- Вот это я не выяснял, - обиженно хмыкнул Дмитрий Викторович и переложил трубку к другому уху. – Опять конюшня! Я попросил бы вас, Кира, впредь не выводить из строя моих сотрудников или, по крайней мере, информировать их о возможных последствиях таких странных и опасных увлечений.

Не признавая за собой никакой вины, Кира состроила кислую мину своему отражению, перешла из прихожей в кабинет-библиотеку, села в глубокое кресло и из мягкой успокаивающей велюровой тишины попросила:

- Не сердитесь, Дмитрий Викторович, лучше посоветуйте мне юриста, разбирающегося в недвижимости, и ещё независимого эксперта по оценки имущества.

- Это, конечно же, связано с покупкой всё той же пресловутой конюшни. Ну, что ж, придётся вам помочь. – Дмитрий Викторович немного помолчал и заговорил совершенно о другом. - Сегодня захоронение урны… Вы приедете проститься с Пашей?

Кира открыла рот и растерянно захлопала глазами.

И как это она сама не подумала об этом?! Ай да наследница! Получила имущество, а об умершем человеке даже не вспомнила! А ведь она когда-то любила Павла… Но события последних дней разворачивались слишком стремительно, и времени на грустные воспоминания у неё совсем не оставалось.

- Конечно, я приеду, - заверила Кира и постаралась сдержать печальный вздох.

- Впервые после смерти Паши вчера я весь день думал не о нём, - покаялся «родственник» и провёл рукой по лицу, словно стирая печальные воспоминания. - Простите, что не предупредил вас заранее о столь печальном событии... Приезжайте к часу на Николо-Архангельское кладбище.

Положив трубку, Кира поспешила в спальню, вытряхнула из пакетов все купленные за последние дни вещи, разложила их на кровати и, подперев щёку рукой, замерла рядом, с сомнением глядя на их цветастость и праздничность.

Нет! В этом на кладбище она идти не может!

53

Валентин пришёл ровно в назначенное время.

Он не спал всю ночь, ворочался с боку на бок, ожидая утра, гоня от себя недозволенные мысли о ее ненасытном теле, о ее возбуждающих стонах и жарком шепоте «еще…». Нет одного раза с этой женщиной ему было не достаточно: он еще не знает запаха ее тела, вкуса ее губ, теперь ему хотелось не быстрого, бурного секса сравнимого со взрывом, а секса неспешного, долгого с получением бесконечных удовольствий, входя в нее снова и снова, и доставлять и ей бесконечные удовольствия от близости с ним…

Он еле дождался назначенного часа. Пришёл в десять часов, а дверь квартиры ему никто не открыл.

Ещё на что-то надеясь, Валентин нажимал и нажимал кнопку звонка, слушая разные мелодии, раздающиеся из-за двери, и медленно закипая внутри – опять облом! Его безупречный план относительно получения документов и денег из личного сейфа Шубина рушился прямо на глазах: сам «обаялся» наследницей, зациклился на сексе с ней и прочно увяз в слащаво-ласковой патоке, разливающейся по телу.

Валентин достал мобильный телефон и несколько минут слушал длинные одинокие гудки – к телефону в квартире Шубиных никто не подходил. Оставалась последняя возможность: попасть в чужую квартиру через чёрный ход…

Быстро спустившись по лестнице, Валентин обошёл дом и, достав ключи от чёрного хода – видит Бог, он не хотел так действовать, но его к этому вынуждают, открыл железную дверь подвала. По чёрной лестнице он поднялся на третий этаж, открыл простенький замок, но дверь чёрного хода не открылась. Он подёргал её, всё ещё не веря в свою неудачу, преследующую его последнее время – дверь чёрного хода была закрыта изнутри на крепкий стальной засов.

54

В магазин Кира всё-таки успела, но строгое чёрное платье оказалось чуть великовато, а времени ушивать его уже не было.

«- В конце концов, - решила она, прикрывая чёрным прозрачным шарфом голову и плечи, - похороны не показ мод и можно пойти и в этом».

И всю дорогу Кира маялась, сомневалась, вспоминая недавние похороны Ларискиной матери.

Чёрное траурное платье удивительно шло Ларисе. Так шло, что даже Кира, зная об их постоянных скандалах с матерью, поддалась скорбному очарованию её стройной фигуры со сжатыми на груди руками и поникшей головой в чёрной шляпке с вуалью.

Тонкие пальцы Ларисы, посвёркивая бриллиантами и изумрудами колец, нервно теребили кружевной белоснежный платочек, изредка прикладываемый к зелёным накрашенным глазам. Лёгкая золотистая прядь рассчитано точно падала на высокую аппетитную грудь скорбящей дочери, вызывая противоречивые чувства у собравшихся у могилы людей: женщины – к тщеславной гордости Ларисы – отводили глаза в сторону, стараясь сохранить на лицах постное выражение, подобающее моменту, а мужчины – где им понять столь тонкую женскую игру – спешили утешить, приобнять, прошептать в трогательное ушко слова соболезнований, вдыхая терпкий аромат французских духов и запретных желаний.

Всё служило фоном к разыгранному Ларисой спектаклю: и выстроенные в строгую шеренгу пышнотелые венки, скучающе шелестящие на ветру длинными с пафосными надписями лентами, и небольшой оркестр, исполняющий тихую печальную музыку, не заглушающую высокопарные речи прощающихся.

Все играли свои роли, не подозревая об этом: и сослуживцы Марины Сергеевны с их печальными вздохами, и её задушевные подруги со слезами на глазах и хиленькими гвоздичками в руках, и молодые охранники Ларисиной фирмы в чёрных костюмах, выступающие сегодня в несвойственной им роли распорядителей траурной церемонии, и могильщики – деревенского вида мужики в чёрных комбинезонах с явно выраженным желанием на туповатых лицах поживиться за счёт опечаленных родственников, и даже Кира – участница массовки и единственный зритель, сознающий неискренность происходящего…

Опасения Киры не оправдались – это были совсем другие похороны: строгие, мужские, с суровыми каменными лицами, со сжатыми кулаками и перекатывающимися на скулах желваками.

Идя к могиле Павла, Кира всё время отставала – мелкие камушки, как назло, лезли под высокие каблуки сабо, и приходилось внимательно смотреть себе под ноги.

Дмитрий Викторович часто оглядывался, выискивая её среди высоких, плечистых мужчин и нескольких женщин и, наконец, не выдержал: остановился, дождался, взял за руку, положил её ладонь на сгиб своего локтя и уже не отпускал от себя. Со вчерашнего дня у него появилась семья – СЕМЬЯ! - эта женщина была её частью, и он теперь отвечал за неё.

Сквозь тёмные очки Кира смотрела на стоящих за железной оградой людей и чувствовала исходящую от них скорбь.

Здесь собрались Пашины сослуживцы, друзья, жившие и работающие с ним бок о бок последние годы его жизни, хорошо понимающие всю опасность их работы, принимающие её, и всё равно исполняющие свой служебный долг – не так то просто каждый день ходить по краю жизни, подставлять свою грудь под пули, защищая совершенно чужого человека, но они это делали. Честь и хвала этим отважным людям! Смерть для них стала не роковым приговором, не громом среди ясного неба, а неотъемлемой частью их жизни. Она шла с ними рука об руку, заглядывала в глаза, серебрила раньше времени виски, учила проживать каждый день, как последний, ничего не откладывая на потом. И, тем не менее, она всегда была неожиданной, болезненно жгучей и не вовремя пришедшей. Что такое тридцать пять лет?! «В сорок жизнь только начинается!» А у Павла Шубина уже никогда не будет этого начала…

По сравнению с друзьями Павла Кире на кладбище было намного легче. Она не общалась с Павлом много лет, не видела его серых, внимательных глаз, не ощущала тепла его рук на своих плечах, не слышала ласковых слов – всё связанное с ним она давно вычеркнула из своей памяти. Для неё Шубин умер в тот самый день, когда она поняла, что он предал её, оставил одну умирать от разбитой любви. Да, всё оказалось совсем не так, как она думала раньше, но это уже не имело большого значения – всё равно ничего нельзя уже было исправить – смерть поставила жирную точку в их отношениях, не дав им даже крошечной возможности попытаться что-то исправить. Частичка былой любви, сохранившаяся вопреки всему в самом потаённом уголке её души под грудой обломков, слоем пепла и валунами обиды, продолжавшая жить столько лет без света и надежды на будущее, не угасла с осознанием физической смерти Павла, лишь болезненно вспыхнула, обожгла сердце и вернулась в привычные границы.