– Вот это настоящий ученый! – рассмеялся Гленарван. – Мы все читали Фенимора Купера, и Кожаный Чулок научил нас, как спасаться от степного пожара: для этого достаточно вырвать вокруг себя траву на расстоянии нескольких саженей. Нет ничего проще. Поэтому я нисколько не боюсь степного пожара, но, напротив, жажду увидеть его своими глазами.

Однако мечте Паганеля не суждено было осуществиться, и поджаривал его не степной пожар, а только лучи солнца, действительно невыносимо горячие. Лошади задыхались в этой тропической жаре. Изредка только мимолетная тучка заслоняла солнце. Когда это случалось и тень пробегала по гладкой земле, всадники и кони приободрялись и старались не отстать от прохладной полосы, несомой вперед западным ветром. Но туча скоро оставляла лошадей далеко позади, и снова беспощадное солнце поливало огненным дождем известковую почву пампасов.

Когда Вильсон говорил, что воды в мехах больше чем достаточно, он не принимал в расчет отчаянной жажды, мучившей его спутников в этот трудный день. Надежда встретить реку пока не оправдалась: гладкая, как скатерть, поверхность пампасов не представляла удобного русла для рек. Но мало того, что по пути не было рек, искусственные водоемы – пруды, вырытые индейцами, – все пересохли! Видя, что признаки засухи увеличиваются с каждой милей, Паганель спросил у Талькава, где он рассчитывает найти воду.

– В озере Салинас, – ответил индеец.

– А когда мы туда приедем?

– Завтра вечером.

Аргентинцы, путешествующие по пампасам, когда их одолевает жажда, обычно роют землю на несколько саженей вглубь и находят там воду. Но наши путешественники не имели необходимых для этого орудий, и потому такой способ не годился для них. Пришлось ограничить потребление воды: минимальные порции ее выдавались через большие промежутки времени. Если путешественники и не умирали от жажды, то, во всяком случае, изрядно страдали от нее.

Вечером они сделали привал после перехода в тридцать миль. Все мечтали об отдыхе и сне, но ночью налетавшие целыми тучами москиты никому не дали покоя. Их появление предвещало перемену ветра, и действительно, в полночь ветер повернул на несколько румбов и подул с севера. Таким образом, путешественникам нечего было надеяться на избавление от этих проклятых насекомых, которые исчезают только при южном и юго-западном ветрах.

Майор хранил обычное спокойствие даже под укусами москитов, но Паганель все время клял судьбу. Он посылал ко всем чертям москитов и горько жаловался на отсутствие подкисленной воды, которая умеряет боль от укусов.

Несмотря на утешения майора, говорившего, что они должны считать себя еще счастливыми, так как из шестисот-семисот тысяч видов насекомых, известных натуралистам, на них напала только одна разновидность, Паганель проснулся утром в очень плохом настроении. Однако сигнал к отправлению застал его уже в седле, так как не менее всех остальных он спешил добраться до озера Салинас. Лошади очень устали; они умирали от жажды, хотя всадники и отказались в их пользу от своих порций воды.

Признаков засухи в этот день было больше, чем накануне, а знойное дыхание северного ветра, настоящего самума36 пампасов, делало жару совершенно нестерпимой.

В этот день произошло событие, которое ненадолго внесло разнообразие в монотонное путешествие. Ехавший впереди Мюльреди вдруг повернул коня и сообщил о приближении отряда индейцев. Путешественники по-разному отнеслись к этому известию. Гленарван прежде всего подумал, что эти туземцы могут дать ему новые сведения о потерпевших крушение на «Британии», и обрадовался. Талькава же нисколько не соблазняло знакомство с кочевниками: он опасался встретить грабителей и разбойников.

По его предложению маленький отряд выстроился в боевом порядке, и каждый зарядил свое ружье: нужно было быть готовым ко всему.

Вскоре все увидели индейцев. Их было не больше десятка, что несколько успокоило патагонца. Они приближались, и теперь их можно было хорошо рассмотреть. Это были коренные жители пампасов. Высокий выпуклый лоб, большой рост, оливковый цвет кожи – все это обличало в них представителей чистейшей индейской расы.

Кочевники были одеты в шкуры гуанако. Их вооружение составляли длинные двадцатифутовые пики, большие ножи, пращи, боласы и лассо. Это были великолепные наездники, судя по непринужденной грации их посадки.

Остановившись в сотне шагов от путешественников, они стали совещаться, крича и жестикулируя.

Гленарван направился к ним, но не успел он пройти и двух саженей, как весь отряд индейцев круто повернул назад и ускакал с невероятной быстротой. Измученные лошади путешественников, конечно, не могли догнать их.

– Трусы! – вскричал Паганель.

– По тому, как они улепетывают, видно, что они мошенники, – сказал майор.

– Кто эти индейцы? – спросил Паганель у Талькава.

– Это гаучо, – ответил патагонец.

– Гаучо? – повторил Паганель и, обернувшись к своим спутникам, добавил: – Не стоило принимать столько предосторожностей! Нам нечего было бояться.

– Почему? – спросил майор.

– Потому, что гаучо – безобидные землепашцы.

– Вы уверены в этом, Паганель?

– Вполне. Они приняли нас за грабителей и потому ускакали.

– А я думаю, что они бежали потому, что не осмелились напасть на нас, – возразил Гленарван, взбешенный неудачей своей попытки вступить в переговоры с индейцами.

– И я так думаю, – сказал майор. – Если не ошибаюсь, гаучо не безобидные землепашцы, но самые отъявленные и опасные бандиты.

– Чепуха! – сказал Паганель.

И он так живо принялся доказывать свою правоту в этом этнологическом споре, что ухитрился вывести из равновесия даже майора. Вопреки своему обыкновению всегда и во всем соглашаться с собеседником, Мак-Набс вдруг сказал:

– Мне кажется, что вы не правы, Паганель.

– Я не прав? – повторил ученый.

– Да. Сам Талькав считал этих индейцев разбойниками, а Талькав-то, наверное, знает, кто они такие.

– Что ж, значит, на этот раз и сам Талькав ошибся, – возразил Паганель с некоторым раздражением. – Гаучо – землепашцы, пастухи и ничто другое! Я об этом написал в своей книжке об обитателях пампасов, которая удостоилась самых лестных отзывов специалистов.

– Это только доказывает, что вы ошиблись, господин Паганель.

– Я ошибся, господин Мак-Набс?

– По рассеянности, надо полагать, – настаивал майор. – Но это не беда, вы внесете поправку в следующее издание, господин Паганель.

Паганель, потрясенный тем, что майор сомневается в его географических познаниях и даже прямо оспаривает их, почувствовал, что в нем закипает раздражение.

– Знайте, сударь, – сказал он, – мои книги не нуждаются в подобного рода «поправках»!

– Нет, нуждаются, по крайней мере в этом случае, – возразил Мак-Набс с непонятным упрямством.

– Сударь, вы сегодня несносны! – сказал Паганель.

– А вы невежливы, – ответил майор.

Спор, как видно, разгорался не на шутку, несмотря на то, что вызвавший его повод был совершенно незначителен. Гленарван решил, что пришла пора ему вмешаться.

– Вы оба, – сказал он, – перешли границы дружеского спора, и это очень удивляет меня.

Патагонец, не знавший, из-за чего спорят майор с географом, тем не менее отлично понял, что друзья ссорятся. Он усмехнулся и спокойно сказал:

– Это северный ветер!

– Северный ветер? – воскликнул Паганель. – При чем тут северный ветер?

– Ага, теперь мне все понятно! – оказал Гленарван. – Причина вашей обоюдной раздражительности – северный ветер! Я слышал, что в южном полушарии он угнетающе действует на нервную систему.

– Клянусь честью, Эдуард, вы правы! – воскликнул майор и от души расхохотался.

Но Паганель, закусивший удила, обратил свою ярость против Гленарвана, вмешательство которого в спор только подлило масла в огонь его раздражения.

– Ах, так, сэр, вы находите, что у меня возбуждены нервы?

– Да, Паганель, но я не виню вас – это северный ветер, толкающий людей в пампасах на преступления, как трамонтана37 в Италии.