– А ждёт ли нас там удача? – спросил поручик Сергей Стрешнев.
Загряжский, кивнув на стоявшие неподалёку сани, воскликнул:
– Ждёт, ждёт! И наверняка там есть те, кого мы должны очаровать!
Командир полка спешился, привязал своего коня к ограде и направился в трактир. Его соратники последовали вслед за ним.
Посетителей в трактире было немного: семейство, состоявшее из родителей и трёх взрослых дочерей, и одиноко сидевший мужчина лет тридцати в партикулярном платье. Все завершали трапезу.
Загряжский сразу воскликнул:
– Приятного аппетита, господа!
– Спасибо! – ответил глава семейства.
– С благодарностью принимаю! – добавил одинокий партикулярный посетитель.
– Разрешите представиться! – произнёс полковник. – Загряжский Иван сын Александров, командир полка карабинеров, направляющегося в город Дерпт на зимнюю ярмарку.
– Очень приятно! – ответил глава семейства. – А мы Волковы: Михаил сын Прохоров, моя супруга Аглая Тихоновна и наши дочери: Вера, Надежда, Любовь. Тоже на ярмарку едем.
Загряжский в ответ поклонился.
– В Дерпте на ярмарке, надо полагать, и встретимся! – сказал Михаил Волков.
– А мы, – заявил Загряжский, – приглашаем ваших дочерей на самый первый танец на первом же балу! Пусть будут готовы!
– Будем ждать! – ответила Вера.
– Непременно станцуем! – продолжила Надежда.
– Готовьтесь и вы! – завершила Любовь.
– Офицеры всегда готовы! – ответил полковник и повернулся к молодому человеку в партикулярном платье.
– Добрый день, господин Загряжский! – сказал тот. – Добрый день, господа офицеры!
– День добрый, господин партикуляр! – весело ответил Загряжский.
– Моя фамилия Фомин. Василий, сын Сергеев.
– День добрый, Василий Сергеевич! – повторил приветствие полковник и подал офицерам знак, вскинув руку с поднятым вверх указательным пальцем.
– День добрый, Василий Сергеевич! – произнесли офицеры негромким, но дружным хором.
– Здорово у вас получается! – сказал Фомин и улыбнулся. – Как там на дворе? Мороз крепчает?
– Морозец есть, но и солнышко светит изо всех сил! – ответил Загряжский и вновь вскинул руку с двумя поднятыми пальцами.
Офицеры дружно произнесли:
– Светило гордое, всего питатель мира,
блистающее к нам с небесной высоты.
– Ещё здоровее! – воскликнул Фомин. – Но для чего такое стихотворное великолепие?
– Для встречи с городом Дерптом, – ответил полковник.
– И я туда еду, – сказал Фомин. – И тоже на ярмарку. Дерпт городок великолепный: приветливый, ухоженный, гостеприимный!
– Дерпт далече, а здесь-то как угощают? – спросил Стрешнев.
– Фирменное блюдо весьма замечательное, пальчики оближешь! Рекомендую попробовать! – сказал Фомин и принялся завершать свою трапезу.
В зале появился трактирщик и произнёс офицерам:
– Милости просим, господа! Милости просим! Садитесь, куда пожелаете! И делайте заказ! В момент приготовим!
– Кто приготовит? – спросил Загряжский. – Ваши повара? Фитингоф и Липхарт?
– Барон фон Фитингоф и барон фон Липхарт – хозяева этого трактира, – пояснил трактирщик.
– И это один из них? – Шальнов кивнул на портрет, висевший на стене.
– Нет, нет! Это портрет графа Броуна, генерал-губернатора Лифляндии. Он всякий раз посещает нас, когда едет в Санкт-Петербург.
– Свой портрет он сам вам подарил? – спросил полковник.
– Для такого ответственного дела у нас специальный умелец заведён. Если потребуется, постояльцев может запечатлеть. Вон там! – и трактирщик кивнул в сторону мольберта, располагавшегося неподалёку от стола.
Загряжский сразу воскликнул:
– Вот она – удача! Та самая, что мне просто необходима! Позарез!
– Что именно вам нужно? – спросил трактирщик.
– Чтоб меня изобразили! Труд вашего мастера будет оплачен незамедлительно!
– Филипп! – крикнул трактирщик.
Тотчас появился мужчина, вытиравший руки салфеткой. Подошёл к мольберту и, внимательно посмотрев на Загряжского, спросил:
– Портрет?
– С улыбкой! – ответил Загряжский, приветливо улыбнулся и добавил. – И такой, чтобы моё колечко было видно!
– Попробуем! – ответил Филипп.
– И чтобы любая мадемуазель, взглянув на моё изображение, втюрилась бы в меня по уши!
– Постараемся! – сказал художник и приступил к зарисовке.
Загряжский кивнул на портрет генерал-губернатора:
– Это тоже ваша работа?
– В трактире я единственный художник, – ответил Филипп.
– Точно схвачено! Очень похож! – похвалил полковник.
– Стараюсь! – сказал художник и улыбнулся.
– А я, как ни стараюсь, запечатлеть никого не могу. Не зря сказано:
Я знаю опытом: кисти тяжеле камень,
и льда не вспламенит и жесточайший пламень.
– Сумароков? – спросил Филипп.
– Он самый!
– Но он другое занятие имел в виду.
– Да, – согласился Завадский, – речь шла о пере. Но ведь художник и пиит творят по одним законам.
И полковник обернулся к офицерам, сказав:
– Господа, господа! Ознакомьтесь с картиной, которую создал мастер живописных портретов по имени Филипп! И постарайтесь запомнить черты того, кто управляет краем, в который мы направляемся!
Офицеры принялись внимательно рассматривать портрет генерал-губернатора.
Завершившее трапезу семейство Волковых, а вслед за ними и партикулярный Фомин встали из-за столов.
– Прощаемся, но ненадолго! – сказал Михаил Прохорович.
– В Дерпте встретимся! – добавил Василий Сергеевич.
– Если не затеряемся в незнакомом городке! – предположил корнет Киселёв.
– В Дерпте затеряться невозможно! – ответил Волков. – Там все на виду!
– До встречи, господа! – крикнул Фомин. – До весьма замечательной встречи!
Загряжский поднял руку, и офицеры дружно произнесли:
– До встречи!
Волковы и Фомин, откланявшись, удалились.
Командир полка, бегло взглянув на поданный трактирщиком перечень блюд, произнёс. – Неси ваше фирменное блюдо, любезный!
– Айн момент! – сказал трактирщик.
– Горчицы и хрена не забудь положить! – добавил полковник.
– Положим непременно!
– И варенье чтоб было! На закуску.
– Будет сделано! – ответил трактирщик и удалился.
Офицеры стали рассаживаться за столом, за которым уже сидел Иван Загряжский. Он бросил взгляд на поручика Стрешнева и сказал:
– О горчице с вареньем тоже неплохо бы вирши сложить. Очень нужны!
– Вирши о чём? – спросил Стрешнев.
– О том, что с удовольствием употребляем хрен и горчицу вместе со сладким вареньем.
– Мысль неплохая, – согласился поручик. – Будем размышлять.
– О жёсткости подумать тоже было бы неплохо, – заметил ротмистр Шальнов.
– О какой жёсткости? – спросил Загряжский.
– О той самой, что может встретить нас в Дерпте, – ответил Шальнов.
– Для того и приветствия учим, – сказал полковник. – Чтобы всех, кто живёт в Дерпте, ошеломить! Жест помните?
– Этот? – спросил корнет Киселёв, вскидывая руку.
– Он самый! – ответил Загряжский и вскинул вверх руку с поднятыми вверх тремя пальцами.
Офицеры дружно произнесли:
– О солнце, ты – живот и красота природы,
источник вечности и образ божества!
Тобой жива земля, жив воздух, живы воды,
душа времён и вещества.
Загряжский опустил руку, офицеры смолкли, а их командир, улыбнувшись, сказал:
– То-то же!
– Вот эту улыбку мы на холст и перенесём! – негромко воскликнул художник Филипп, зарисовывавший полковника.
– А перед нашими улыбками, – сказал Загряжский, улыбнувшись ещё шире.
– И перед нашим разудалым приветствием, – добавил Шальнов.