— Да. Если угодно.
Ливий принялся ощупывать меченосца:
— Какие мускулы! Присядь. Встань.
Раб покорно исполнил требования.
— Открой рот, — продолжил силладец, засунув пальцы за щеку невольника. — Все зубы целы! Поверни голову. Очень хорошо. Кастрат?
Нереус прикрыл глаза. Он мечтал оттолкнуть чужую ладонь, бесцеремонно лапающую его за пах, но вынужден был терпеть. Раб не имел права выказывать недовольство.
— Мэйо, — широко улыбнулся Ливий. — Продай его мне. Назови цену.
Геллиец сглотнул, не смея поднять взгляд от пола.
— Не могу, — вздохнул молодой поморец. — Любому другому продал бы, но родне — не могу.
— Почему так? — удивился Ливий.
— Этот невольник был куплен за цену крепкого, беспроблемного раба. Но продавец обманул, скрыл его изъяны. Если я поступлю также, получится некрасивая ситуация. Если же назначу цену ниже, понесу от сделки большой убыток.
— Я понимаю. Но какие у него изъяны?
— Это геллийский пират. Разбойник, схваченный с оружием в руках. Он дерзок, неуклюж и малость туповат. За пару лет, надеюсь, воспитаю, и выручу хотя бы две трети от того, что я в него вложил.
— Как жаль, — Ливий похлопал Мэйо по плечу. — И у меня бывали неудачные покупки… Ты — молодец, что смотришь на это с оптимизмом.
— Стараюсь. Что на счëт обеда?
— Ах, да. Прости! Мы отвлеклись…
Когда нобили скрылись за углом, Нереус прижался спиной к холодной каменной стене и шумно выдохнул.
— Не повезло тебе, — встав на пороге кабинета, сказал Космо.
— С чего вдруг?
— У Ливия катался бы, что сыр в масле.
Геллиец показал ему золотой браслет:
— Мне и так неплохо живётся.
— Я — Космо.
— Нереус.
— Правда что ли пират?
— Ага.
— Занятно. А при мальчишке кто?
— Меченосец.
— Я — музыкант. Подарок в честь помолвки. Расскажешь ваши правила?
— У нас в семье одно правило — после заката не суйся к господину в спальню.
— Запомню.
— И мой совет: не доводи его до гнева. Никогда.
— На вид — дохляк, а нрав крутой?
— Убийственный.
— Понял, — усмехнулся Космо. — Выпить хочешь?
— Не откажусь.
— Тогда пошли. Как тебя там, пират?
— Нереус.
Глава двадцать вторая
Домашний обед был прелюдией к масштабному вечернему торжеству — приëму в честь помолвки.
Виола готовилась несколько часов. Рабыни порхали вокруг неë с украшениями и косметикой.
Все понимали: молодая госпожа должна блистать, затмив своей красотой приглашëнных силладских аристократок.
Виола нервничала, в сердцах швырнула зеркало в стену.
Пояс из белой шерсти, которым стянули длинную тунику невесты, зрительно увеличил её талию.
Виоле казалось, что она выглядит толстой. Скрыть это не помогала даже яркая накидка-палла. Еë край обмотали чуть ниже девичьей груди.
— Ужасно! — выкрикнула дочь Макрина. — Отвратительно! Надо всë переделать.
— Венок тоже? — спросила Йина, раскладывая цветы для причëски госпожи.
— Да!
— Ваш брат прислал письмо.
— Это подождëт!
Йина опасливо покосилась на хозяйку:
— Господин Мэйо будет в фиолетовой тунике. Он не пожелал надеть тогу.
— Почему? — возмутилась Виола. — Он мне обещал одеться в соответствии с традициями!
— Нереус передал его ответ: "В соответствии с традициями я должен носить шлем из кораллов и доспехи из чешуи…"
— Вот осëл! — вспылила Виола. — Пусть только попробует испортить мне вечер своими вульгарными выходками.
— Господин Ливий прислал вам нового раба по имени Космо.
— Это тоже подождëт! Я хочу другое платье!
— Какое? — уточнила рабыня.
— Не знаю!
Виола закрыла лицо руками.
Две невольницы тотчас упали на колени:
— Макияж! Хозяйка!
— Проклятье! Я забыла! — девушка отряхнула ладони. — Переделайте! Быстрее!
— Осталось мало времени, госпожа, — напомнила Йина. — Нужно успеть заплести и уложить волосы.
— Мэйо сказал, что мужчинам плевать на наши причëски, — Виола подкрутила пальцем длинный локон. — Им интересны только четыре холма: два грудных и два подпоясничных. На них они готовы пастись бесконечно, словно голодный скот.
— Можно намотать побольше ткани…
— Намотайте! Сделайте хоть что-нибудь!
В доме Ливия собрался весь цвет городского общества: явились и друзья, и недоброжелатели.
Самых красивых рабов отправили развлекать гостей. Кто-то разносил еду и напитки, другие — услаждали взоры и слух.
Космо, сев на мраморную ступеньку, неторопливо перебирал струны кифары. Таинственная мелодия то завораживала, то звала в пляс.
Йина потянула танцевать слегка захмелевшего Нереуса.
Раб тревожно оглянулся и понял, что хозяин в нëм не нуждается.
Мэйо отирался вокруг одетой в красное роскошной вдовы, как пройдоха-лис возле курятника.
— Где госпожа Виола? — шëпотом спросил геллиец, обхватывая талию партнëрши.
— Скоро спуститься к гостям. Она захотела помолиться в одиночестве, — ответила Йина.
Оказавшиеся поблизости нобили с интересом поглядывали на их дорогую одежду и украшения, слишком роскошные для невольников из провинции.
Широкий золотой браслет на руке Нереуса и колье с рубинами на шее Йины стоили дороже, чем наряды и драгоценности многих явившихся на праздник благородных силладцев.
Ливий в окружении отцов города обсуждал политику и новые налоги. Пожилые мужчины жарко спорили, не выходя при этом за рамки приличий.
Не любившая шумных пирушек Канна устроилась в углу с книгой. Девушка-рабыня держала над ней лампаду и переворачивала страницы, когда юная госпожа слегка наклоняла голову вперёд.
Долгожданное появление Виолы было встречено с теплотой и радостью, но гораздо спокойнее, чем предполагала девушка — без бурных восторгов и всеобщего ликования.
Жених поднялся с триклинии, чтобы произнести тост.
Виола приняла в дар золотое кольцо, подтвердив своë согласие на помолвку.
Теперь ей предстояло знакомиться с гостями, много улыбаться и поддерживать светские беседы.
Слушать дебаты Ливия, невесте быстро наскучило.
Виола переместилась в кружок местных красоток, обсуждавших новые фасоны и ткани, что будут в моде осенью.
Эта беседа вызвала ещё меньше интереса.
Виола с лëгкой завистью поглядела на искренне веселящихся рабов.
Йина прильнула к длинноволосому кифарщику Космо. Геллиец Нереус кружился в танце с двумя юными афарками.
Цепкий взгляд Виолы без труда обнаружил Мэйо. Его лиловая туника выделялась среди прочих нарядных цветов. И конечно же, рядом возмутительно маячила красная палла Като.
Не удержавшись, Виола шагнула ближе к ним, чтобы подслушать чужой разговор.
— … а я говорю ему: "О, боги! Только не сирень! Сирень в волосах уже давно никто не носит!" — страстно вещала вдова. — И представляешь, он купил мне… Сирень! Вот, понюхай сам…
Блондинка вынула из прически длинную прядь, и Мэйо, бережно взяв еë на ладонь, жадно втянул носом цветочный аромат.
— Сирень! — согласился молодой нобиль, почти касаясь губами обнажённого плеча собеседницы.
— Так неловко получилось! — рассмеялась Като. — Я вся пропахла сиренью. Даже… О, мне стыдно про это говорить… Ложбинка… Между грудей.
Виола покраснела от гнева.
Ей хотелось закричать: "Лгунья! Тебе ни капельки не стыдно! Ты же делаешь это нарочно!"
И хуже того: Мэйо с блудливой улыбкой поддался на провокацию!
Он опустил взгляд в ту самую ложбинку и заявил:
— Сейчас проверю…
"Дрянной ты потаскун! — мысленно завопила Виола. — Чтоб у тебя конец отсох!"
Не обращая ни на кого внимания, Мэйо ткнулся лицом в грудь блондинки.
— О! — рассмеялась вдова. — Какие у тебя мягкие губы…
— Могу показать, что у меня твëрдое, — не растерялся парень.
Виола отвернулась с побагровевшими щеками. Их насыщенный цвет не смог скрыть даже толстый слой белил.