Когда весной 1916 г. Грондейсу вновь довелось посетить штаб армии французов, то оказалось, что отголоски его славы достигли уже и Вердена: он был удостоен награды российским военным командованием. Здесь он делил трапезу уже с французскими военачальниками Анри Филиппом Петеном и Робером Нивелем. Благодаря их посредничеству ему позволили принять участие в облете театра военных действий. Его наблюдения были довольно лирическими, описание природы необычайно романтичным и преисполненным поэтического настроения. Он был зачарован «величественностью пейзажа и завораживающей зрелищностью военного действа». Он полностью погрузился в это. «Я ощущал себя индонезийским богом войны, который грозно и озабоченно, восторженно и с состраданием, предвидя исход, невозмутимо наблюдал с заоблачных высот за подготовленным местными богами ристалищем гладиаторов».

Вернувшись в 1917 г. в Россию, Грондейс стал свидетелем Февральской революции, в результате которой царь был низложен. Его удручало положение в армии: падение дисциплины, несоблюдение приказов старших по званию. Но война продолжалась, а моральный дух Грондейса не претерпевал изменений. Он принял участие в июньском наступлении 47-го Сибирского пехотного полка на позиции румын на Юго-Западном фронте, месяцем позже в операции мусульманского чеченского кавалерийского полка против немецких войск. А еще месяц спустя пошел дальше и принял командование 46-м Сибирским полком после гибели российского военачальника. И не без успеха. Под его командованием полк штурмом взял высоту под городом Тернополем и захватил в плен немецкий батальон. Когда в том же году произошла Октябрьская революция, от боевого духа солдат ничего не осталось. Победа была на стороне большевиков, руководимых Лениным. Убежденный в том, что борется за правое дело, Грондейс хотел присоединиться к Добровольческой армии под командованием генералов Алексеева и Корнилова, которые прославились в общей борьбе Антанты с союзом Германии, империи Габсбургов и Османской империи.

Однажды, когда он продвигался на Юг России, его арестовали большевики. Задержанный, он снова стал журналистом, профессиональное любопытство которого вынуждало его попытаться понять противника. Из разговора с матросом, который должен был его охранять, Грондейс стал понимать, в чем был секрет силы большевиков: «логика одержимости идеей, которая овладевает массами, соответствует инстинктам и страстным желаниям этих масс». Но обратить себя в их веру он не позволил. После того, как он был освобожден, ничто не могло его удержать от продолжения пути в направлении Добровольческой армии, большинство в которой составляли казаки. В пути его вновь задержали большевики, которых он в пылу страсти охарактеризовал как «стаю азиатов, недостойных свободы».

В здании Войскового правительства в Ростове-на-Дону он наконец встретился с генералами Лавром Корниловым и Михаилом Алексеевым, а также с генералом Алексеем Калединым, атаманом Донского казачьего войска. Все вожди контрреволюции, армия которых насчитывала три с половиной тысячи единиц живой силы, в окружении в десятки раз превосходящих сил противника, укрылись в этом последнем оплоте «мира изящных манер, где можно еще было встретить проявления отличавшего Россию изысканного благородства». Горстка солдат, которые должны были оказать сопротивление «огромному натиску десятков миллионов безбашенных, истошный ор которых заглушал социальный прогресс».

В середине февраля Грондейс покинул город, чтобы присоединиться в Новочеркасске к казачьему войску. В пути машинист поезда сбежал, оставив состав посреди заснеженной пустыни. На случайно проезжавшей мимо карете скорой помощи ему удалось добраться до командного пункта, где он получил приказ совместно с двумя казачьими отрядами, подчиненными Корнилову, атаковать соседнюю деревню. Обдуваемые ледяным ветром, они пробирались со своими пулеметами по глубокому снегу навстречу огню вражеских пушек. Это был неравный бой. В конце концов, понеся большие потери, Грондейс и его соратники были вынуждены отступить. Экспедиция с треском провалилась: контрреволюционеры терпели одно поражение за другим. По возвращении войсковым подразделениям был предоставлен выбор в отношении дальнейших действий, но Грондейс не хотел отступать. Он решил присоединиться к оставшимся частям войска Корнилова, и был зачислен в состав одного из полков. С кавалеристами, офицерами, отличавшимися хорошими манерами, он чувствовал себя комфортно в суровой обстановке войны.

6 марта 1918 г. Грондейс, который к тому времени свободно говорил по-русски, получил задание отправиться со своим помощником в Киев и обратиться с призывом к офицерам, отрезанным от Добровольческой армии, присоединиться к Корнилову. Для дезинформации большевиков ему была выдана справка об освобождении: «Настоящим удостоверяется, что корреспонденту голландской газеты Грондейсу и Павлу Демидову, освобожденным после нахождения под арестом, надлежит покинуть находящийся под контролем Добровольческой армии сектор военных действий в выбранном по их усмотрению направлении». Справка ему не помогла. Не успели они покинуть этот сектор, как их арестовали большевики, которых мало впечатлил дипломатический паспорт Грондейса с многочисленными визами. Их окружили солдаты с искаженными от ненависти лицами, кто-то крикнул: «Да они капиталисты, кончать их».

Под страшные крики сотни красногвардейцев большевистский командир быстренько отправил их в деревню Белая Глина и посадил под стражу в бронепоезд. Пока допрашивали Демидова, Грондейс размышлял об отчаянной ситуации, в которой он оказался. В его нагрудном кармане имелся целый ряд военных документов, свидетельствовавших о его участии в операциях Добровольческой армии. Он прекрасно понимал, что они могут стать фатальными для него, но он не хотел с ними расставаться: они представляли для него огромную ценность. Все сильнее он осознавал, что его могут поставить к стенке.

Позже его перевели в спальный вагон замполита Шостака, с которым они были ярко выраженными антиподами. Дни напролет они колесили взад и вперед вдоль фронтовой линии и вели ожесточенные дискуссии. Грондейсу повезло, что большевик был немстительным. По приезде в Москву, к немалому удивлению Грондейса, его освободили.

По сравнению с его предыдущим пребыванием в Москве, семью месяцами ранее, в городе мало что изменилось. Повсюду он наталкивался на брошюрки с многочисленными предписаниями, уставами, законами, что вызывало у него тошноту, – все эти декреты, по мнению Грондейса, унижали человеческое достоинство. На заводах и фабриках власть авторитета инженеров подменялась властью пролетариев. В гимназиях процесс обучения контролировался привратниками, которые получали больше учителей. Он так никогда и не сможет привыкнуть к новым социальным отношениям.

В конце мая 1918 г. Грондейс перебрался из новой столицы в Петроград, а оттуда через северный портовый город Мурманск вместе с 2500 беженцами покинул полюбившуюся ему Россию на борту корабля «Опорто», идущего под флагами Англии и Португалии. В начале июля он прибыл в Париж, где выступал с различными лекциями, посвященными Добровольческой армии. Он был единственным иностранным участником знаменитого Кубанского похода, единственной кампании, во время которой удалось пробить брешь в революционном кордоне.

Лето 1918 г. Грондейс провел во Франции со своей молодой женой Валентиной Гончаренко-Петренко, с которой познакомился в 1917 г. в охваченном революционными волнениями Петрограде. Ей было двадцать, ему сорок. Со слов посла Нидерландов, он вращался в кругах высшего офицерского состава. Ему был оказан «необычайно радушный прием благодаря его интеллектуальным способностям, обширным военным и научным познаниям, такту и деликатности». В качестве гостя главнокомандующего генерала Анри Гуро он провел неделю на фронте под Верденом. Он также встречался с генералами Ноэлем де Кастельно, Робером Нивелем и был удостоен аудиенции с Жоржем Клемансо, премьер-министром республики. Посол Нидерландов был очень удивлен, что ему удалось достичь такого положения без официальной поддержки посольства. Звезда его взошла так высоко, что он был включен в состав Французской военной миссии, игравшей существенную роль в военной интервенции в Россию.