2. На Ломнице
Майдан, 6–19 июля
12-й армейский корпус занят реорганизацией своего небольшого участка фронта наступления, который все же слишком велик для его действующих сил. Большая часть солдат осталась в арьергарде, отказавшись выходить на передовую. Заставить их нет никакой возможности, так как правительство упорно желает подчинить судьбы России требованиям солдат, а управление ходом событий равнодушным, скептичным, а то и враждебным к войне комитетам.
Отношение солдат поражает теперь своей грубостью, как до этого поражало смирением. Кое-кто из штабных офицеров, тех, что вошли в военные комитеты и посещают солдатские собрания, незаметно переняли плебейские манеры и говорят торопливо и яростно, как агитаторы. С немалым удивлением смотрю на генерала Черемисова, который прогуливается в обществе двух солдат.
Теперь генералы дожили до необходимости льстить солдатам, добиваясь фальшивым дружеством, которое, разумеется, никого не обманывает, того, что новый режим не позволяет добиваться дисциплинарными мерами. Время уходит на то, чтобы убедить резервы идти на передовую и сменять товарищей, которые все это время действовали без их помощи. По счастью, неприятель не проявляет большого желания атаковать. Скорее всего, он надеется выиграть больше, выжидая, а не кидаясь в бой.
И все-таки среди солдат – революция делает из людей плохих граждан – есть те, кто хочет сражаться, одни из чувства долга, другие для собственного удовольствия. В подражание ударным батальонам капитана Неженцева они собираются в «смертельные батальоны» или в «батальоны смерти»[169] и самостоятельно, вне контроля высшего командования продолжают вести войну против национального врага на свой страх и риск.
Чтобы познакомиться с ними, я еду на автомобиле в долину Ломницы. На противоположном берегу вижу вражеские позиции, они серпантином поднимаются по склону. Выхожу из машины. Впереди чудная прогулка среди лесной свежести по одной из замечательных галицийских дорог.
Внезапно слева слышу команду: «Смирно!» Несколько сотен солдат расположились лагерем в лесу, при нашем приближении строятся. Они по собственной воле вернулись к дисциплинарным «предрассудкам» старого режима.
Это без исключения молодые парни, достаточно грубые и хулиганистые, но они вскакивают и отдают честь с такой готовностью, что невольно вызывают улыбку. Они похожи на французских или английских бойскаутов и своими кострами, и огромными красными знаменами с черепом и скрещенными костями. Они воюют для собственного удовольствия, прекрасно держатся под огнем, пойдут туда, куда поведешь. У них строжайшая дисциплина.
Меня знакомят с молодой девушкой, сначала при нашем приближении она спряталась. Она немного мужеподобна, похожа на водительниц трамваев в Англии, энергичных и приятных. Ее зовут Юлия Казаненко, она украинка, ей 21 год. У нее два Георгиевских креста, и ее представили к третьему; во время наступления 25 июня ее ранило в руку осколком гранаты. Юную героиню не в чем упрекнуть, разве только в том, что ее суровость довела до отчаяния не одного офицера из батальона.
3. Штаб «Дикой дивизии»
Станиславов, 7/20 июля
Я побывал в штабе знаменитой «Дикой дивизии»[170]. Она сыграла важную роль в последнем наступлении, где черкесы сражались с шашками наголо. В надежде принять участие в такой атаке я и попросил разрешения сопровождать эти полки выходцев с Кавказа.
С разрешения генерала Корнилова дивизия сейчас отошла от линии фронта, лошади отдыхают, люди празднуют Байрам. Большинство из кавалеристов мусульмане.
Я приехал в Станиславов утром на автомобиле: 2-я бригада пригласила меня принять участие в празднике. По дороге мы то и дело обгоняли всадников-черкесов, они спешили на общую трапезу и состязания, которые соберут всех детей Магомета, рассеянных среди множества христиан.
Однако не могу сказать, что меня не волновало, что все эти подводы с сеном, продовольствием, боеприпасами, все эти солдаты, которых мы видим в клубах пыли, удаляются от фронта и, похоже, никто не собирается обеспечить едой или сменить тех, кто вот уже две недели сидит измученный в завоеванных окопах.
«Дикая дивизия», с которой я уже не раз сталкивался и куда сейчас еду, – одно из самых блестящих подразделений русской армии. Сформированная исключительно из добровольцев-кавказцев, получившая офицеров из знатных кавказских семей, она со дня своего рождения, которое пришлось на начало войны, была любимым детищем царского правительства. По этой причине, а также и по политическим соображениям великий князь Михаил [Александрович] долгое время был ее командующим. Потом брата царя сменил князь [Д. П.] Багратион, один из самых знатных аристократов Кавказа, последний прямой потомок Багратионов[171], которые с V века правили грузинским княжеством. Когда этот род вошел в круг русской знати, фамилия была немного изменена, остался титул князей, самый высокий при царском дворе. Говорили, что Багратион способный офицер. В общении он блестящ и интересен. Манеры мягкие, обращение не формально любезное, а исполненное сердечности. К несчастью, с ним царственный род Багратионов угаснет[172].
Другие офицеры «Дикой дивизии» – горячие головы, отчаянно храбрые, живущие бурной жизнью южане. Этот офицер вынужден был покинуть родину из-за убийства, причина – родовая месть, и только война позволила ему поступить в армию. Другой был сослан в Сибирь – он убил соперника на поединке. Большинство из них блестящие офицеры и производят необыкновенное впечатление своими кавказскими костюмами.
Самая невероятная житейская история у начальника штаба полковника [В. Н.] Гатовского. Сначала блестящая карьера – пажеский корпус, диплом Николаевской академии Генерального штаба, пост начальника штаба кавалерийской дивизии, которой командовал один из Карагеоргиевичей[173], брат короля Петра Сербского. Но отношения с командующим не сложились, Гатовский дал командующему пощечину и был разжалован в солдаты. Он исполнял свой долг в качестве солдата-летчика, получил за исключительную храбрость четыре Георгиевских креста, в начале революции ему вернули его чины[174].
Я не мог не восхищаться полковником, который раздает пощечины особам королевской крови, а заодно и генералам, который не робеет перед столь безудержным помощником по штабу и посматривал на них обоих исподтишка У «Дикой дивизии», состоящей в основном их магометан, нет знамени, потому что в России на них непременно изображают святых и клир их торжественно освящает. По турецкому обычаю у дивизии есть бунчук, лошадиный хвост на шесте, а у полков – флажки-вымпелы с цветами «сотен»[175].
4. Байрам
Станиславов, 8/21 июля
Сегодня я гость 2-й бригады, состоящей из Татарского[176] и Чеченского [конных] полков. Когда я приехал, стол у чеченцев был уже готов, его накрыли в саду, где оркестр играл кавказские мелодии.
Начальник бригады, князь Фазула-Мирза Каджар, дядя персидского шаха, из старинного династического рода Каджаров[177], принял меня с изысканным спокойствием знатного персидского аристократа. Вскоре приходят командиры двух полков: полковник [Д.] Мусалаев и грузинский князь [Л. Л.] Магалов, а с ними их сопровождающие – полковник [Н. Ф.] О’Рем, ирландец по происхождению, и старый граф [Ю. В.] Комаровский, а за ними блестящая свита молодых офицеров: татар, чеченцев, черкесов и русских.