— Малачи…

Мы сидели так близко друг к другу. Наши ноги переплелись, его колено находилось между моими коленями. Моя рука лежала у него на бедре. Моя другая рука лежала на его груди. Наши лица отделяло лишь несколько сантиметров, и всё, что я могла сейчас видеть, это его. Только его.

Я хотела поцеловать его.

Я хотела уткнуться лицом в его шею и заплакать.

Я хотела убежать.

Но я не хотела отвечать на этот вопрос.

— Я-я не знаю.

Уголки его губ разочарованно опустились вниз. И я всем своим телом ощутила, как сильно он нахмурился. Он выпрямился. И отпрянул.

— Прости, — быстро добавила я.

Слеза скатилась из уголка моего глаза.

Мои эмоции, казалось, заставили его передумать. Он протянул руку и смахнул слезу.

— Всё нормально, Кловер. Я понимаю.

Искренность в его голосе заставила моё сердце и мою душу расслабиться. Не всё ещё было потерянно только потому, что я не смогла дать ему ответ, который он хотел услышать.

Он снова наклонился вперёд и оставил неспешный и мучительно сладкий поцелуй в уголке моих губ.

— Но я надеюсь, что ты готова к тому, чтобы я доказал тебе это, Дикий Цветочек.

Я чуть не опрокинула стул, когда поспешила встать и сбежать от Малачи, от всех этих чувств и от отчаянного желания, подмывающего меня сказать ему, что я ему верила, что я ему доверяла, что я его любила. Я переместилась к пианино и похлопала по банкетке.

— Разве нам не пора поработать?

Он протёр стол, и убрал еду в холодильник, пока я разогревала пальцы, чтобы хоть как-то себя занять. Его движения были медленными, более решительными.

Поскольку я только что отыграла трёхчасовую смену в "Macy’s", я давно уже разогрелась.

Да я просто пылала.

Наконец Малачи передвинул стул от стола к пианино и достал из чехла гитару. Он зажал в зубах медиатор мраморного цвета, сбросил свой кардиган и начал настраивать гитару.

— Ты помнишь, на чём мы остановились? — пробубнил он сквозь мешавший ему кусок пластика во рту.

Я пробежалась по нашим нотам, лежавшим передо мной, в поисках последней строчки, которую мы записали.

— Эм… О, эта боль. О, эта боль. В душе. В груди. Она стара, но так свежа.

Его низкий смех должен был стать для меня первым предупреждением.

— Вот уж нет.

Он опустил свою гитару и наклонился ко мне.

Но я так и не смогла понять, о чём он думал, когда он схватил меня за руку и притянул к себе. В ту же секунду его губы впились в мои.

Когда оказалось, что стул и банкетка стоят под неудобным углом, он подался вперёд, не прерывая поцелуя. Он обхватил мою голову руками, не давая мне сбежать — словно сейчас я была способна на это. Словно я вообще могла это сделать. Затем он оседлал банкетку.

Его поцелуй поглотил меня всю, воспламенив меня до самого нутра, потряс меня так, что я уже никогда не смогла бы быть прежней. Никогда.

Его губы двигались сначала нежно, пробуя меня на вкус, боготворя.

— Кловер, — простонал он.

Я чуть не задохнулась от того, как трепетно он произнёс моё имя, и от того, как его язык двигался у меня во рту. Он брал то, что ему принадлежало.

Что всегда принадлежало ему.

Я поцеловала его в ответ, не в силах врать себе ни секунды больше. Наркоман. Выздоравливающий наркоман. Рок-звезда. Лучший друг. Бывший парень. Это не имело значения. Малачи Портер был моим. Он всегда был моим. И всегда должен был быть моим.

А я всегда должна была быть его.

— Я не могу остановиться, — прорычал он, покусывая мою нижнюю губу.

По моему телу прокатилась дрожь, вместе с накопившимся желанием, которое я так долго сдерживала.

— Не останавливайся, — простонала я. — Пожалуйста, не останавливайся.

Он застонал, издав низкий горловой звук, и всё его тело сотряслось. Наши языки переплелись вместе, в то время как мы заново узнавали друг друга. Его пальцы прошлись по изгибу моей шеи, затем упали на грудь, которую он взял в свою ладонь. Его большой палец прошёлся по моему соску.

Я издала звук отчаяния, который точно никогда не издавала прежде. Это была страсть. Жажда. Его палец снова прикоснулся к моему соску, но мне этого было недостаточно. Мне надо было больше.

Схватившись за его футболку обеими руками, я притянула его ближе. Наш поцелуй продолжался и продолжался, а желание между нами всё росло и росло. Вместе с Малачи мы были ходячей катастрофой, но я была готова рискнуть.

Он изменился. Как и я. Но, несмотря на то, что я верила в это, мы всё ещё были двумя поломанными жизнью людьми. Он мог снова всё испортить. Я могла всё испортить.

И пусть так.

Пока мы были вместе, пока мы оба появлялись в жизни друг друга в самые важные моменты, мы могли справиться со всем остальным.

Он отпрянул. Слёзы норовили потечь из-под моих закрытых век, но я сдержалась. Я не собиралась плакать каждый раз, когда он целовал меня. Мне надо было научиться жить с этой кипящей страстью, норовившей политься через край, и этим ощущением того, что всё так, как надо, которое пронзало мою душу. Мне надо было это сделать.

Потому что я знала, что это всё не пройдёт.

— Я так давно хотел это сделать, — прошептал он, прижав свой лоб к моему. — С тех пор, как ты появилась из ниоткуда в той ложе, — он сделал дрожащий вздох. — Я искал тебя в течение пяти лет. Где бы я ни находился. Я не мог остановиться. Я всегда думал о тебе. Ты была как преследовавший меня призрак. Ошибкой, которую я хотел исправить. И вот я увидел тебя там. Такую красивую. Мне пришлось приложить все свои силы, чтобы не выкинуть микрофон и не наброситься на тебя.

Я засмеялась, представив эту картину.

— Вечер мог бы получиться очень интересным. Вероятно, я бы отвесила тебе пощёчину.

Он снова поцеловал меня. Этот поцелуй не был долгим, но он был столь же пылким и заставил пальцы на моих ногах поджаться.

— Такой ответ мне нравится больше.

— Я рассталась с Адамом, — сказала ему я, избавляя его от чувства вины, если оно у него было.

Он засмеялся.

— Кэйд мне рассказал. Так как ты всё равно не собиралась этого делать.

Отклонившись назад, я встретила его проницательный, пристальный взгляд. Указав пальцем на него, а потом на себя, я призналась:

— Я боюсь этого. Нас.

— Я знаю.

Никто никогда не звучал более побеждённым, чем этот мужчина, который просто принял мой страх. Это убило меня. Вскрыло изнутри. Мои руки, сжатые в кулаки, не отпускавшие его футболку, задрожали. Уронив голову ему на грудь, я попыталась сделать вдох, преодолев огромный комок прошлых сомнений и боли, накативших на меня.

— Прости.

Он поцеловал меня в макушку.

— Тебе не надо извиняться, Кловер. Тебе просто надо обратить внимание.

Я посмотрела на него. Я не могла сдержаться.

— Обратить внимание на что?

Его улыбка была уверенной, чудесной и такой, чёрт возьми, белозубой.

— На вот эту бесконечную связь, соединяющую нас.

Тряхнув головой, я попыталась избавиться от того невероятного желания обхватить его шею руками и прилипнуть к нему.

— Что если я её потеряю?

Его глаза вспыхнули, и низкий смех сотряс его грудь.

— Не потеряешь, Дикий Цветочек. Я об этом позабочусь.

Остаток ночи мы сочиняли так, словно были одержимы вдохновением. Мы поработали над песней, которую писали, и начали несколько новых. Мы писали стихи, музыку и отдельные строчки, потому что не могли иначе. Потому что мы, наконец, снова были вместе, снова писали вместе, снова гнались за неиссякаемой музой, которая оживала каждый раз, когда мы были вместе.

Когда мы не писали музыку, мы целовались. И целовались. И целовались до тех пор, пока это не стало так же естественно и необходимо, как дыхание.

Я проснулась вместе с Малачи на диване, ощущая изнеможение и удивительное ощущение того, что я занималась тем, что я любила.

Музыкой.

И Малачи. 

Я сошла с очередного самолёта, чтобы встретиться с Малачи. Когда-то я была решительно против перелетов через всю страну ради него, я отказывалась бросать всё, когда он звонил, и прибегать к нему по первому требованию.