— Бывали случаи, когда фараоны восходили на престол в моём возрасте?

— Бывали, твоё величество. Бывали и младше — десятилетние, даже девятилетние.

— Но они правили не сами.

— Не сами. Их именем правили советники, иногда матери или другие родственницы, как царица Хатшепсут...

— А моего слова будут слушаться, учитель?

— Твоё величество, если оно будет разумно и твёрдо, будет воистину царственным словом — кто посмеет ослушаться его?

— В стране Кемет издавна почитают стариков. Разве мне может быть дана мудрость шестидесятилетнего?

— Твоё величество... — Я задумался на миг, прикидывая, стоит ли говорить. — Твоё величество, я скажу странную вещь, но мне кажется, что годы сами по себе ещё ничего не значат. Они обогащают нас опытом, а мудрость, божественная мудрость, может быть ниспослана и двенадцатилетнему. Ты всегда жил во дворце, ты видел и слышал всех высших сановников Кемет, ты многое видел и думал о многом. И это поможет тебе теперь, великий господин...

Он застенчиво улыбнулся, из-под длинных ресниц блеснул благодарный взгляд. Его явно утешили и ободрили мои слова, и мне было приятно это. Мы полюбовались ещё бледнеющими звёздами и вернулись во дворец, где юный фараон бросился на ложе и мгновенно заснул, не успев даже снять диадемы с золотым царским уреем, как позволено человеку только в детстве или цветущей поре ранней юности. А я отправился в свои покои и долго ещё молился своему богу-покровителю, прося его не оставлять юного Тутанхатона своим покровительством. И я знаю, что великий бог внял моим мольбам...

И вот настал день, когда на голову Тутанхатона была возложена двойная корона земель Нехебт и Буто, настал великий день, когда над страной Кемет взошло солнце фараона Небхепрура Тутанхатона.

На рассвете этого дня мне, воспитателю и наставнику его величества, была дарована великая честь возвестить новому владыке Кемет приход благословенного дня, приветствовать его пробуждение ото сна. В своей роскошной опочивальне лежал он на драгоценном ложе, украшенном изображениями золотых зверей, обитателей Страны Богов. Тонкая ткань, благоухающая миррой, окутывала его прозрачным облаком, и он поистине был подобен спящему богу. Крепко спал юный владыка Кемет, полуоткрыв губы, улыбаясь во сне, и невидимые боги-хранители простирали свои руки над его сонным покоем. Я приблизился и возгласил утреннее приветствие, и он открыл глаза и обратил ко мне юное прекрасное лицо, сияющее доброй улыбкой. Тотчас покой заполнили жрецы и придворные, хранители одежд, сандалий и бальзамов, носители опахал и царских жезлов, важнейшие сановники во главе с Эйе, прибыли царицы Анхесенпаатон, Меритатон и Нефр-эт. Все они приветствовали пробуждение фараона и прислуживали ему, пока совершался обряд его облачения. Пока искусные в своём деле мастера полировали ногти на ногах и руках фараона, подводили чёрной и синей краской его глаза, пока умащали его лицо и тело драгоценными маслами, тихо звучали торжественные песнопения в честь восходящего солнца и его лучезарного потомка, владыки Кемет, грядущего, чтобы властвовать во имя царственного Атона. На голову повелителя был возложен парик, поверх него — бело-красный немее[108], закреплённый золотой лентой с царским уреем. Белая складчатая набедренная повязка, перехваченная широким золотым поясом, царский передник из цветных бус с бахромой в виде священных змей и сандалии из позолоченной кожи дополнили наряд фараона, грудь его была украшена драгоценными ожерельями и изображениями скарабеев, на запястья, предплечья и щиколотки надеты золотые браслеты, пальцы унизали массивные перстни. В церемониальном царском наряде Тутанхатон казался совсем взрослым, и когда верховные сановники Кемет пали ниц перед повелителем, никому не показалось странным различие между их возрастом и возрастом нового фараона. Парадная золотая колесница, запряжённая парой белых коней, доставила владыку к Дому Солнца. Ударив трижды своим скипетром в ворота храма, фараон назвал своё имя, и ворота святилища распахнулись перед ним. Совершив очистительные обряды, фараон принёс в жертву великому Атону сосуды с благовониями, вино и плоды, и после этого был препровождён служителями храма во двор Солнечного Камня, где состоялось таинство общения нового владыки Кемет со своим солнечным отцом. Когда же голова его была увенчана двойной царской короной и были провозглашены пять великих имён[109], царедворцы вновь пали ниц и пожелали фараону долгих лет царствования и процветания. Потом состоялась церемония представления верховных жрецов, высших сановников и военачальников, и никого не удивило, что почётное место по правую руку фараона занял отец бога Эйе, а по левую — Хоремхеб. Был удостоен почестей и наград и я, воспитатель и наставник его величества, и сердце моё ликовало при виде великой радости Кемет. Множество золотых ожерелий и драгоценной посуды получили в награду избранные его величеством, множество подарков досталось и народу, допущенному на двор храма, и в этот день даже рабам приказано было выдать мясо и вино. До самого вечера затянулся торжественный пир в главном царском дворце Ахетатона, а когда фараона торжественно проводили в его опочивальню, великая грусть вдруг сковала моё сердце, и я закрыл рукою глаза, чтобы его величество не увидел моих слёз. Вот кончено всё, к чему был призван жрец Мернепта, вот ученик превратился в великого властителя страны Кемет, вот воспитанник повелевает высшими, вот мальчик становится мужчиной, ибо ничто так быстро не разлучает с детством, как двойная бело-красная корона, как скипетр в руке, как жезл и плеть. Вот прошло время, когда мои руки возносили его к звёздам, и ныне я — лишь прах у ног его. И я почувствовал себя одиноким, воистину одиноким, как бывает одинок тот, кто слишком большой любовью взрастил сокола и выпустил его на свободу. Вернётся ли он когда-нибудь на руку твою? Когда фараон сотворил коленопреклонённую молитву царственному Солнцу и возлёг на своё ложе, я вместе с другими придворными приготовился уйти, но вдруг его величество остановил меня и пожелал, чтобы я оставил горящим один светильник и занял место в кресле напротив царского ложа. Я воспротивился этой великой чести, но фараон настоял на своём, сказав:

— Тебе, учитель, не пристало стоять перед ложем своего ученика.

— Да будешь благословен ты, твоё величество, — возразил я, — добрый властитель страны Кемет — уже не ученик.

— Не отказывай мне в этом, учитель, — сказал фараон, улыбаясь мне, как в былые времена,— чтобы мне не пришлось сожалеть о том, что трон лишил меня многих простых вещей, бывших отрадой моего сердца. Сядь, учитель, и скажи мне, как прошла торжественная церемония и был ли я достоин имени моих великих предков?

— Ты сиял, словно солнце, твоё величество, — сказал я.

В моих словах не было ни капли лести, и его величество благосклонно принял их. Усталость смежала его веки, но он спросил меня:

— Учитель, знаешь ли ты послания великих фараонов, начертанные на стенах пирамид?

— Мне они известны, твоё величество.

— А те, что начертаны на стенах гробниц в скалах?

— И они тоже.

— Что оставили в назидание потомкам великие фараоны, если сказать коротко?

— Фараону надлежит быть справедливым и сильным, твоё величество.

— Справедливым и сильным... А в чём состоит справедливость, Мернепта?

— Достойно награждать, достойно карать.

— С этим мне хотелось отправиться в царство сна, хотелось услышать от тебя добрые и мудрые слова, достойный Мернепта, — сказал его величество с улыбкой. — Ты ведь будешь со мной? Ты не покинешь меня?

— Никогда не покину, твоё величество.

— Тогда подожди, пока я усну, не покидай меня, пока не увидишь, что я крепко сплю. Завтра утром придёт Хоремхеб, мы о многом будем говорить, и мне бы хотелось, чтобы ты присутствовал при нашей беседе. Сегодня мы уже не пойдём на крышу храма, правда, учитель? Завтра придворные мудрецы займутся толкованием моих снов, и мне бы хотелось их порадовать, увидеть что-нибудь приятное, но кажется, я так крепко засну, что ничего не увижу... — Он улыбнулся и закрыл глаза, но тотчас же открыл их снова. — Почему такая тишина во дворце, учитель?