— А вы... — имя медсестры, дежурившей возле операционной, Топтыгин уже забыл, а может быть, никогда не знал.

— Я Таня.

— Очень хорошо, Таня. Как там Мао?

Настоящего имени рядового узнать так и не удалось, поэтому Топтыгин предпочел называть его Мао. Хотя это и было неразумно, по двум причинам. Во-первых, рядовой был совсем не похож на китайца, он вообще не был похож ни на кого, Топтыгин даже не мог определить его расовую принадлежность. Во-вторых, Горбачев только начал делать робкие попытки помириться с китайцами, и давать людям подобные клички в больнице, где каждый второй сейчас был замаскированным под медика сотрудником КГБ, было несколько политически бестактно и даже небезопасно. Но Топтыгину было плевать, случая отпустить невинную колкость в сторону государственной власти он не упускал никогда.

— Воняет очень. У меня уже башка трещит от этого амбре, — пожаловалась медсестра Таня.

— Замечательно, — сказал профессор и вошел в операционную. Таня последовала за ним.

Мао они обнаружили сидящим на полу и завернувшимся в простыню. Поза и одеяние делали его похожим на древнегреческого философа. Все койки в больнице закончились еще днем, так что спальное место для рядового Мао постелили прямо на операционном столе. Но Мао разворошил свою постель и решил использовать простыню в качестве одежды.

Его можно было понять, поскольку Топтыгин распорядился никакой одежды Мао не давать. Профессор сделал это после того, как Мао дважды пришлось насильно раздевать впятером. Осознав, что раздеваться Мао по какой-то причине очень не любит и не понимает, что осматривать его нужно каждый час, Топтыгин рассудил, что проще будет содержать рядового в операционной голым.

Но Мао не только оделся в простыню, он еще и нашел себе достойное занятие. В спешке из операционной так и не вынесли хирургические инструменты, и теперь они стали добычей Мао. Скальпели и другие режущие орудия, к счастью, не заинтересовали рядового. Зато он нашел шприцы, выдрал из них иглы, и теперь выкладывал из них на полу операционной некий сложный узор.

Вонь от состава 202 в самой операционной стояла такая, что у Топтыгина заслезились глаза.

Когда Топтыгин и Таня вошли, Мао отвлекся от странного творческого процесса, и повернул в их сторону свою жутковатую рожу. Рядовой не был красавцем и до поражения ВТА-83, теперь же его физиономией можно было пугать непослушных детей. Лицо Мао было покрыто розоватыми подсохшими корками, как у больного опоясывающим лишаем. Но Топтыгин счел это хорошим знаком. Если бы в организме Мао осталась биологически активная кукурузка — эти корки сейчас были бы мокрыми и кровоточили. Топтыгин деликатно заговорил с пациентом:

— Ну-с, вижу, вы не скучаете. Как самочувствие? Снимайте одежду... То есть, простыню, простите...

— Крийгды-плывриз, — заявил Мао и недобро посмотрел на профессора.

— Ага. Значит, мне опять звать солдат? — Топтыгин продемонстрировал Мао интернациональный жест, понятный представителю любого народа — крепко сжатый кулак.

Мао нахмурился и ничего не ответил. В руке он сжимал иголку от шприца, но Топтыгин не боялся. Профессор уже успел убедиться, что Мао в сущности безобиден. Сложный пациент брыкался и упирался, когда его раздевали или вводили во все щели его тела раствор 202, но он ни разу не пытался кусаться или ударить кого-либо.

Топтыгин подошел к Мао и сдернул с него простыню, а потом извлек из кармана собственного халата спектровик. Все тело Мао было покрыто теми же подсохшими струпьями, что и рожа. Топтыгин включил спектровик и тщательно провел его красным лучом по голому тощему телу рядового. Если на теле есть даже небольшое количество ВТА-83, кукурузка должна среагировать на излучение спектровика и замерцать синим. Топтыгин проверял Мао подобным образом уже четвертый раз, и каждый раз ожидал худшего.

Кукурузка могла проступить на поверхности кожи даже после того, как рядового искупали в растворе 202, это означало бы, что ВТА-83 все еще присутствует где-то в организме. В этом случае Мао все еще мог умереть от поражения внутренних органов, хотя никакой опасности для окружающих он уже совершенно точно не нес.

Все решали ближайшие двое суток, если Мао не умрет, значит, опасность миновала, поскольку за два дня кукурузка полностью распадается под воздействием воздуха.

Топтыгин понятия не имел, каким именно образом работает спектровик, он просто жал на кнопку, извлекая из прибора длинный красный луч, и искал синее мерцание на теле Мао. Спектровик профессор получил сегодня от сотрудника КГБ, под очередную расписку.

Этот удивительный в своем роде прибор, предназначенный для поиска следов кукурузки, сделали не врачи, а военные химики. Несколько часов назад профессор Шейка в курилке по большому секрету рассказал Топтыгину, что спектровик изобрел некий Вендетов. Этот Вендетов работал в НИИ № 20, ему еще не было тридцати, и, несмотря на молодость, он уже успел не только изобрести спектровик, но и поучаствовать в создании самой кукурузки, для поиска следов которой и предназначался прибор.

Вендетов дежурил на смене в институте во время аварии, и теперь был мертв. Профессор Шейка откровенно потешался над горе-ученым, которого убило его собственное изобретение, но Топтыгину было жалко Вендетова. Профессор Топтыгин не сомневался, что в аварии виновато партийное руководство, наверняка кто-то большой и важный приказал проводить некие рискованные испытания, как это было в Чернобыле. И в результате молодой талантливый Вендетов и еще несколько десятков тысяч ни в чем не повинных людей пали жертвой тупости партийных бонз.

Топтыгин закончил осмотр, следов кукурузки на теле Мао не было.

— Теперь откройте рот, вот так пожалуйста, — Топтыгин распахнул собственный рот, чтобы Мао понял, что от него хотят.

Профессор посветил спектровиком в рот рядовому, потом заглянул в нос и уши. Все чисто. Заглядывать в остальные отверстия тела рядового Топтыгин не стал, все и так было ясно, тем более, что кишечник Мао был промыт раствором 202 с особой тщательностью.

— Надо бы еще проверить зрение, не пострадали ли глаза, — сказал Топтыгин, — Но, думаю это излишне. Слабовидящий человек не смог бы выложить такой витиеватый узор из иголок, собственно, он и шприцы бы расковырять не смог. Тем более, что русских букв вы, как мы уже убедились, все равно не знаете и таблицу Сивцева прочитать не сможете. Можете одевать простыню. Спасибо.

Удивительно, но на этот раз Мао сразу же понял профессора, и стремительно завернулся в свое одеяние. У Топтыгина возникли подозрения, что больной все же немного понимает по-русски, особенно когда ему это выгодно.

— Вот, Танечка, — обратился Топтыгин к медсестре, которая уже была в полуобморочном состоянии от царившей в операционной вони состава 202, — Посмотрите на этого пациента. Перед вами единственный в истории человек, выживший после поражения... — Топтыгин осекся. Он осознал, что от усталости у него совсем поехала крыша. Разумеется, медсестра никакого понятия не имеет о самом факте существования ВТА-83, и рассказывать ей об этом Топтыгин не имеет права. Он еще ночью подписал целую кипу бумаг о неразглашении.

— После поражения... В общем, после поражения мирным советским ядохимикатом с завода сельхоз удобрений. Вот, — закончил фразу профессор.

Топтыгин хотел сказать еще что-то поучительное, но в этот момент дверь операционной распахнулась. На пороге стояла пожилая медсестра, ответственная за связь внутри больницы. Топтыгин не сомневался, что медсестра на самом деле является офицером КГБ, причем, судя по ее кислой роже в звании не ниже полковника.

— Вас срочно требуют на третий этаж, профессор. Там беда, чрезвычайное происшествие.

Топтыгин хмыкнул:

— Какая же там может быть беда, позвольте? На третьем этаже лежат больные, которые неизбежно скончаются в течение ближайших пары дней, большинство даже раньше. Какая у них еще может быть беда? Разве только.... Бля, не может быть.

11 октября 1996 года