— Задержанные в отрочестве, мы все равно растем, — сказал Бсектил. — Даже если мы могли бы превратиться во взрослых, мы бы деградировали.

— Ясно.

Первенец повел клешней в сторону своего творения:

— Что думаешь?

— Думаю, что получается очень здорово, — ответил я, — хотя выбор объекта немного смущает. Это твоя первая работа? Обычно прадоры такие… практичные.

— Эта первая — отец не разрешил бы ваять его.

— Понятно…

— Итак, твой корабль…

Бсектил направился к двери, я последовал за ним. Шагая по коридорам, мы встретили еще одного деформированного вторинца.

— А как же они? — спросил я. — Они растут, пребывая в постоянном отрочестве? Интересуются ли чем–то, не имеющим практической ценности?

— Для этого у них недостаточно мозгового вещества, хотя при форсировании такое возможно, — ответил Бсектил. — Отец думает о том, чтобы позволить им всем шагнуть на следующую ступень — стать первенцами. Но опять–таки физиологические изменения могут оказаться летальными. Бсорол исследует возможности, ты сумел бы в них разобраться, поскольку они включают адаптогенетику и нанокомплексы.

— Мы могли бы обратить вспять вред, причиненный постоянным химическим подавлением, позволив ганглию расти в наших малых, физически независимых родственниках.

Я так и подпрыгнул, поскольку Бсектил не произносил этих слов: они пришли прямо на мой форс. Проведя диагностику, я обнаружил, что устройство восстановлено — и подсоединено к компьютерной системе корабля Свёрла.

— Кто это? — спросил я.

— Бсорол, — ответил голос.

— Свёрл знает, что я получил доступ к корабельным компьютерам и что ты говоришь со мной? Как–то не хочется закончить жизнь с поджаренным мозгом.

— Он сам предложил это, — ответил Бсорол.

— Да, предложил, — вступил в разговор Свёрл. — Я вижу, как встает на место еще кусочек головоломки. Твоей экспертизы будет недостаточно для помощи Тренту Собелю.

В этот момент мы остановились у со скрипом открывающейся двери.

— Вечно ты избегаешь подробных объяснений, — хмыкнул я.

— Сам увидишь, — сказал Свёрл.

Но я тут же выкинул его слова из головы, поскольку сейчас, когда форс снова функционировал, получил что–то по каналу, раньше соединявшему меня с Флейтом. Странное поскуливание и обрывки поврежденного кода. Тем временем Бсектил провел меня по короткому туннелю в трюм, напоминающий тот, куда прибыли мы с Рисс.

«Копье» стояло здесь — покореженное, продырявленное, но меня порадовало хотя бы то, что корабль не развалился на части. Носовая броня покоробилась от жара там, куда угодил второй рельсотронный снаряд. А посередине, где прошелся атомный луч, отсутствовала целая секция обшивки, так что виднелись закопченные внутренности судна. Шлюзы и ремонтные люки были открыты, и в них тоже маячила угольная чернота. У хвоста, в который попал первый снаряд, работали пятеро вторинцев — в броне, щетинившейся моторизированными инструментами. Им помогала толпа государственных ремонтных роботов. Они сняли поврежденную обшивку, отсоединили термоядерный двигатель и сейчас возились с У-пространственным. Я окинул взглядом гору обломков, извлеченных рабочими, и только потом увидел гравивозок, нагруженный новыми материалами. Свёрл держал слово.

— Переустановка или наладка У-пространственных двигателей обычно прерогатива заводов и верфей, — заметил я.

— Мы можем собирать и ремонтировать их прямо здесь, — ответил Бсектил. — Отец уже разработал движки для У-прыжковых ракет и У-пространственных мин — и суб-ИИ, чтобы управлять ими.

Перспектива получения прадорами подобной техники мне не понравилась. Но Свёрл ведь не такой, как другие? Я промолчал, только махнул рукой в сторону работавших вторинцев:

— А заходить внутрь безопасно?

— Смертоносная радиация отсутствует, все системы отключены, оставшиеся боеприпасы и запасы энергии стабилизированы.

— Я имел в виду, — пояснил я, — что не хотел бы, чтобы меня перекусили клешни вторинца, когда я войду на свой корабль.

Бсектил повернулся к прадорам и что–то прощелкал. После паузы один из рабочих ответил ему тем же.

— Ты будешь в безопасности, — заверил меня Бсектил. — Они все равно пока не заходят внутрь.

Я приблизился, заглянул сбоку в проделанную лучом дыру, но понял, что попасть в корабль через нее не смогу. А пока я озирался в поисках входа, Бсектил подошел и опустил на пол клешню.

— Забирайся на меня, — предложил он.

Я посмотрел на «краба». Мы с ним разговаривали, я отвечал ему так, словно он был человеком или ИИ, гражданином Государства. Однако каждый раз, когда я переставал думать о том, кто он по сути, поведение этого самого Бсектила — а также Свёрла — пугало и ошеломляло меня. Все личные воспоминания, все чужие воспоминания, ставшие теперь моими, доказывали, что прадоры — жестокие безнравственные убийцы. И вот — Бсектил предлагает себя в качестве стремянки, чтобы я мог подняться на мой корабль. А его отличия от обычного прадора — возраст, да форс, да влияние Свёрла… Как и любой мой товарищ на войне, я всегда считал прадоров убийцами по природе своей. И вот сейчас, карабкаясь на клешню Бсектила, а оттуда — на его спину, я подумал, как же все–таки много зависит от воспитания.

Внутри меня встретили черные руины, поэтому потребовалось какое–то время, чтобы сориентироваться. Сознание услужливо подсунуло воспоминания медленно умиравшего в таком же разрушенном корабле человека, но я с легкостью подавил их. Обнаружив наконец остатки коридора, ведущего к задней части корабля, я сообразил, что причиной моего замешательства является еще и гравитационная ориентация. Гравипластины на полу трюма сейчас утверждали: «низ». Коридор же, относительно пола, тянулся вверх из развалин, бывших моей рубкой, жилой секцией и лабораторией. Чтобы подняться туда, мне пришлось использовать в качестве ступеней покореженную решетку пола, обнажившуюся там, где выпали гравипластины. Карабкаясь, я размышлял о том, каким же крепким должен был быть шип, чтобы уцелеть при таком ударе.

В районе обиталища Флейта повреждения уже оказались не столь ужасны, и я, опираясь на стену, без труда справлялся с углом подъема пола. Добравшись до входа в корабельный кортекс, я задумался, как же мне залезть внутрь. Впрочем, этого и не потребовалось. Толчок вырвал контейнер с Флейтом из захватов, и сейчас корабельный разум валялся среди груды обломков в нижнем углу помещения. Подойдя к нему, я исследовал повреждения корпуса.

В одном месте помятый контейнер треснул, из трещины вырывалась струя холодного воздуха. Сняв перчатку скафандра, я подставил под струю руку. Возможно, сам контейнер заморозил ганглий Флейта, сохранив его, а возможно, я опоздал. Всмотревшись сквозь щитостеклянное оконце, я различил внутри лишь случайные отблески. Но что–то там определенно работало. Я попытался связаться с Флейтом через форс, но искаженные коды исчезли, раздавалось только жалобное шипение. Возможно, сломалось встроенное в контейнер радио. И существовал лишь один способ проверить.

Пошарив по поверхности ящика, я нашел крышку небольшого люка, попытался открыть, но контейнер так перекосило, что пришлось воспользоваться осколком кермета, чтобы поддеть крышку. Внутри, к моему облегчению, я увидел неповрежденные кольца смотанного оптического кабеля. Развернув его, я воткнул конец в гнездо своего форса.

— …прости… — произнес Флейт.

— Пилот, — приказал я, — отчет о состоянии.

— Я… умираю, — ответил Флейт. — Системные порты… с первого по сто двадцать пятый… отсоединены. Ведется… диагностика. Внутренний заряд… восемь процентов. Система охлаждения… повреждена… органика… разлагается. Статус У-расчетов… нулевой…

— Конец отчета, — перебил я, с болью вспомнив о том времени, когда только что купил Флейта у «моллюска» Брита. — Бсектил?

— Помощь на подходе, — ответил первенец через форс.

Помощь прибыла в виде бронированного вторинца, нагруженного инструментами. В сознание резко ворвалось воспоминание: государственный отряд готовится захватить аналогично снаряженного прадора, и на этот раз отделаться от чужих ощущений оказалось труднее. Я поспешно посторонился и стал смотреть, как вторинец разматывает силовой кабель и вставляет его в контейнер. На корпусе замигали огоньки, и прадор, подсоединив к клешне головку резца, начал разбирать ящик. Я скорчился, борясь с приливом воспоминаний, с гомоном наседавших на границы моего сознания разумов. Что сейчас? И почему сейчас?