Было 7. Командир батальона сообщил нам по телефону, что переправа наведена и они готовы переправляться через Стырь. Мы сели на лошадей и углубились в темноту леса.

Арьергард и резервные войска сгрудились у больших костров. Еловые ветки шевелились в огне, потрескивали, распространяя запах смолы. Отсветы пламени ложились на темные ели и казались подвижными драпировками.

Рядом с вязанками сидели люди самого необычного вида, таких только в России и увидишь. На лицах выражение безудержной удали, на головах большие барашковые шапки, и кажется, что эти выносливые, ко всему готовые существа появились здесь из каких-то далеких времен. Мы быстро прошли мимо них, невольно поглядывая на их белые или слегка розоватые барашковые шапки и блестящие кинжалы[77].

Говорят эти люди мало и отдыхают с такой беспечностью, что невозможно себе представить: еще минута и лес наполнится громом боя. Нас они едва замечали. Унтер-офицер, узнав моего спутника, вскочил и громко крикнул: «Смирно!» К нам повернулись любопытные лица, глаза заблестели. Солдаты поднялись, но тут же улеглись обратно, как только полковник дал ожидаемую ими команду: «Вольно!». Полулежащие крепыши походили на питонов, жмущихся к благодетельному теплу посреди ночного холода.

Троп в лесу не было, мы шли, задевая ветки и низко весящий телефонный кабель. С большим изумлением я обнаружил, что уже в километре от лагеря костров не видно – таким густым был лес.

Мы подошли к опушке. Глаза приспособились к темноте, и издалека был виден среди деревьев клочок светлого неба. Тишина мертвая. Немцы стояли недалеко от реки, и успех операции зависел от осторожности наших. Внезапно моя лошадь подалась влево, и возле себя я услышал шепот.

Сотни серых шинелей покрывали землю, оставив узкий проход, по которому мы едва могли ехать. Командиры батальонов подошли к нам. Кроме полковника Бирюкова, поручик, который говорил с нами, был единственным офицером, он находился в этом полку с начала войны. Другим батальоном командовал прапорщик Севастьянов[78]. Я был удивлен, что он командует офицерами, у которых на четыре лычки больше, чем у него. Я еще буду говорить об этом прапорщике.

Мы с полковником подошли к берегу реки и осмотрели понтоны, наведенные для переправы. На быстрине плавали надутые воздухом мешки, скрепленные между собой досками. Мосты показались мне ненадежными, но меня уверили, что инженер промерил глубину реки, она здесь десять метров, что не дает возможности наводить мосты с опорами. Левее, в сотне метров от нас находился мост другого полка – 13-го, под командованием полковника [С. Л.] Маркова, он должен был выступить одновременно с нами.

Пока что, похоже, противник не заметил наших приготовлений. Однако мне сказали, что, возможно, нам готовится сюрприз.

В 9 часов я встал в строй первой роты, которая пойдет через мост. Ночь холодная и темная. Ледяной ветер шуршит на реке камышами, морщит воду с отражениями ракет, которые поднимаются и падают.

Солдаты других батальонов, которые будут переходить Стырь следом за нами, после того как мы расположимся на другом берегу, залегли в камышах. Тех, кто храпит, будят. Наш берег кипит таинственной жизнью. Я слежу взглядом за медленным и сосредоточенным продвижением безымянных солдат в серых шинелях, пытаюсь разглядеть глаза на бесстрастных лицах с резкими чертами лица. Один солдат заговорил в полный голос и получил тычок в бок от соседа: «Замолчи, дурак!»

Слева от нас небо буквально полыхает. Ракеты взлетают одна за другой, заставляя вспыхивать штыки, и падают, оставляя длинные светящиеся полосы. Вспышки артиллерийских залпов окрашивают красным тучи, до нас доносится нескончаемый грохот, слегка приглушенный расстоянием. Строчат пулеметы, их автоматический лязг похож на работу гигантских часов, которые отмеряют смерть.

Если вдруг по странной случайности весь этот грохот смолкает, слышен гром вдалеке, эхо других боев на других, отдаленных, участках фронта. Цель всех этих боев отвлечь внимание от нашей операции или хотя бы, когда операция начнется, не дать возможности неприятелю отправить подкрепление тем, с кем нам придется сражаться.

Мы спускаемся вниз по скользкому берегу, и я ставлю ногу на доску, прикрепленную к надутому мешку. Мост длиной в двадцать метров может выдержать только шестнадцать человек одновременно. Я вглядываюсь в противоположный берег и различаю темные тени камыша, а за ним тени еще более неопределенные, кустарник, наверное.

Но мы заняты переправой. Доски качаются, глубокая черная вода под ними бежит быстро и раскачивает неустойчивое сооружение из небольших надутых мешков и досок. Покачавшись на одной доске, прыгаешь на другую. Внезапно вся цепочка солдат останавливается, и ноги у нас тут же погружаются в воду.

Стоит очередному солдату добраться до берега – а берег довольно высокий, – как он легко на него вспрыгивает, как-то не ждешь такой легкости от коренастых плотных парней. На другом берегу мы одни. Молчаливые, настороженные, мы сбиваемся в плотный и на удивление решительный отряд. С каждой минутой нас становится все больше.

Возвращается унтер-офицер с несколькими солдатами, их посылали в разведку. Поблизости они никого не обнаружили. Они сразу же уходят снова: необходимо определить, где находятся позиции противника. Я сопровождаю штабс-капитана в бараньей бурке с серой меховой бахромой, он помещает свой командный пост за копной сена, которая защищает нас от ледяного ветра. На ноги нам бросают еще одну бурку. Солдат становится все больше, они прибывают с другого берега. Рядом со мной звонит телефон. Огневое зарево разлито там, где грохочет битва, она грохочет все громче, постепенно приближаясь к нам.

Вернулась разведка. Неприятель окопался вдоль шоссе, ведущего на Чарторийск, окопы охраняются и находятся очень близко[79]. Тени, приблизившиеся к траншеям, предупредили врага об опасности. Слева от нас 13-й полк полковника Маркова развернулся в колонны, направляясь прямо на Новоселки. Севернее, со стороны Хряска, кавалерия уже завершила обходной маневр и угрожает левому флангу противника. Мы будем окапываться как можно ближе к неприятелю и, получив более точную информацию, пойдем на приступ.

Как ни жаль, но пришлось вернуться по плавучему мосту обратно. Неподалеку заканчивали сооружение стабильного моста. Завтра по нему поедут пушки, ящики со снарядами, полевая кухня, повозки для раненых.

Когда я подошел к полковнику, он разговаривал по телефону: рапортовал генералу Деникину, ожидая дальнейших распоряжений. В половине второго мы наконец двинулись по охотничьей тропке в лес, в полную тьму. Трудно было не заблудиться: елки и дубы совершенно одинаковые. Где-то около трех рухнули, не раздеваясь, на охапку соломы, дрожа под своими плащами от холода.

В 4 часа мой хозяин уже разбудил меня, держа чашку горячего чая. Немедленное перемещение. Позиции нашего полка продвинулись вперед, и мы должны следовать за ними. Нашу «избу», единственное жилое помещение в лесу, займет генерал Деникин.

Прибыв на новый командный пост, мы обнаружили там целый батальон другого полка нашей дивизии. Он тоже должен был переправиться через Стырь в 9 часов вчера вечером, но, похоже, командир предпочел сначала отдохнуть и дождаться рассвета. Полковник Бирюков сказал, что такое неповиновение приказам высших чинов не столь уж и редко, и снисходительность к виновным поощряет подобное поведение.

Большая яма, вырытая посреди леса неподалеку от реки, – вот наш новый командный пост. Четыре бревна поддерживают потолок, откуда сыплется песок в самые неподходящие моменты, вызывая взрыв хохота у наших двух телефонистов. Как только мы там расположились, развалился «камин», а вместе с этим улетучилась надежда согреться хотя бы будущей ночью.