В семь лет я уже ездила на охоту верхом раз или два в неделю, а в десять лет на охоте сломала ногу в день святого Губерта[3]. Говорят, я выказала большое мужество. Меня несли пять лье[4] на носилках из веток, и я даже вздоха не издала. С самого раннего детства я всегда питала отвращение к преувеличенным и показным чувствам. От меня нельзя было добиться ни улыбки, ни ласки к тем, кто не вызывал у меня симпатии; в то же время преданность моя тем, кого я любила, была безгранична. Мне кажется, один лишь вид таких пороков, как двуличие, хитрость, клевета, причиняет мне такую же боль, как если бы мне нанесли рану, оставляющую после себя глубокий шрам.

Время, которое я провела в постели со сломанной ногой, осталось в моей памяти как самое счастливое время моего детства. Друзья моей матери во множестве жили в Отфонтене, где мы остались на полтора месяца дольше обычного. Мне целый день кто-нибудь читал. Вечером у изножья моей кровати разворачивали маленький кукольный театр, и куклы каждый день представляли то трагедию, то комедию, а роли за них говорили из-за кулис светские дамы и господа. Они и пели, если это была комическая опера. Дамы забавлялись, делая куклам на ряды. Я до сих пор помню мантию и корону Артаксеркса и полотняную ризу Иоава. Эти забавы были небесполезны; они познакомили меня со всеми хорошими пьесами французского театра. Мне прочитали от начала и до конца «Тысячу и одну ночь», и, наверное, именно в ту пору зародился у меня вкус к романам и всяческим творениям воображения.

Первый раз я была в Версале, когда в 1781 году родился первый Дофин. Как часто воспоминание об этих днях роскоши и блеска королевы Марии-Антуанетты приходило мне на ум, когда рассказывали о тех мучениях и бесчестьях, коих она была несчастной жертвой! Я ходила посмотреть на бал, который давали в ее честь гвардейцы-телохранители в большой театральной зале Версальского дворца. Она открывала бал об руку с простым молодым гвардейцем, одетая в синее платье, сплошь усеянное сапфирами и бриллиантами, прекрасная, молодая, всеми обожаемая, только что подарившая Франции наследника, не помышлявшая о возможности обратного хода в той блестящей карьере, в которую увлекала ее судьба; а уже тогда она была рядом с пропастью. На какие только мысли не наводит подобное сближение!

Я не претендую описывать здесь интриги двора, о которых по своему малолетству я не могла не только судить, но даже и понимать их. Мне уже прежде случалось слышать о госпоже де Полиньяк, к которой королева тогда начинала испытывать привязанность. Она была очень хорошенькая, но не острого ума. Ее золовка, графиня Диана де Полиньяк, постарше годами и большая интриганка, давала ей советы, как войти в фавор. Их друг граф де Водрей, чья привлекательность и приятность в обращении снискали ему расположение королевы, тоже старался в пользу этого возвышения, которое впоследствии так усилилось. Я припоминаю, что господин де Гемене пытался предостеречь мою мать насчет этого зарождающегося фавора госпожи де Полиньяк. Но моя мать безмятежно пребывала в любви у королевы, не помышляя воспользоваться этой благосклонностью, чтобы увеличить свое состояние или составить состояние своим друзьям. Она чувствовала уже натиск той болезни, которой предстояло меньше чем через два года погубить ее. Мучимая постоянно моей бабкой, она не могла снести бремя несчастья, от которого не имела сил избавиться. Что до моего отца, то он был в то время в Америке, командуя на войне[5] первым батальоном своего полка.

Диллоновский полк поступил на французскую службу в 1690 году, когда Яков II после битвы при Бойне утратил всякую надежду вернуть себе трон[6]. Этим полком командовал мой прадед, Артур Диллон.

Поскольку дети мои, может быть, сохранят эти отрывки, я помещу здесь генеалогию той ветви моей семьи, которая поселилась во Франции, и краткую историю Диллоновского полка.

Теобальд, лорд и виконт Диллон, пэр Ирландии и тогдашний глава этого славного дома, в конце 1688 года набрал на своих землях в Ирландии и снарядил за свой счет полк для службы королю Якову II. В 1690 году этот полк перешел на французскую службу под командованием его второго сына Артура Диллона. Полк был в составе тех ирландских войск, численностью 5371 человек, которые высадились в Бресте 1 мая 1690 года и были отданы Яковом II Людовику XIV в обмен на шесть французских полков.

После капитуляции при Лимерике[7] в 1691 году численность ирландских войск, перешедших на французскую службу, значительно возросла и перевалила за 20 000 человек. С того времени и вплоть до французской Революции они служили под именем «ирландской бригады» во всех войнах, которые приходилось вести Франции, и всегда с самым блистательным отличием.

Артур Диллон, первый полковник Диллоновского полка, стал генерал-лейтенантом в возрасте 33 лет, получив этот чин, а затем и следующий чин полевого маршала, не по рангу, а за отличия в бою. Он долгое время был комендантом в провинции Дофине, губернатором Тулона, а 28 августа 1709 года разбил возле Бриансона савойские войска под командованием генерала Ребиндера, пытавшиеся вторгнуться во Францию[8]. Он завершил славную карьеру в 1733 году в возрасте 63 лет, оставив пятерых сыновей и пять дочерей.

В 1728 году он передал свой полк Чарльзу Диллону, старшему из своих сыновей. Чарльз Диллон, став главой семьи в 1737 году со смертью своего троюродного брата Ричарда, лорда Диллона, на время сохранил полк за собой, а затем передал его своему брату Генри Диллону.

Генри Диллон со смертью в 1741 году своего брата Чарльза, лорда Диллона, унаследовал его титулы и семейный майорат, но, тем не менее, сохранил за собой командование полком, во главе которого продолжал служить до 1743 года. После битвы при Деттингене[9] англичане из вспомогательных участников, которыми были прежде, превратились в одну из сторон в войне. Лорду Генри Диллону, чтобы сохранить за собой титул пэра Ирландии и не допустить конфискации своих земель, нужно было оставить французскую службу, что он и сделал с согласия и даже по совету Людовика XV.

Джеймс Диллон, рыцарь Мальтийского ордена, третий из братьев, был тогда произведен в полковники этого полка, командуя которым и был убит при Фонтенуа в 1745 году[10].

Эдвард Диллон, четвертый из братьев, прямо на поле боя был произведен Людовиком XV в полковники этого полка и, подобно своему брату, погиб в бою, командуя полком в битве при Лауфельде в 1747 году. В живых оставался только пятый из братьев, Артур-Ричард Диллон, но он незадолго до того принял постриг; он умер в Англии в 1806 году в сане архиепископа Нарбоннского.

Со смертью Эдварда Диллона, убитого при Лауфельде, Людовика XV уговаривали распустить полк под тем предлогом, что не осталось больше Диллонов, чтобы им командовать. Но король ответил, что Генри, лорд Диллон, недавно женился и что он не может согласиться, чтобы из этой семьи ушло владение, которое закрепляют за ней пролитая кровь и доблестная служба, до тех пор, пока есть еще надежда, что семья эта возродится. Вследствие этого Диллоновский полк с 1747 года пребывал последовательно под командованием подполковника и двух полковников до тех пор, пока 25 августа 1767 года его не получил достопочтенный Артур Диллон, второй сын лорда Генри Диллона, достигший возраста 17 лет.

Во время французской Революции от ирландской бригады оставалось три пехотных полка: Диллоновский, Бервикский и Уолшский. В 1794 году остатки этих полков, в том числе большая часть офицеров, эмигрировавших в Англию, перешли на жалованье Его Величества короля Британии. Диллоновский полк, или та его уцелевшая часть, которой Англии было угодно дать это имя, был отдан достопочтенному Генри Диллону, третьему сыну лорда Генри Диллона и брату Артура Диллона, последнего полковника этого полка во Франции, погибшего на эшафоте в 1794 году. Этот новый полк набрал пополнение в тех же самых землях, которые дали самых первых его солдат в 1688 году. Вскоре после того он отплыл на Ямайку, где понесенные им потери были столь значительны, что полк уволили со службы[11]. Полковые знамена и значки были привезены в Ирландию и с должным тщанием переданы в руки лорда Чарльза Диллона, главы семьи и старшего брата командира полка.