— Ты уверен, твоё величество, что войско Кемет находится в хорошем состоянии?
— Хоремхеб уверил меня в этом.
— Хоремхеб... — Эйе презрительно махнул рукой. — Разве ты не знаешь, божественный господин, что Хоремхеб прежде всего думает о сооружении своей роскошной гробницы в Мен-Нофере и о красивых наложницах? Он мало разбирается в государственных делах...
— А Джхутимес?
— Царевич Джхутимес? Твоё величество, мне трудно сказать...
— Говори как есть.
— В его жилах течёт не только кровь великих фараонов, но и...
— Разве кровь божественных владык Кемет не освящает всякую другую, даже будь она варварской? Мне странно слышать такие слова от тебя.
— Твоё величество, — резко сказал Эйе, — если твоими советниками стали Джхутимес и Хоремхеб, то как могут их советы ужиться с моими? Я не хотел бы, чтобы решённое ими было скреплено моей печатью...
— Эйе, решаю только я!
— Прости, твоё величество, божественный Небхепрура. Но с недавних пор ты вообще не нуждаешься в моих советах. Зачем же иметь при себе чати?
— Кто-то должен же просматривать многочисленные и глупые донесения правителей областей! — улыбнулся Тутанхамон, но улыбка его вышла грустной. — Ты знаешь, Эйе, как ценю я твою преданность и твоё умение разбираться в делах, но ты не одобряешь войны, а я стою за неё. Ты же прекрасно понимаешь, что второго такого случая может и не представиться. Сейчас в Кемет спокойно, и она сильна, она преисполнена решимости вернуть себе утраченное. Кемет, Митанни, Ретенну, верные союзники из числа ханаанских царьков — разве этого мало? Мы не только вернём себе былое могущество, но и сотрём царство Хатти с лица земли, вероломное, злобное царство, от которого любая держава может ожидать только беды. Нельзя упускать такой возможности!
— Твоё величество, ты говоришь как полководец...
— И очень доволен этим! Я не хочу, чтобы мой брат Душратта мог обвинить меня в нарушении договора. Я не хочу, чтобы земли верных Кемет правителей Ханаана подвергались разорению. Разве этого недостаточно?
— Твоё величество, но война будет стоить очень дорого!
— Всё окупится за счёт военной добычи, особенно за счёт пленников, а к тому же... Разве тебе неведомо, что именно хатти в союзе с нечестивыми племенами хабиру угрожают торговым путям и ведут себя как разбойники с вавилонскими и митаннийскими караванами? Ты хочешь, чтобы торговля прекратилась? Не для этого я переезжал в Мен-Нофер. Хатти слишком помешали мне! Больше мне нечего сказать, Эйе. А что думает моя царица?
Я не ожидала, что он обратится ко мне, я даже и не понимала, зачем он приказал мне остаться. Может быть, просто потому, что хотел ощутить поддержку? Ведь я не была подобна моей матери, великой царице Нефр-эт. И я сказала:
— В одиночку справиться с хатти было бы трудно, но, объединившись с Митанни и Ретенну, Кемет победит их. Мирные пути для торговли будут расчищены, и те мелкие царства, что в былые времена отошли от Кемет, снова увидят её силу и присоединятся к ней.
— Ты хорошо сказала, моя госпожа! Мы вернём доверие Джахи и Аккада — разве этого мало? Это очень важно! Никто ещё не был силён в одиночку. Эйе, мы когда-то говорили с тобой о том, сколько власти надлежит дать правителю каждой области. Никто не в силах охватить взором всего, но стать многооким...
Эйе вдруг взглянул на фараона почти насмешливо.
— Твоё величество, а как отнесутся к войне немху? Ты уже знаешь их мысли?
Рука Тутанхамона сжала царский жезл так сильно, что я подумала — он сейчас переломит его. Только Эйе мог позволить себе так разговаривать с фараоном, но и для него это было слишком уж большой дерзостью.
— Ты полагаешь, великий чати, что я во всём спрашиваю совета у немху?
— Многие из них — Маи, Туту, Миннехт, Яхмес, Небутенеф — стали твоими советниками, твоё величество. Отчего бы тебе не посоветоваться с ними?
— Я ни с кем не собираюсь советоваться! Это дело должно остаться тайной до поры до времени, ибо нельзя предоставить хатти возможность подготовиться или убрать свои войска из пределов Ханаана. Никто не должен знать об этом, а то, что ты говоришь о немху, оскорбительно для моего слуха. Немху так же служат мне, как и вы, люди золотой крови Кемет. Если прикажу пойти им на войну — пойдут...
— Пойдут, божественный фараон, если пообещаешь им богатую добычу. Вечноживущий Эхнатон этого, конечно, не понимал...
Мне не понравился тон, которым чати произнёс эти слова, в нём почудилась насмешка. Но мой муж ответил серьёзно:
— Вечноживущий Эхнатон не хотел войны. Он не во всём был справедлив к немху, он мог бы дать им в руки оружие и направить против врагов Кемет, и тогда сегодня не пришлось бы раздумывать над тем, помогать или не помогать царю Митанни. Но ещё не поздно! У всех — у немху и у людей золотой крови — крепкие руки. А теперь довольно! До поры до времени приказываю тебе сохранять тайну и не советую препятствовать мне. В моей руке священный скипетр джед!
Эйе низко склонил свою бритую голову и стоял так долго, как будто ждал иного, более милостивого слова фараона. Я видела, что муж огорчён, но понимала, что ему необходимо было проявить твёрдость, хотя для этого и понадобилось обидеть вернейшего из его советников. Я не знала всех тонкостей, мне было непонятно, что за помощь понадобилась царю Душратте, но спрашивать не хотелось, особенно при Эйе. Хатти очень сильны, даже такая держава, как Кемет, не могла бы противостоять им в одиночку. Что же говорить об утратившем своё былое могущество царстве Митанни, на престоле которого сидел престарелый правитель, не отличающийся ни умом, ни смелостью! Мне вспоминались слова Тутанхамона: «Если у меня будет дочь, выдам её замуж за царского сына Хатти». Брак — сильнейший и безопаснейший союз. Это надо помнить всегда...
— Позволишь ли ты мне удалиться, божественный Небхепрура? — спросил Эйе после некоторого молчания, и голос его звучал сухо. — Мне больше нечего сказать...
— Ты рассердился, Эйе.
— Верный слуга не сердится на своего господина, — сказал Эйе, — он лишь огорчается за него. И да позволено мне будет сказать, твоё величество, сказать в последний раз, что война невыгодна для Кемет, она выгодна только для хатти. Вспомни, твоё величество, ты всегда говорил о мире с ними...
— Говорил, когда Кемет была слишком слаба и когда союзники не находились в смертельной опасности! Я не могу быть предателем, я не могу нарушить условий договора. И достаточно об этом, Эйе. Я хочу остаться один, с моей божественной госпожой...
Эйе удалился.
Мы долго не смотрели друг на друга. В Зале Приёмов было душно, у меня начала слегка кружиться голова, внезапная слабость мешала мне заговорить, хотя бы двинуть рукой. Мой муж не смотрел на меня, он только взял веер и поигрывал им, тихонько ударяя о подлокотник трона, и мы оба, должно быть, выглядели странно в своих церемониальных нарядах, властители в пустом зале, владыки без подданных. Но их было так много за пределами дворца, их было так много за пределами Южной столицы! Очнувшись от задумчивости, мой муж повернулся ко мне, и на его лице я не увидела обычной приветливой улыбки. Он сказал:
— Так я борюсь с чати, так правлю великой страной Кемет. Ты видишь, как бывает тяжело...
— Я это знаю, мой господин.
— Не спрашивай меня ни о чём. Я хотел только, чтобы ты всё это увидела своими глазами. После расскажу тебе обо всём, после, когда вернёмся в наш добрый Мен-Нофер. Теперь тебе нужно удалиться в твои покои, моя госпожа, у тебя усталый вид. Пусть прислужницы проводят тебя, и пусть побудет с тобой Тэйе, меня беспокоит твоя бледность. Ты не ощущаешь недомогания?
— Только кружится голова.
Тутанхамон хлопком призвал слуг и носителей опахала, меня окружила свита моих прислужниц. С горьким чувством покинула я Зал Приёмов, в сердце осталось что-то, похожее на разочарование и немного на обиду, только я не могла понять, на кого. Я с трудом дошла до своих покоев, сразу легла и велела позвать Тэйе, старую кормилицу моей матери, верную советчицу и подругу, всегда умевшую утешить и приласкать. Я думала о том, что меня ожидает судьба моей матери — всегда быть рядом с могущественным властителем и не произносить ни слова, только слушать, слушать и молчать. «Пусть бы так, — думала я, — только бы чувствовать, что сердце его рядом, что любовь его не проходит, что нет для него никого на свете превыше Анхесенпаамон!» И когда пришла Тэйе, я велела ей сесть в кресло возле моего ложа и поговорить со мной о чём-нибудь простом и весёлом, таком, чтобы отдохнуло сердце, чтобы отвлеклось от грустных мыслей. Тэйе повела речь о моём раннем детстве, о смешных моих привычках, о сказках, которыми я всегда бывала недовольна и сама придумывала их концы. Тэйе знала, что нужно делать, Тэйе всегда умела утешить меня...
