Прибыв в начале января 1918 г. через Владивосток в китайский Харбин, Грондейс познакомился с главными действующими лицами русской контрреволюции на Дальнем Востоке. Он в целом высоко оценил уполномоченного Российского правительства на Дальнем Востоке генерал-лейтенанта Д. Л. Хорвата. Еще большее впечатление на него произвел атаман Г. М. Семенов и его Особый Маньчжурский отряд, и Грондейс посвятил впоследствии этой неоднозначной в его понимании личности отдельную главу своих воспоминаний.
Дальнейшие действия Грондейса в качестве военного корреспондента вполне укладываются в ставшее для него уже привычным стремление оказаться на фронте. «Я не задерживался в штабах, зачастую плохо информированных, не ведающих о боеспособности собственных подразделений, плавающих в мистическом тумане. Оценить обстановку я мог только среди солдат», – писал он[14]. Пробыв недолгое время сначала в Чите, затем в Иркутске и, наконец, в столице белой Сибири Омске, он отправился на фронт, прибыл в штаб Западной армии генерал-лейтенанта М. В. Ханжина в середине марта 1919 г.
Пользуясь своим положением военного корреспондента, Грондейс беспрепятственно совершал поездки на фронт, был лично знаком с верховным правителем России адмиралом А. В. Колчаком (дважды встречался с ним) и другими белыми военачальниками. Оказавшись в Российской армии адмирала А. В. Колчака на пике ее успехов в ходе весеннего наступления 1919 г., Грондейс стал очевидцем как успехов белых войск, так и последовавшего отступления всего белого фронта. Побывав и на передовой, и в тылу, он запечатлел оставление Уфы и Екатеринбурга, подробно рассказал о повстанческом движении в Сибири и на Дальнем Востоке, отдельно коснулся разоблачения большевистского подполья в Новониколаевске.
В конце сентября 1919 г. Грондейс уехал с фронта и оказался в Забайкалье при войсках японского экспедиционного корпуса, которые вели войну против красных партизан. Симпатизируя японцам, он исключительно положительно описывал их действия в Забайкалье и Приморье, считая безусловной ошибкой верховного правителя России Колчака отказ от их более широкой помощи. Контрастом с действиями интервентов-японцев выглядят в описании Грондейса бесчинства белых атаманов. Не случайно он отдельно подробно рассказал о действия атамана Б. В. Анненкова и целую главу воспоминаний посвятил атаману Г. М. Семенову. С последним Грондейс был знаком лично и, безусловно, ему симпатизировал. В то же время, несмотря на симпатию, он довольно скромно оценивал качества атамана как личности. «Удаль, которая приковывала к нему все взгляды, возможно, была его единственным достоинством, – писал Грондейс. – Бесстрашного командира эскадрона, ставшего походным атаманом казаков Забайкальского, Амурского и Уссурийского краев, я бы сравнил с пешкой, которую интеллектуальными усилиями провели по всему шахматному полю и наделили непростым достоинством королевы»[15]. Голландец считал действия Семенова недопустимыми, а самого Семенова характеризовал как «патриота, храброго, но ограниченного офицера». «…Семенов не был государственным мужем, – писал Грондейс. – Он не стремился успокоить население, не стремился к миру. Вокруг Семенова собрались русские офицеры, родившиеся в тысячах верстах от Забайкалья, чужие этим краям, их населению, готовые, если дело обернется плохо, отправиться заграницу и проживать там капиталы, скопленные в китайских банках»[16].
О своем участии в событиях Сибирского «Ледяного» похода Лодевейк Грондейс не оставил в воспоминаниях никакого подробного рассказа, сосредоточившись на выяснении роли и степени вины чинов Чехословацкого корпуса за постигшую отступавшую Российскую армию и адмирала Колчака трагедию[17]. Исходя из подробностей повествования, можно сделать предположение, что после Приморья Грондейс, пробыв некоторое время на Востоке, эвакуировался из Восточной Сибири вместе с частями чехословаков.
В декабре 1919 г. Грондейс добрался до Владивостока и вскоре после наступления 1920 г. покинул Сибирь, увезя с собой во Францию собранные за время пребывания в Сибири документы и материалы. Из России Грондейс вернулся в Европу не один. С 1918 по начало 1920 г. в поездках по фронтам Гражданской войны в России его сопровождала Валентина Гончаренко-Петренко. В декабре 1920 г. уже в Европе он второй раз женился. Его русская жена, пианистка по образованию, была почти на 20 лет моложе него (в браке у них родилась дочь).
По возвращении из России Лодевейк Грондейс осел во Франции. Поселившись в Париже, он занялся изучением византийского искусства в Сорбонне. Вернувшись в Европу, он открыто говорил о своих антибольшевистских взглядах в публичных лекциях и периодике. За свою поддержку адмирала А. В. Колчака, генералов Л. Г. Корнилова и А. И. Деникина Грондейс неоднократно подвергался нападкам в прессе. В 1922 г. он издал на французском языке свои воспоминания – книгу, где подводились итоги его пребывания в нашей стране, «Война в России и Сибири»[18]. Выход книги, безусловно, был заметным событием. Предисловие к ней написали посол Франции в России в 1914–1917 гг. Морис Палеолог и профессор русского языка и литературы в Сорбонне Эмиль Оман, а на авантитуле книги был помещен карандашный портрет Лодевейка Грондейса, выполненный И. Е. Репиным.
После нескольких лет жизни во Франции в конце 1928 г. вместе со своей русской супругой Валентиной Грондейс возвратился в Голландию. В 1931 г. он был назначен преподавателем истории византийско-русской культуры, в 1935 – экстраординарным профессором истории византийского искусства, в 1939 стал экстраординарным профессором иконографии и религиозного искусства Утрехтского университета. Одновременно с научной работой в университете в 1930-е гг. Грондейс предпринял ряд учебных поездок по странам Восточной и Юго-Восточной Европы.
Но жизнь Грондейса не ограничивалась одной лишь научной работой. Его очевидная склонность к приключениям вылилась в ряд командировок в колонии и зоны военных конфликтов. В 1929-1936 гг. Лодевейк был постоянным сотрудником еженедельника «Национальное единство», ставившего своей задачей укрепление связей между Голландией и ее колониями. В 1932–1933 гг. Грондейс, находясь в поездке на Дальний Восток, был свидетелем японской экспансии в Маньчжурии. В 1936–1937 гг. Лодевейк неоднократно бывал в Испании, в которой в эти годы шла гражданская война. Грондейс, будучи очевидцем и участником Гражданской войны в России, был убежден в том, что испанская революция – прямое продолжение революции российской. В ходе войны в Испании он принял сторону генерала Ф. Франко.
В начале 1940-х гг. Грондейс на непродолжительное время поселился в Париже, где в 1941 г. защитил докторскую диссертацию «Византийская иконография распятия Христа». К началу Второй мировой войны он возвратился в Голландию, где продолжил преподавательскую деятельность в оккупированной Германией Голландии. После нападения в июне 1941 г. нацистской Германии на Советский Союз немцы, учитывая его знание России, оказывали давление на Грондейса, с тем чтобы он выступил с публичными лекциями и в прессе против СССР. Но в опубликованной в июле 1941 г. в амстердамской газете De Telegraaf статье «Русский солдат»[19] он, напротив, высоко оценил как качества русских солдат, так и усилия России в годы Первой мировой войны для достижения победы над Германией. Распространение статьи было запрещено, хотя автора и не арестовали.
После освобождения Голландии Грондейс попал под подозрение в сотрудничестве с нацистами. В 1944 г., еще во время оккупации, он получил должность полного профессора иконографии и религиозного искусства университета в Утрехте – в то время, когда учебная жизнь в университете почти остановилась. Кроме того, он не избегал контактов с членами голландского Национал-социалистического движения и с оккупационными властями. Предъявленные ему обвинения в итоге были с него сняты, и он продолжил работу в университете в должности профессора. После смерти своей второй жены Лодевейк Грондейс в июле 1948 г. женился на Эллен Гудрун Брукс. В 1949 г., в возрасте 70 лет, он ушел из Утрехтского университета, но продолжил активную публикаторскую деятельность.
