Он был очень недоволен, что его не назначили губернатором Мартиники или Санто-Доминго, хотя у него были права занять один из этих постов. Во время войны он проявил величайшую доблесть. Его полк одержал первую в этой кампании победу, захватив приступом остров Гренада, губернатор которого лорд Макартни попал к нему в плен. Его действия значительно способствовали захвату островов Сент-Эсташ[26] и Сен-Кристоф. Губернатором этого последнего он был в течение двух лет, и, когда при заключении мира в 1783 году остров был возвращен Англии, жители осыпали его свидетельствами своего уважения и признательности, отголоски которых дошли даже до Англии, где отец мой получил этому самые лестные подтверждения во время своего путешествия в эту страну после возвращения в Европу.

Но наш дядюшка-архиепископ, бывший в подчинении у моей бабки и подталкиваемый ею, вместо того чтобы поддержать своего племянника и помочь ему занять пост губернатора на Мартинике или Санто-Доминго, не оказал ему поддержки и разве что не стал вредить. Таким образом, мой отец согласился на губернаторство на Тобаго, где и проживал вплоть до своего избрания депутатом от Мартиники в Генеральные Штаты. Он покинул Францию в сопровождении своей жены и моей младшей сестры Фанни[27] и увез с собой в качестве заведующего канцелярией острова моего учителя господина Комба, что причинило мне сильное огорчение. Мадемуазель де Ла Туш была помещена в монастырь Успения в сопровождении гувернантки, а ее брат – в коллеж в сопровождении учителя.

Перед своим отъездом мой отец говорил с моей бабкой о плане замужества для меня, который он очень желал осуществить. Он познакомился на Мартинике во время войны с молодым человеком, адъютантом маркиза де Буйе, которого тот очень любил, и мой отец, со своей стороны, очень его ценил. Моя бабка без раздумий этот план отвергла, несмотря на то что молодой человек был знатного рода и старший сын в семье, под тем предлогом, что он дурного поведения, имеет долги, мал ростом и некрасив. Я была еще так молода, что мой отец не стал настаивать. Он дал моему дядюшке-архиепископу доверенность, предоставлявшую тому полномочия выдать меня замуж так, как он сочтет уместным. Однако же я сама часто думала о той партии, которую предлагал мой отец. Я навела справки об этом молодом человеке. Мой кузен Доминик Шелдон, который воспитывался у моей бабки и жил с нами, знал его и часто мне о нем говорил. Я узнала, что молодость его, действительно, была несколько излишне бурная, и решила больше об этом не думать.

В 1785 году наша поездка в Лангедок продлилась гораздо более обычного. После заседаний Штатов мы ездили почти на месяц в Алес, к любезному епископу этого города, будущему кардиналу де Боссе. Эта поездка была для меня очень интересной.

Мой дядюшка был весьма популярен в Севеннах, поскольку способствовал заведению промышленности в этой местности. Он водил меня с собой на шахты – угольные и те, где добывали медный купорос. Мне тем более просто было изучить применяемые химические процессы, что мои занятия химией, начатые с господином Шапталем – тем, который после стал министром внутренних дел, – и уроки экспериментальной физики, в которых я была довольно успешна, дали мне знакомство с этими вопросами. Я много беседовала с инженерами, которые часто обедали у моего дядюшки, и приобретаемые таким образом познания помогали мне оценить различные проекты, которые обсуждались в разговорах в гостиной.

Именно к пребыванию моему в Алесе я отношу начало моей любви к горам. Этот городок, расположенный в очаровательной долине в окружении прекрасных лугов с разбросанными там и сям вековыми каштанами, находится в самой середине Севенн. Мы каждый день отправлялись на экскурсии, которые меня совершенно очаровывали. Местные молодые люди составили для моего дядюшки своего рода конный почетный эскорт. Они надевали диллоновскую английскую форму, красную с желтыми отворотами. Все они были из первейших семейств этих мест. Епископ каждый день приглашал сколько-то из них к обеду. Их жены или сестры приходили вечером. Устраивались музыка и танцы; это пребывание в Алесе было одним из тех периодов моей жизни, когда я более всего развлекалась.

К моему большому сожалению, мы уехали оттуда в Нарбонну, где провели два месяца; раньше я в Нарбонне никогда не бывала. Поскольку я любила знать все интересное о тех местах, где оказывалась, я пустилась на поиски документов, касающихся Нарбонны, со времен Цезаря до кардинала Ришелье, который жил там в свое время в архиепископском дворце, напоминающем средневековый замок[28].

Множество людей приняли участие в этой поездке, которой мой дядюшка хотел придать великолепие. Были приглашены многие члены Штатов Лангедока. Господин Жубер, казначей Штатов, и его невестка, молодая и любезная женщина, с которой я очень подружилась, приехали к нам туда. В доме жило двадцать или двадцать пять человек, не считая гостей из города и окрестностей, приглашаемых к столу. Все это многолюдство было очень кстати, чтобы немного оживить длинные монастырские галереи, громадные залы и поражавшие воображение бесконечные лестницы. Если бы романы госпожи Радклиф тогда были уже написаны, мы с госпожой Жубер умерли бы от страха.

Я вспоминаю, как однажды вечером я была у нее в комнате в ожидании ужина. Я взяла с собой свою горничную, которая, со своей стороны, взяла себе в сопровождение еще одного моего слугу. Комната госпожи Жубер находилась в конце зала Синода – огромного сводчатого помещения, стены которого до середины высоты закрывали сиденья из темного дуба. Свет проникал в зал через аркады из галереи монастырского двора, примыкавшего к собору; внутри располагались монументальные надгробия архиепископов, умерших столетия назад. Мы уже два часа беседовали у огня, прислушиваясь к ветру со Средиземного моря, который в Нарбонне дует сильнее, чем в других местах, и окружающая обстановка накладывала отпечаток на наш разговор. Тут прозвучал колокол, сзывавший к ужину. Мы взяли подсвечник, но стоило нам открыть дверь, как порыв ветра загасил свечу, и мы в ужасе бросились обратно, думая, что за нами гонится сонм призраков. Наши горничные ушли раньше. Оставшись одни, мы не находили в себе смелости второй раз ступить в зал Синода. Сжавшись в большом кресле, где сиживали, может быть, еще Сен-Мар и де Ту, мы ждали, дрожа от страха, чтобы за нами пришли. Испуг наш стоил нам многих насмешек.

Из Нарбонны мы поехали в Тулузу, по дороге остановившись на несколько дней в Сен-Папуле. Дядюшка поехал навестить прекрасный коллеж в Сорезе, во главе которого стоял тогда один весьма достойный бенедиктинец, дом Деспо. Я не сопровождала его в этой поездке; мою бабку и меня свозили только к бассейну Сен-Ферреол, где берет начало Лангедокский канал.

В Сен-Папуле я познакомилась с семейством Водрей, жившим неподалеку. У них было три дочери и сын, с которым я потом вновь встретилась в Швейцарии пятьдесят лет спустя. Тогда ему было семнадцать или восемнадцать лет, и он был бы рад заполучить элегантную племянницу могущественного архиепископа из метрополии.

Провидение в этом путешествии словно бы разбрасывало на моем пути претендентов на мою руку: в окрестностях Тулузы это был господин де Помпиньян, в Монтобане – господин де Фенелон, которого предложил епископ господин де Бретей. Но время мое еще не пришло, и если бы позволительно было верить в предчувствия или предопределение, то я бы сказала, что мне был дан в том ясный знак в Бордо, где мы пробыли семнадцать дней у архиепископа господина де Сисе, впоследствии ставшего канцлером; я расскажу об этом далее.

Не знаю почему, но Бордо заинтересовал меня более других городов, через которые мы проезжали. Там только что была открыта прекрасная театральная зала. Я туда ходила несколько раз с моей бабкой. Мы сидели в ложе членов городского правления; эти магистраты занимали у себя в городе то положение, которое сейчас занимают мэры городов. Устраивались вечера у разных лиц; прекрасный завтрак был накрыт на борту корабля водоизмещением шестьсот тонн, принадлежащего ирландскому негоцианту господину Мак-Харти. Этот совершенно новый красивый корабль отплывал в Индию; ему дали мое имя – «Генриетта-Люси».