Внутри будто распустилось какое-то напряжение.
— Я тоже сначала постоянно хотела вернуться. Ненавидела родных, а все равно искала причины, почему все не так плохо и я просто сглупила, — вдруг призналась я, — Почему-то признать себя дурой казалось легче, чем жить самой.
Виль сначала удивленно замолчал, а потом продолжил чистить яблоко.
— Очень тебя понимаю!
— Но, конечно, я была не в такой безвыходной ситуации, — я улыбнулась ему, — Я-то на самом деле не была дурой, и сначала обчистила сейф отца, а потом уже устроила скандал и гордо ушла.
Мужчина поперхнулся то ли яблоком, то ли смехом. А потом, на мгновение задумавшись, будто что-то решал, все же спросил.
— А почему ты ушла, если не секрет?
— Ну-у… — я задумалась, каким образом лучше преподнести эту историю.
Все было до ужаса банально. Влюбилась в красивого и богатого знатного мужчину, поверила в красивые обещания и, окунувшись в пучину по-юношески сильных эмоций, забыла, в конце концов, об осторожности. А он — об обещаниях. Конечно, сразу после того, как хорошо провел со мной время.
Отношения наши я, даже не помышляя о том, что меня могут обмануть, особо не скрывала. Даже выставляла напоказ. Ну потому что — а чего скрывать, когда все замечательно? Стоило вспомнить, и против воли щеки все же слегка потеплели от стыда. О нас знали тогда все соседи и, конечно, все у кого были девицы на выданье завидовали самой черной завистью. А я только рада была! Пусть завидуют. Конечно, когда зависть по понятным причинам превратилась в злорадство, я пересмотрела свои взгляды.
Пока все шло хорошо, родители меня полностью поддерживали, ведь дочери обедневшего барона составить партию городскому аристократу было большой честью. Сейчас уже я довольно четко понимала, что мужчин, готовых на такой мезальянс, можно по пальцем пересчитать, и Альф к их числу не относился. Но все мы тогда в каком-то полулихорадочном приступе наивности даже и подумать не могли, что можно публично ухаживать за девицей, не имея серьезных намерений.
Мама подговаривала меня скорее скрепить наши отношения и очень надеялась, что я скорее понесу. Отец делал вид, что не слышит этих разговоров, но молча поддерживал. А я просто была счастлива, что мои чувства взаимны, и жалко мне не было. По-хорошему, он меня даже не уговаривал.
И когда Альф уехал, само собой, не женившись на мне, моя репутация была разрушена. А заодно и репутация сестер. Авансом, так сказать! И вот тут-то так неосторожно разогретая в том числе, надо признаться, и моим собственным поведением зависть окружающих обернулась против меня. И оказалось, что родители все это время были против моего распутного поведения, но не смогли удержать меня из-за моего дурного нрава. Они так упорно это повторяли всем, что, кажется, в конце концов поверили в это и сами.
Но рассказывать об этом не хотелось. Мне до сих пор было немного неловко и от собственной наивности, в общем-то, вполне объяснимой и возрастом, и воспитанием; и еще больше — от амплуа жертвы. Если бы у меня была цель разжалобить, я бы с удовольствием рассказала эту грустную историю о несчастной любви и обманутых ожиданиях, представляя себя самой жертвенной жертвой обстоятельств и чистой детской наивности! Благо, даже особо и придумывать ничего не надо, и еще бы приукрасила — должна же от этой истории быть хоть какая-то польза?
Но с графом… Мне почему-то хотелось быть в его глазах более умной. Не хотелось, чтобы он меня жалел, как какую-то неудачницу.
— Я вела распутный образ жизни и родители хотели отправить меня в монастырь, чтобы уберечь репутацию сестер, — ответила я в конце концов, сощурив радостно глаза.
Да, так звучит лучше! Настроение сразу как-то поднялось.
— Прям-таки распутный?.. — удивился мужчина, и его жившие своей жизнью брови изогнулись волной.
— Ну, у меня было три любовника! — слегка приврала я, — И я не могла выбрать за кого лучше пойти замуж. Один был чудесным подкаблучником, другой побогаче, а третий — более титулованный. Тут очень сложно выбрать, понимаешь? — я посмотрела на него обреченным взглядом, и он булькнул смехом, тут же снова пытаясь натянуть серьезное выражение лица, — В общем, они в итоге узнали друг о друге, и я вообще осталась без хотя бы одного жениха! Представляещь? Ни одного! А все же знают, что должно быть хотя бы два. Как же без запасного-то варианта? А у успешной женщины должно быть минимум три варианта на выбор! — я грустно покачала головой, — Теперь вот самой себе приходиться выгрызать и деньги, и титул…
Я повертела в руках дольку яблока, пытаясь понять, влезет ли в меня еще хоть кусочек. Как забавно получается. Я постоянно расчетливо говорю правду. А сейчас вот… вру от чистого сердца? Мне ведь от графа ничего, по сути, не надо.
Я застыла на мгновение поражено, удивляясь собственному ходу мыслей.
А, почему, собственно, мне от него ничего не надо?! С него много всего можно стрясти! Нет, надо было все-таки разжалобить его чуть приукрашенной правдой!.. Я так задумалась, что не заметила, как он приблизился, прижимаясь к губам даже не в поцелуе, а в прикосновении.
Виль улегся всем корпусом на стол, и притянул меня ладонью за затылок ласково, но настойчиво. Кажется, это должно бы был быть не так уж и неожиданно, но почему-то я удивилась настолько, что не могла пошевелиться, не зная, как ответить. Мысли в голове заметались дергано и суетливо.
Что ответить?.. Что ответить? Надо же как-то ответить?!
Ответить хотелось — хотелось обвить его руками, растрепать тугую косу, согреть похолодевшие руки теплом его тела. Но надо, наверное, отстранить его? Надо же, да? Зачем мне это все — только головной боли прибавится! Мне работать надо, а я тут задушевные разговоры веду, чаи распиваю и жду скорее ласки и поцелуев. Я ведь хотела этого. С самого начала, только и хотела.
Нет, надо было все-таки гнать его сразу! А не ждать подвигов от своей силы воли. Это какое-то дурное лицемерие по отношению к себе самой. Дать рассудку право решить, а потом самой же дразнить себя соблазном. Что бы что? Чтобы потом сказать, что пыталась, но обстоятельства были сильнее? Этих обстоятельств могло бы и не быть, если бы я вела себя последовательно.
Нет, все-таки дура.
Меня хватило только на то, чтобы положить ладонь ему на плечо в какой-то до смешного жалкой попытке отстранить. До слез хотелось поцеловать его по-настоящему, и чтобы он меня поцеловал, притянул ближе…
Но он отстранился. Уткнулся лбом мне в лоб, ловя взгляд и не выпуская его.
— Ну что?.. Разве я тебе не нравлюсь? — как-то жалобно спросил он, и это совсем не сочеталось с уверенным взглядом.
Как будто бы он сам не знал ответа? Мне казалось это таким очевидным, что вопрос звучал словно издевка. А еще не к месту в голове закрутились переживания о том, что он поцеловал меня потому, что я сама охарактеризовала свое поведение как распутное. Разве можно похваляться таким перед мужчиной? Я сказала это в шутку, но ведь очевидно, что большинство мужчин предпочло бы принять ее за намек!
Я бы никогда не рискнула так пошутить перед мужчиной раньше, кроме, разве что, Орхана, так отчего же сейчас ляпнула, даже на секунду не задумавшись?!
Я тряхнула головой, выметая чепуху из головы. Нет. Во-первых, относить его поцелуй к моим неосторожным словам точно не стоит, ведь целовал он меня и раньше. Во-вторых, опыт общения с Вилем подсказывал, что мое чувство юмора он все же понимает. Не стоит себя накручивать. Это же граф Виль!
Он целует по двум причинам: потому что хочет или когда надо запудрить кому-то мозги.
Пудрить мне мозги, вроде бы, на данный момент смысла нет. Я не выставляю ему никаких претензий, не злюсь на него и ничего не требую… Никакой пользы от моего расположения в обществе пока тоже нет. Так что скорее всего ему просто захотелось поцеловаться. И сложно было не догадаться по моей не такой уж категоричной реакции раньше — да и сейчас! — что я, в общем-то, не против.
И в таком случае самым лучшим, что я могла сделать — это дать ему категоричную, однозначную реакцию — расставить наконец границы. Да, его внимание очень и очень льстило, а еще успокаивало. Граф привлекал меня, и мысль о том, что я его тоже, что я не одна мучаюсь — не могла не успокаивать.
