Этот мрачный свет кое-как позволял нам ориентироваться на пути. Мы по крайней мере не тыкались в каменные стены.

Мы шли быстро, бок о бок.

Молча.

Ветер напоминал о себе лишь звуком — рассеиваясь в узких, извилистых коридоров, он не мог добраться до нас. Неподвижный воздух казался тяжелым и горячим. Пот струился с меня, пропитывая мою одежду. Лопата и ледоруб скользили в моих мокрых ладонях. Постоянно приходилось смаргивать пот из глаз.

Шум ветра высоко над нами звучал подобно прибою далекого океана. Я слышал, как тяжело дышит Кэт. Слышал, как бешено колотится мое сердце. Как плещется «Пепси» в банках в моих карманах. Как хрустят камешки под нашими подошвами.

— Как дела? — вклинился в это звуковое беспокойство я.

— Нормально, — ответила Кэт.

— Мы уже почти на месте.

— Надеюсь на это. Боже, как же здесь душно.

— Ничего, солнце сядет — жара спадет.

Дальше мы какое-то время шли молча.

— Наверное, стоит ускориться, — вдруг сказала Кэт.

И мы побежали.

Чему я внутренне был рад.

Мы бежали, несмотря на жару, усталость и пережитые тяготы. И, чем сильнее мы углублялись в грот, тем меньше света оставалось. Один раз мы споткнулись и упали. На одном особо крутом повороте — врезались в стену.

Но мы всякий раз вставали и продолжали бег.

Мрак сгущался.

Мы должны были поспеть ко времени.

Эллиот вряд ли воскрес бы. Шанс на подобный исход был настолько мал, что почти приближался к отметке «невозможно». Но чем быстрее темнота настигала нас, чем плотнее обволакивала, тем сильнее мы верили. Когда мы бежали, мы уже почти не сомневались в том, что застанем его живым… и очень, очень рассерженным.

Я был напуган до полусмерти.

Как бы я не пытался убедить себя в том, что все мои страхи глупы и безосновательны, в том, что мы просто стращаем самих себя собственной же разгулявшейся фантазией — на первом плане в мозгу билась мысль: мы должны поспеть до полной тьмы.

Бежать было больно. Легкие горели. В виски били крохотные молоточки. Во все мои раны будто насыпали перцу. Лопата и ледоруб, подпрыгивая на плече, больно били меня по нему. Веревка стегала бок, словно хлыст.

Но я боялся сбросить темп.

Поспеть до полной тьмы; забить в него кол. Тогда эта тварь больше не встанет.

— О Боже! — вдруг взвизгнула Кэт передо мной и резко остановилась. Ее отставленная рука ударила меня поперек груди, и, пробуксовав подошвами по земле, встал и я. — Это что, он?!

Прищурившись, я увидел нечто голое и бледное, растянувшееся на земле в нескольких шагах от нас.

— Он, — подтвердил я.

Кэт бросила сумку на землю.

— Мертвый, — тихо сказала она.

— Да.

— О, Боже. — Она согнулась в пояснице, уперла руки в колени, тяжело и быстро задышала. Посмотрела вверх, на небо. — Господи, Господи. Спасибо тебе. Спасибо.

Позволив мотку веревки упасть с плеча, я бросил на землю ледоруб и лопату. Вытащил банки «Пепси» из карманов и поставил их на землю.

— Давай подождем с благодарностями и забьем кол.

— Надеюсь, мы сможем найти его, — пробормотала Кэт.

— Погоди, так ты… что ты с ним сделала? После того, как вытащила?

— Бросила.

— Далеко?

— Нет, просто — в сторону. Я постараюсь найти его. Достань пока молоток из сумки. — Щелкнув зажигалкой, она пошла вперед. Осторожно — не без опаски — переступила через простертое тело. Эллиот не схватил ее за ноги. Не впился в нее зубами. Пройдя к каменной стене, она поводила огоньком по углам. Нахмурилась. Присела на корточки.

Я пошарил в сумке и нащупал рукоятку молотка.

— Есть! — воскликнула Кэт и, распрямившись, повернулась ко мне.

В свободной руке у нее была уже знакомая мне заточенная деревяшка.

На ее лице цвела победоносная улыбка.

Полы ее рубашки разметались. Некогда-джинсы низко сползли на бедра, будто вот-вот готовые упасть.

Она теперь напоминала гротескно переосмысленную статую Свободы. Этакую хулиганистую пацанку, специализирующуюся на истреблении вампиров.

— Сделаем это! — выкрикнула Кэт.

С колом и зажигалкой она бросилась к телу Эллиота. Я — следом, с молотком наперевес.

Мы встали над ним. Задрали головы. Полоска неба, зажатая между высокими каменными стенами, была насыщенного темно-синего цвета.

— Интересно, сколько времени у нас осталось, — сказал нервно я.

— Не так уж и много.

— Тогда приступим.

— Хочешь подождать и посмотреть, что произойдет? — глухим голосом спросила Кэт.

— Ты, наверное, шутишь.

— Разве тебе не любопытно?

— Конечно, любопытно. Но любопытство… — Я умолк. Она посмотрела на меня. Я встретился с ней глазами.

— Убило кошку, — закончила она за меня.

— Мы не должны позволить этому случиться, — сказал я ей.

— Конечно. Не стоит. Я сейчас все сделаю…

— Давай лучше я.

— Это мой проступок. Я его вытащила, дурёха. Посвети мне, хорошо?

— Без проблем. — Я переложил молоток в левую руку, покопался в кармане джинсов и нашел зажигалку. Высек огонек. Кэт погасила свою.

Мы оба присели на корточки рядом с телом Эллиота.

Я не учуял запаха разложения.

Ни одного муравья не ползло по его спине. Ни одной мухи не вилось над телом.

Я понимал — возможно, тому есть вполне рациональные причины. Может быть, все дело было в том месте, где мы бросили его. В царившей здесь весь день глубокой тени. В составе каменистой почвы.

Я слышал рассказы о святых, чьи тела не разлагались после смерти.

О святых и о вампирах.

Но ничего сверхъестественного не было в том, как выглядела рана в спине Эллиота. Неприятно выглядевшая дырка в сыром мясе.

Кэт просунула в нее острие кола. Надавила.

Дерево ушло внутрь на добрый пяток сантиметров.

Затем она уперлась в рукоятку кола обеими руками и подалась вперед, проталкивая деревяшку в тело Эллиота все глубже и глубже.

Плоть вампира принимала в себя кол с тихим, влажным причмокиванием.

Нам не понадобился молоток.

Кэт дрожала.

Загнав кол обратно в его тело, она, так и сидя на коленях, повернулась ко мне. Я поднял руки, чтобы не опалить ей лицо огнем от зажигалки. Она протянула ко мне руки, сомкнула их у меня за спиной и прижалась ко мне.

Я почувствовал ее жар. Ее дрожь.

Погасив огонек, я прошептал:

— Все хорошо, Кэт. Все хорошо. Мы в безопасности.

Последнее, как выяснилось, было неправдой.

Мы оба убедились в этом через каких-то пять минут.

Мы хотели похоронить Эллиота по одной простой причине: боялись, что он окажется настоящим вампиром.

Боялись, что из него выскользнет кол.

Боялись, что он реактивируется.

Восстанет из мертвых.

Если бы не этот страх, мы бы бросили его там, где он лежал, и ушли бы.

Но мы остались закопать его.

Последние лучи света угасли, и Кэт, взяв жидкость для зажигалок, сделала костерок из носков и трусиков, взятых из походной сумки.

Огонь чуть развеял тьму вокруг нас.

Мы нашли участок неподалеку от тела, где земля не походила на камень.

Я занес над головой ледоруб и резко опустил. Его лезвие вонзилось в землю, в стороны полетели камешки и куски спекшейся грязи. Еще удар. Теперь лезвие ушло в землю наполовину и со звоном нашло о камень. Дрожь прошла вверх по деревянной рукоятке и отдалась в плечах.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Кэт.

— Заставь меня прекратить это безумие.

— Может, нам не обязательно его закапывать.

— Нет, мы должны. Если сможем.

Она бросила еще один носок в огонь. Я замахнулся ледорубом для следующего удара.

Потом что-то стукнуло меня по голове.

Я заметил угрозу за мгновение до того, как все произошло — кусок чего-то серого полетел ко мне из темноты. Я не смог разглядеть, что это было, но когда оно тюкнуло меня по лбу, я быстро смекнул: камень.