предпочитали широкие джинсы и футболки безумных расцветок. Девушки же, стараясь обратить на себя внимание противоположного пола, носили исключительно юбки и платья, причем, довольно сомнительной длины.

– А сейчас ты танцуешь?

Рита снова вздохнула. Рассказывать Игорю Сергеевичу о своей жизни почему-то было неловко. Они никогда еще не проводили столько времени наедине, а за пределами школы виделись вообще в первый раз.

– Сейчас же учеба, – пожала плечами девушка. – ЕГЭ, все такое. Приходится подолгу сидеть над учебниками, тут уж не до танцев.

– А я в детстве учился в музыкальной школе, – вдруг признался физик. – Даже окончил ее.

– И на чем вы играете? – Любопытство взяло верх, и Рита даже перестала смущаться.

– Вообще, на фортепиано, но, если честно, я уже сто лет не садился за инструмент. – Игорь Сергеевич как-то грустно усмехнулся. – Моя мама всегда хотела, чтобы я стал музыкантом. А я стал учителем физики.

– Жизнь иногда преподносит нам сюрпризы, – отозвалась Рита. Чай закончился и в ее чашке, и в чашке учителя. Наверное, вот-вот он уйдет. От этой мысли было одновременно и хорошо, и плохо.

– Игорь Сергеевич, в этом году так много выпускников выбрали физику для сдачи ЕГЭ, вас это не удивляет?

Учитель не без интереса взглянул на свою ученицу. Зуева прикусила собственную губу и раскачивалась на стуле – это было совсем на нее не похоже.

– А тебя удивляет? – физик изогнул бровь.

Чуть не упав со стула и, наконец-то выпустив губу из плена, Рита ответила:

– Я хотела спросить не так… – Зуева снова засмущалась, и Игорь Сергеевич не дал ей продолжить.

– Сейчас технические специальности снова в моде, поэтому-то многие и выбрали физику, – сказал он.

Рита заглянула в сапфировые глаза и поняла, что учитель лжет. Игорь Сергеевич же, почему-то ощущая странное напряжение, витавшее в кухне, опустил свой взгляд. Конечно же, он знал, что причина такой любви к физике заключалась в нем самом. Конечно, мальчики действительно тянулись к этой науке – благо, Игорь Сергеевич мог преподнести ее в выгодном свете. Девчонки же просто-напросто влюбились в него по уши и тем самым хотели завладеть вниманием молодого учителя.