— Так и должен был ответить верный служитель бога мудрости, — улыбнулся Тутанхамон. — А я скажу тебе, учитель, что самым страшным почитаю предательство. Любой враг, если лицо его открыто, может быть побеждён. Но если рука, которую ты почитаешь рукой друга, сжимает в складках одежды кинжал...

Я с беспокойством взглянул на него, ибо почувствовал, что слова его таят в себе скрытый смысл. Но кого из тех, кто мог называться другом фараона, мог он заподозрить в предательстве? Я увидел, что и Раннабу встревожился.

— Что тебя заставляет говорить так, твоё величество? Разве кто-то из твоих приближённых заслужил твоё недоверие? Открой мне своё сердце, облегчи его тяжесть, быть может, я сумею помочь тебе, смогу развеять твои подозрения...

— Положи руку мне на плечо, Мернепта, — неожиданно сказал он, — я хочу ощущать твою руку, ибо знаю, что она никогда не нанесёт удара из-за угла. Сделай это, учитель, я хочу этого...

Я исполнил его просьбу и почувствовал, что по телу его пробегает лёгкая дрожь. Не говоря ни слова, я накинул на его плечи свой плащ, хотя и понимал, что он дрожит не от холода. Раннабу хотел было отойти, чтобы не мешать нам, но Тутанхамон остановил его:

— Останься, Раннабу, твои глаза могут увидеть то, что ускользнуло от моего взора и от взора моего учителя.

Раннабу почтительно поклонился и замер, глядя снизу вверх на нас, которым приходился чуть выше пояса. Странное это было зрелище — фараон, жрец и учёный карлик на плоской крыше храма бога Пта, под тревожным звёздным небом.

— Вот что тревожит меня — заговорил Тутанхамон медленно и очень тихо, — что не даёт покоя моему сердцу, что мешает сну и отдыху и уводит меня в край мрачных мыслей, горьких, как перезревшие плоды. Было время, когда люди Кемет разделились на приверженцев Атона и старых богов, на немху и людей золотой крови. Тогда Кемет была со всех сторон окружена врагами и речь шла уже не о расширении и даже не об удержании границ, но о спасении остатков ханаанских владений. Если посылали войска в Ханаан, у них не было никакого успеха, ибо брат смотрел на брата как на врага и поклоняющийся Атону был готов вонзить зубы в горло тому, кто хранил амулет с изображением Амона-Ра. Настало время, когда все поняли, что, если так и будет продолжаться, Кемет погибнет под натиском хананеев или хатти. Восстановленные храмы побудили людей к примирению, боги просветили их разум, и рука сошлась с рукой, и брат наконец взглянул в глаза брата. Но вот прошло время, и все забыли о том, что враги Кемет живы и благоденствуют. Мои войска ведут успешные бои в стране Куш, храмы получают богатую военную добычу, добились мы успехов и в Ханаане, но всё это время хатти собирали силы. И вот теперь предстоит решить, что делать: допустить, чтобы стрела войны перелетела через границы царства Хатти, или ждать, пока оно само двинется на нас? Недавно у меня были Джхутимес и Хоремхеб, оба они обеспокоены тем, что наш союзник и дед моей жены Ташшур Душратта может не выдержать натиска хатти и погибнуть, увлекая за собой многие мелкие царства. Эйе же противостоит этому, Эйе не хочет войны. Я и сам не стал бы развязывать её, пока мы были слабы, ты помнишь, учитель, как в своё время я удерживал от этого Хоремхеба...

— Помню, твоё величество.

— Но теперь я вижу, что Кемет достаточно сильна, чтобы противостоять хатти, а главное — я не могу допустить, чтобы погиб тот, кому я обещал твёрдый союз и покровительство.

Быть трусом, когда речь идёт о спасении друга — худшее из предательств! И я решил, что повелю Хоремхебу собирать войска на северо-востоке. С Эйе я справлюсь, я давно уже не соглашаюсь с ним во многих вещах. Но вот что страшно: моя жена, царевна Ташшур, по просьбе Джхутимеса сама всё рассказала мне, поведала, что Супиллулиума намеревается действовать и силой, и хитростью против Великого Дома, чтобы не допустить прибытия войск Хоремхеба на границу Ханаана. Против силы есть оружие, есть мечи и луки. Но против хитрости...

— Ты подозреваешь кого-нибудь, твоё величество? — спросил я.

— Хуже всего обидеть человека несправедливым подозрением, и я стараюсь не думать плохо о людях, которые не причинили мне никакого зла. Да и кто может действовать заодно с хатти? В моём женском доме нет женщин их племени, среди сыновей Кемет вряд ли найдётся кто-то, кто может желать победы хатти. Это невозможно! — Он содрогнулся от самой этой мысли, она привела его в ужас, как внезапное появление ядовитой змеи. — И кто может действовать против меня? Немху благодарны мне, благодарны и те, кому я вернул свою милость — бывший верховный жрец Дома Солнца Туту, царедворец Маху, не говоря уже о служителях богов, чьи храмы несказанно обогатились. Неджесы и воины тоже не поднимут меча против меня, ибо я уменьшил налоги, ибо поддержал войска в трудное время богатствами царской казны. Кто же тогда, кто?

— А откуда получила эти сведения твоя жена, божественный господин? — спросил Раннабу. — От своего деда?

— Да, от своего деда, царя Душратты. И она не стала бы обманывать меня, она любит меня...

— Прежде всего потому, что обман не в интересах её деда, царя Митанни, — рассудительно заметил Раннабу.

Тутанхамон улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться косматой головы карлика.

— Ты не веришь в бескорыстную любовь женщины к мужчине, Раннабу?

— Мне самому не дано испытать любви женщины, твоё величество, но я не могу не верить, когда вижу её величество царицу Анхесенпаамон, когда вижу Бенамут, чьи сердца горят любовью к тебе. И всё же женщины бывают коварны, а бывают просто глупы, и тогда невольно могут причинить зло...

Тутанхамон задумался, глядя на звёзды. Своей тонкой, узкой рукой он удерживал мою руку на своём плече, и сердце моё радовалось от того, что он ещё нуждается в моей поддержке, хотя сам давно вершит судьбы Кемет. Раннабу что-то пробормотал себе под нос, должно быть, опять по поводу женской глупости или хитрости, и это рассмешило нас. Становилось прохладно, как всегда бывает ночами перет, и я сказал:

— Твоё величество, не пора ли вернуться во дворец?

— Нет-нет, побудем здесь ещё, учитель. Я хочу услышать твой совет, твой и Раннабу. Эйе уже не может помочь мне. С недавних пор я чувствую, что мы отдаляемся друг от друга...

— Твоё величество, ты должен поступать так, как велит тебе твоё сердце, — сказал я, — молись богу мудрости, прикажи служителям богов во всех святилищах Кемет читать молитвы о спасении фараона от врагов его. И присматривайся к тем, кто особенно угождает тебе, кто пытается проникнуть в твои тайные мысли...

— И никому не говори о том, что собираешься послать Хоремхеба с войском в Ханаан, — добавил Раннабу. — Сотвори всё тайно, твоё величество, а если удастся, направь врага по ложному следу...

— Как, Раннабу?

— Отправь двух гонцов к царю Митанни — одного явно и на виду у всех придворных, дай ему послание, в котором будет заключаться твёрдый отказ отправить войска ему на помощь. Второго же пошли тайно, и в послании, которое ты дашь ему, будет заключаться истина — твоё согласие. Не забудь предупредить свою жену, митаннийскую царевну. Тогда твой тайный враг, если он существует, выдаст себя тем, что либо попытается перехватить первого гонца, либо постарается подкупить его. И в том, и в другом случае ты ничего не потеряешь, а к тому же можешь ещё напасть на след врага. Если только твой враг очень умён и хитёр, он может не попасться в эту ловушку...

— Благодарю тебя за совет, Раннабу, такого поистине не могли бы придумать мои мудрые советники! — сказал фараон, и в его голосе прозвучало восхищение пополам с искренним изумлением. — Я не думал, что ты так хитёр, мой придворный звездочёт.

— Твоё величество, я родом из племени кочевников шасу, а их в Ханаане называют хитрейшими людьми на свете, превосходящими даже фенеху, — не без гордости заметил карлик. — И если мне удастся оказать тебе услугу, я буду чувствовать себя счастливым, твоё величество.

По двору храма изредка проходили жрецы со светильниками в руках, и, замолчав, мы стали смотреть на эти плывущие огоньки, которые на время отвлекли нас от звёзд и от нашего невесёлого разговора. Откуда-то доносились скорбные и торжественные звуки гимна, слова разобрать было трудно, но и без этого гимн производил величественное и грозное впечатление, и я вспомнил свою молодость и своё служение в храме бога Тота, и тот день, когда впервые увидел Тэйе, мою божественную, мою невероятную Тэйе... Задумался о чём-то и Раннабу, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, одними губами повторяя напев. Над нами в небе всё ещё светила грозная красноватая звезда, но когда я наконец снова обратил к ней взор, мне показалось, что блеск её постепенно угасает и что она уплывает от нас, унося в себе недоброе предзнаменование.