Роман Алексеевич на удивление спокоен, но это только внешне. Его взгляд, брошенный на меня, движения — все выдает в нем недовольство и напряжение.

— Вот скажи мне, Леонов, ты ведь парень у нас толковый, надежный, в двадцать восемь майора получил, так какого хера ты самому Смоленскому дорогу перешел? — начинает он уставшим тоном, но к концу речи его голос звенит сталью.

— Простите, товарищ генерал, но ваши выводы неверные. Никому дорогу я не переходил, — стиснув зубы, произношу я. Чувствую, что надвигается что-то нехорошее. Я ещё ощущаю себя провинившимся школьником, которого отчитывает директор.

— Я на дурака, что ли, похож? Сначала из министерства приходит запрос на тебя. Я обрадовался, думал, может, переведут тебя на местечко потеплее, а потом все затихло. И вот две недели назад замминистра обороны собственной персоной посещает нашу тренировочную базу. Разговаривает с тобой о чем-то за закрытой дверью, после чего к нам присылают проверку за проверкой и остро ставят вопрос урезать бюджет и расформировать все к чертям! На кону сейчас не только твоя карьера, майор, мы все пойдем следом за тобой подметать дворы. Так что реши свои разногласия со Смоленским либо пиши заявление по собственному и чтобы я тебя не видел даже за периметром базы! — Он ударяет кулаком по столу, изо рта брызжут слюни, глаза налиты кровью, такого злого Романа Алексеевича мне ещё не удавалось лицезреть.

— Так точно, товарищ генерал, — все, что мне остается сказать в этой ситуации. Отдаю ему честь и быстрым шагом покидаю кабинет.

В висках стучит, все изнутри наполняется чернотой. Объясняться с Титовым и оправдываться я не собирался, мои речи ему ни к чему. В одном он прав: из-за меня не должен никто пострадать. Поэтому выдвигаю ящик в своем рабочем столе, достаю телефон и, словно в трансе, быстро печатаю сообщение той, с кем предпочел бы вообще не встречаться.

Я: “Привет. Как насчет ужина сегодня вечером? Если занята, можем договориться на какой-то другой день”.

Ответ не заставляет себя ждать.

Лера: “Неожиданно. Мне казалось, ты ясно дал понять, что между нами ничего не может быть. А сейчас твое приглашение на ужин слишком смахивает на свидание”.

Я зло усмехаюсь. “Словно сама не знаешь, что изменилось”, — вот что хочу ответить ей, но вместо этого пишу другое:

“Да или нет? Предложение действует всего минуту”.

Вести с ней длинные разговоры не собираюсь. С этого момента ненависть к ней — единственное, что я чувствую.

Лера: “Да. Сегодня в восемь нормально?”

Я: “Заеду за тобой”.

От Леры прилетает эмодзи “смущаюсь”. Я блокирую телефон и поднимаюсь со стула. Хватаю ключи от машины. Сегодня можно уйти пораньше. Тем более причина ведь веская. Я, можно сказать, спасаю задницы сослуживцев.

По дороге домой в моей голове медленно вырисовывается план действий. Что ж, девочка Лера, придётся тебя получить по-взрослому, чтобы в следующий раз думала головой и парней с помощью папочки арканом не ловила.

Давид пригласил меня на свидание.

Не могу в это поверить.

Еще несколько дней назад я поддалась хандре, окончательно убедившись в том, что пора вычеркивать эту глупую любовь из своего сердца, а образ Леонова — из головы, а сегодня мне пришло от него сообщение, в котором он явно дал понять, что не против встретиться со мной.

Я не сразу догадалась, кто мне написал. Ведь номер Леонова я удалила, но три последние цифры въелись в память, и, когда я узнала их, сердце в груди затрепетало от радости.

После случая в бане я была полностью раздавлена. Давид был так близко ко мне, целовал меня, ласкал, я чувствовала твердость его члена, а потом его словно перемкнуло и передо мной предстал все тот же холодный и циничный Леонов. Возбуждение словно рукой сняло, а его взгляд мог остудить даже вулкан.

Обида была настолько жгучей, что я проплакала всю ночь, пока Давид спал, и жалела, что не взяла свою машину. Так могла бы сорваться с места посреди ночи и уехать домой, а не ждать утра.

Мое подавленное состояние заметил даже отец. Пытался поговорить со мной, но я отмахнулась от него, уверяя, что со мной все в порядке.

Давид больше ничего не пишет, я же вскакиваю с кровати и мчу к шкафу. Взгляд скользит от полки к полке, я пытаюсь выбрать на завтра наряд, от волнения и руки, и коленки уже начинают подрагивать.

Я пытаюсь понять такую резкую перемену в решении Давида держаться от меня подальше. Неужели тоже что-то почувствовал? Это случай в бане так повлиял на него? Он ведь хотел меня. Не меньше, чем я его. Давид может отрицать это, но реакция его тела на меня красноречивей любых слов.

Дождаться вечера следующего дня очень сложно. Я не могу найти себе место. Записалась в студию красоты, где мне сделали укладку и легкий макияж. Потом перемерила множество нарядов и никак не могла определиться с выбором.

— Куда-то собираешься? Сверкаешь, словно новогодняя ёлка, — усмехается отец, когда я пробегаю мимо него в гостиной, пытаясь отыскать в доме свой зелёный шелковый шарф.

— Погулять иду, — с трудом прячу счастливую улыбку.

— На свидание, что ли? — с подозрением смотрит на меня папа, его бровь вопросительно ползет вверх.

— Что? Нет! С чего ты взял? — испуганно спрашиваю я, потому что боюсь, что отец начнёт задавать слишком много вопросов. Или ещё хуже: вдруг решит, что Давид недостойная партия для дочери Смоленского, и запретит мне с ним видеться?

— Ну, ты разоделась словно на бал, — хитро щурится отец. — Прическу сделала, накрасилась. Это очень подозрительно, и напрашивается лишь один вывод.

— Все-то ты замечаешь, папа, — качаю головой и смущенно отвожу взгляд в сторону. — Ну да, на свидание, — все же признаюсь я.

— Я же говорил, что одумается твой майор. Или ты не с ним?

— С ним, — мечтательно улыбаюсь я.

— Хорошего вечера тогда. Только чтоб дома к одиннадцати была, — переходит на строгий тон отец.

— Ну пап, я уже не маленькая. Ой, все, мне пора, — сжимаю в руке телефон, на которой пришло сообщение от Давида. Он уже на месте.

Машина Давида припаркована у ворот. Он не встречает меня, не открывает мне дверцу автомобиля. Я юркаю в салон и смущенно поднимаю взгляд на мужчину.

— Привет, — улыбаюсь, не зная, как вести себя после всего, что между нами произошло. А ещё безумно боюсь, что Давид в очередной раз передумает и отправит меня домой.

— Привет, — даже не взглянув на меня, отвечает он и заводит двигатель.

Я подавляю в себе разочарование, потому что рассчитывала на поцелуй, а его не случилось.

— Куда поедем? — спрашивает он, выворачивая руль и выезжая на дорогу. Я же стараюсь не пялиться на него и вести себя так, словно абсолютно не заинтересована в этом свидании.

— Ты меня позвал на ужин, так что тебе и выбирать, — произношу я, сама же нервно тереблю край шарфа.

— Я надеялся, что у тебя есть любимое место, потому что я редко бываю в ресторанах, разве что в пивных с друзьями. — Он бросает в мою сторону странный взгляд. — Но вряд ли тебе такое понравится, — криво усмехается он, добавляя после паузы.

— Я бы в боулинг сходила, — предлагаю я, потому что не знаю, о чем мы будем разговаривать в ресторане.

Пока что между нами настоящая пропасть, с последней встречи ничего не изменилось. А неловкое молчание в боулинг-клубе можно будет смягчить игрой.

— В боулинг так в боулинг, — соглашается он без особого энтузиазма и тянется к проигрывателю. Перелистывает несколько треков, пока не находит нужный.

Салон наполняется спокойной мелодией. Рядом с Давидом я чувствую себя самой счастливой. Но из бойкой девушки отчего-то превращаюсь в смущенную и неуверенную влюблённую дурочку.

— Как на работе? — спрашиваю я, ерзая на сиденье и смотря в окно.

— Как обычно. А как у тебя? Успела влипнуть во что-то за две недели, что мы не виделись?