Вой раздался ближе, громче, среди деревьев замелькали зелёные алчные огоньки волчьих глаз.
Человек подобрал вожжи, схватил кнут и огрел им по спине еле тащившегося полуслепого конягу. Одр вздрогнул от удара и прибавил шаг, но толку от этого было мало.
На дорогу из леса выскочили волки. Их было немного всего пять-шесть не больше, но там за деревьями, забегая с боков, двигались их сородичи.
Хозяин ударил лошадь ещё и ещё, теперь ему было уже не до песен. Коняга затрусил по дороге, но слишком стар он был, слишком немощен…
Волки, почуяв лёгкую добычу, пустились вскачь и скоро догнали дровни. Они бежали рядом, щёлкая зубами и примеряясь, как бы половчее вспрыгнуть на дровни или на спину обессиленному животному.
Человек пытался отпугнуть голодную стаю, хлестал волков хлыстом, бросал в них купленный на ярмарке товар, но всё было напрасно: всё ближе и ближе их злые, голодные глаза и оскаленные морды.
В отчаянии схватил мужик последний чугунок и что есть силы начал стучать по нему кнутом. Звонкие суматошные удары разносились в зловещей ночной тишине. Волки приотстали...
Коняга поднял голову и запрядал ушами. Ему послышался звон бубенчиков. Тех самых серебряных, переливчатых бубенчиков, что весело заливались под дугой в его далёкой, далёкой молодости, когда сильный и красивый он гордо вёз своего хозяина.
Какой у него был ход! Все глядели ему в след и восхищённо цокали языком.
Звонкое ржание раздалось в морозной тишине ночи. Старческая трусца доходяги сменилась размашистой рысью.
И вот через лес по снежной сверкающей дороге нёсся красивый и сильный конь, далеко выбрасывая вперёд точёные копыта. По ветру стелились длинный хвост и волнистая грива, чёткий ритм по мёрзлой земле отбивали мускулистые лошадиные ноги, весело звенели бубенчики под дугой…
Далеко позади остались волки.
Кончился дремучий лес.
А конь всё бежал и бежал навстречу своей далёкой и прекрасной молодости…
Но вдруг конь споткнулся, со всего маха ткнулся головой в снег, глаза его закрылись, сердце остановилось, и он умер…
31
31
Кира всхлипнула и смахнула набежавшие слёзы.
- Красиво помер! – услышала она старческий голос и резко обернулась. – Так и надо помирать: быстро и красиво.
Дед сидел на мешке с овсом у стены, задумчиво комкал в узловатых пальцах непонятного цвета платок и шумно сморкался.
- Оно может, конечно, всё это неправда, но за душу берёт…
Кира и сама не очень, то верила в рассказанную историю, хотя в жизни и не такое бывает. Она немного постояла, помолчала, повздыхала вместе со сторожем, а потом «занялась делами».
Переодевшись в тренерской в Галины потёртые бриджи и клетчатую рубаху, она сунула ноги в стоптанные кроссовки и, покопавшись в длинном деревянном ящике со старой упряжью, отгородила два последних денника от остальной конюшни наброшенным на натянутые верёвки брезентом. Во всю ширь распахнула дверь денника и повалилась на тюки с сеном, прижимая к груди принесённую из кабинета «начальства» початую пачку сахара, предназначавшуюся для подслащивания горькой хозяйской доли, а отнюдь не для угощения четвероногих подопечных.
Так же как в прошлый раз лошадь заржала от злости и ударила копытами ненавистное пространство, но пространство не исчезло, и ей пришлось ударить снова. Потом ещё и ещё...
От усталости злость прошла, и лошадь начала воспринимать действительность. Она услышала недовольное ржание встревоженных её поведением лошадей, лай собак за дверями конюшни, спокойный человеческий голос и громкий хруст сахара на зубах. Когда-то давно она любила грызть сладкие белые кусочки и прикрывала глаза от удовольствия…
- Ты думаешь, что ты одна такая несчастная, - говорила Кира в пространство, причмокивая сахаром. – У каждого своё горе-злосчастье, только одни умеют загонять его внутрь и живут дальше, а другие, как ты, например, пытаются выместить его на окружающих. Ну, вот скажи, чем я перед тобой виновата? Я тебя, вообще, не знаю. Или чем виноват Михалыч в том, что жизнь твоя складывается не очень удачно? Не думаю, что ты такая эгоистичная скотинка и будешь радоваться, доставленным другим неприятностям: ему могут за тебя выговор объявить, зарплаты лишить…
Лошадь прислушалась и осторожно сунула голову в распахнутую дверь. Там, в этом ненавистном свободном пространстве так вкусно грызли сахар, так громко чавкали сахарными крошками, что рот невольно наполнялся сладкой слюной. Она сделала маленький шажок, прислушалась, потом сделала другой и шумно потянула носом воздух: пряно пахло сеном, человеком и сладостью.
- Если бы все поступали как ты, то люди ходили бы с синяками и разбитыми физиономиями. У тебя трагедия? Не спорю, но может твоё предназначение совсем в другом: не рожать жеребят, а выигрывать скачки или просто приносить радость людям одним своим видом, а может излечивать больных церебральным параличом детишек…
Лошадь подошла совсем близко, ткнулась бархатными губами во вкусно пахнущую ладонь и, получив сахар, громко захрумала им.
- У меня тоже не всё в жизни гладко, однако, я же справляюсь, - продолжала говорить Кира, протягивая лошади очередной кусок сахара.
- Уболтала! Вот бабы! – стоя в дверях конюшни и потягивая папироску, бубнил дед. И не понятно было, то ли он осуждает всех женщин, то ли ворчит по-стариковски, боясь показать своё восхищение. - Все они одинаковые – что кобылы, что бабы – всё бы им языками чесать!
После нескольких часов разговоров и уговоров, а потом основательной чистки и мытья, в леваде резвилась невысокая серая «в яблоко» кобылка. Она грациозно вскидывала голову, взбрыкивала точёными ногами и, раздувая трепетные ноздри, заливисто ржала. Полуденное солнце погружало лучи в белоснежные гриву и хвост лошади, искрилось на длинных шёлковых волосах, отливало золотом на шерсти, подчёркивая волшебное превращение.
Галина и Кира стояли у забора левады и зачарованно смотрели на ожившую сказку.
- Отличная кобыла! Поздравляю! Везёт тебе, Чичерина, – с сожалением произнесла «начальница», закуривая сигарету. – И как это я её просмотрела? Всё дела…
- Чудо, как хороша! – восхитилась Кира, щурясь от едкого дыма.
Она всё ещё не могла поверить в столь фантастическое преображение лошади – ещё несколько часов назад на неё страшно было взглянуть. А теперь? Изогнув шею и высоко выбрасывая вперёд тонкие ноги, по кругу бегало серое «в яблоко» чудо!
Её чудо!!!
Утром она даже не предполагала, чем обернётся для неё поездка в Чулково.
- Галина Петровна, значит, договорились? – подходя к хозяйкам конюшни, спросил Арсен. - Вечером я приду со своей девушкой кататься на лошадях.
- Ездить, - машинально поправила Кира не в силах оторвать глаз от своего нового приобретения. – Катаются на карусельных лошадках.
- Понял, - тут же согласился черноглазый горец и приосанился. – Я то умею… ездить, а вот Алевтину придётся уговаривать.
Он был рад, что ему представилась такая редкая возможность удивить избалованную вниманием девушку – вряд ли кто-нибудь из молодых людей приглашал её на романтическое свидание в конюшню, и теперь готов был мириться с непривычным запахом и испорченным утром своего законного выходного дня. Он уже позвонил Алевтине и предупредил, что готовит ей необычный сюрприз.
«- Умеет он!» - одновременно подумали наездницы, услышав такое самоуверенное утверждение молодого человека, переглянулись и снисходительно заулыбались, вспомнив своего тренера.
«- Пока сто раз не упадёте с лошади, даже не заикайтесь, что умеете ездить!»
- Поживём, увидим, - сказала Галина и снова с сожалением посмотрела на лошадь в леваде.
32
32
- Дмитрий Викторович, она конюшню купила.
Воровато оглядываясь по сторонам, Арсен стоял у машины в «рабочей» одежде и разговаривал по мобильному телефону со своим шефом. Он не уехал в гараж, а на свой страх и риск остался в конюшне - впервые за долгие годы жизни в городах он увидел частичку своего детства и, поддавшись воспоминаниям, нарушил приказ.
