С противоположного конца вагона прибыл начальник поезда и льстиво начал давать необходимые показания старшему группы антитеррора. Милиционеры, считая свою миссию выполненной, отступили к купе проводников и стали разглядывать спецовчарку.
– Давай сюда собаку! – подал команду старший группы.
Жара его совсем не брала, хотя, надо признать, черный комбинезон не совсем подходил к местным погодным условиям.
Собаковод дернул за поводок и потащил четвероногого страдальца по коридору. Нюхач упирался, подволакивал задние ноги, будто бы в детстве переболел тяжелым рахитом. Тем не менее, он был доставлен в купе и установлен перед открытой полкой, в багажном ящике которой покоилась злосчастная сумка.
Пес задумчиво уставился на сумку, потом жалобно заскулил, как будто стоял на краю персональной могилы.
– Что это значит? – грозно спросил старший у поводыря.
– А черт его знает, – ответил поводырь. – Если там взрывчатка, он должен молча сесть.
– Так куда ему сесть, если места нет, чтобы сесть, – посуровел старший. – Ну-ка, всем выйти. Чтобы было куда сесть!
Однако пес садиться не стал, а решительно потянул к выходу.
– Он что, от опасности бежит? – спросил начальник поезда, всунув голову в купе.
– Что за ерунда! – возмутился старший группы. – Он собака, взрывному делу не обучался. Откуда он знает, как взрывчатка работает?
– Вот, я же говорил: нет взрывчатки, – обрадовался начальник поезда. – Не бомба это! Слава тебе господи!
Впереди засвистел электровоз. Поезд плавно тронулся. Начальник поезда снял тюбетейку и вытер пот со лба рукавом форменной рубашки. Вздохнувшие с облегчением милиционеры прибодрились. Сержант начал игриво поглядывать на Викторию, а «девятый» задвинул кобуру от пистолета далеко за спину. Проводница только сейчас обратила внимание, что мужчина с подтяжками всю стоянку в Рыздвяном провел в туалете, погромыхивая умывальником. Она уже подобралась, чтобы начать прекращать безобразие, как тут в вагон ворвался расхристанный парнишка в курсантской форме. Он что-то кричал, размахивая билетом, но в перестуке и повизгивании стрелочных переходов ничего нельзя было разобрать. Только через минуту до остолбеневших антитеррористов, милиционеров, начальника поезда и остальных дошел смысл его восторженных воплей:
– Я отстал! Я на такси! Я догнал! Вот мой билет! Там моя сумка!
– Ах, ты отстал, – зловеще произнес старший группы захвата. – Сейчас мы протокольчик составим и припаяем тебе за ложный вызов, за срыв погрузки поезда, за моральный ущерб пассажиров!
– Да, да, за моральный ущерб! – встряла проводница.
– Башку бы тебе открутить! – мрачно сказал вышедший из туалета мужчина.
Нюхач в тамбуре вилял хвостом и демонстрировал прекрасное расположение духа. Проводница, отойдя от стресса, степной гадюкой шипела на военных:
– Натоптали тут мазутой! Вычищай тут за вами!
– Стой! – закричал начальник поезда. – А как это твоя сумка в вагон попала?
Курсант, который совершенно сник под грозным взглядом старшего группы захвата и дулом автомата его подчиненного, встрепенулся:
– Я проводницу попросил поставить. Я ничего. Я с девушкой в кафе зашел. Жарко ведь. Я только поставить попросил. Билет показал. Она разрешила.
– Ну, – голосом холодным, как сталь, обратился начальник поезда к проводнице, – что ты на это скажешь?
– Я? Ничего … Как это я на самом деле забыла? Тут жара такая…
– Если бы не жара, я бы тебя своими руками … – проскрипел зубами начальник поезда и брезгливо отвернулся.
Виктория спросила у старшего, можно ли войти в купе. Тот сделал разрешающий жест, так как все его внимание сосредоточилось на курсанте и проводнице, которые были уже не сами по себе преступники, а организованная преступная группа.
До часу ночи поочередно все обитатели рокового купе писали свидетельские показания. Проводница неприкрыто зевала, так как поняла, что тюрьма ей не грозит, белье разнесено по вагону, и она не прочь бы и прилечь. Несчастный курсант в смягчение своей вины предлагал всем домашние пирожки. На пирожок дал согласие только минно-розыскной пес, остальные отказались. Пес с удивительным проворством проглотил пирожок и деликатно икнул. В вагоне стало прохладно. Виктория периодически смыкала глаза, сидя на своей полке. Невозможно было лечь спать, так как рядом жужжал настырный сержант, выспрашивая номер телефона. После пережитого он видел в Виктории чуть ли не соучастника боевых действий и однополчанина. Наконец мужчина с подтяжками опустил голову вниз со своей полки и спросил милиционера:
– Может, и тебе башку открутить? Спать не дает, зараза!
Когда сошли с поезда военные с овчаркой, Виктория не помнит. Незаметно удалились и милиция, и начальник поезда. Лидия Алексеевна что-то скрытно пожевала и улеглась, укутав ноги одеялом. На верхней полке мышью затих курсант-террорист. Мужчина с подтяжками вытянулся на спине, уронил на пол мокрое полотенце и беспечно захрапел. Виктория уложила сумочку с деньгами, документами и косметикой под подушку и мгновенно провалилась в жуткий сон, наполненный милиционерами, террористами и полуголыми амазонскими проводниками.
Лифт
– Алло! Диспетчерская? Я застрял в лифте между этажами!
– Мастер будет через 30 минут. Вы только никуда не уходите!
Однажды я нечаянно прочел фрагмент милицейского рапорта: «…они сели в лифт и скрылись в неизвестном направлении». Меня эта запись очень взбодрила и к случаю припомнил, что один из моих знакомых, отношениями с которым я весьма дорожу, как-то рассказал мне весьма занятную историю.
Дело было в застойные годы, когда культ личности формально был осужден, но еще не выветрился в мозгах. И описанные события происходили не где-нибудь, а на территории Кремля. Там, где в корпусе номер один находился кабинет тогдашнего Генерального секретаря коммунистической партии Советского Союза – Леонида Ильича Брежнева. Четырежды Героя Советского Союза, трижды Героя Социалистического Труда. Носителя государственных наград суммарным весом в шесть килограммов! Насчет шести килограммов, боюсь, привираю, пересказываю слухи. Кто и когда отважился бы взвешивать пиджак Л. И. Брежнева?
Первый— ныне президентский – корпус можно узнать по куполу с государственным штандартом. В исторических реестрах он значится как здание Сената, построенное в 1776–1787 годах по проекту знаменитого архитектора Матвея Казакова.
Ради общего образования упомяну, что архитектор М. Казаков числил в своем творческом активе и такое здание, как Бутырская тюрьма.
У здания Сената своя персонально-политическая история. Тут в свое время располагались кабинеты Ленина (третий этаж), Сталина (второй этаж), Хрущева (третий этаж, но другой кабинет) и, наконец, Брежнева (третий этаж, но совсем в другом конце дома). Кабинет тогдашнего вождя партийные холуи уважительно называли «Высотой». А высота, как известно, понятие опасное.
До какого-то времени в здании функционировал один общий лифт, шахту для которого в тридцатых годах двадцатого века как-то исхитрились и прорубили в исторической постройке. Лифт, должны вы понимать, был большим, тихим и весьма комфортным. С мягкими креслами, витражами, зеркалами и прочими прибамбасами, без которых не может обойтись ни один лифт столь высокого предназначения – возить туда-сюда высших лиц государства. Там был и телефон экстренной внутренней связи, и другой телефон – для мгновенного выхода хоть в высший орган государства Папуа Новая Гвинея, хоть в Белый Дом. Не было только выделенного туалета и спального отсека, со вздохами вычеркнутых из первоначального проекта исключительно из-за малоэтажности здания.
В тот самый роковой день было назначено чрезвычайное массовое заседание партийной верхушки, которое по причине многолюдности намечалось во Дворце Съездов, расположенном в другой части Кремля.
Должен был быть Партийный Съезд, Пленум или еще какой-нибудь Курултай, этого никто уже не помнит. Но, само собой, его открывать и зачитывать на нем приветственную речь должен был, несомненно, Генеральный секретарь, четырежды Герой и прочая, и прочая, и прочая …