А она мне отвечает: "Ты хозяин, ты мужского пола, вот и читай!"

Поспорили мы, поспорили, а читать не решились. Позвал я девочку свою, подростка, Бьянку. Та взяла пергамент да громко прочла, покачала умно головой да говорит мудрено: "Папаня – говорит, – Вы стали объедком экспроприаторов…"

"Что? Каким-таким объедком? Да мы не то, что объедками не питаемся, других людей кормим, какие еще объедки?»

И как мне обидно стало за это глупое слово, а дочь гордо фыркнула: "Какой-же Вы, папаня, необразованный! Это сполиаторы! Ничего не понимаете." – говорит и пожав плечами, уходит. – "Вот глупая дылда!" – крикнул я в сердцах. Я хоть и не образованный, а ее вырастил, выкормил, привез сюда, обучил, платя уйму золота учителям… Да что с нее взять-то, сеньор начальник! Подумал я, подумал, да решил отнести золото, как просят – хоть не по нашим капиталам, а свой живот дороже будет! Да вот жена воспротивилась, говорит, что я семейственный и такими средствами раскидываться не в праве.

Я ответил, что у меня у самого сердце кровью обливается, а помирать – неохота!

А жена ответила, что бестолку давать пятисот, завтра разбойники скажут, ишь какой купец пугливый и покладистый, да тысячу запросят.

"Нет, Петручио. Слушай мой бабий совет – иди в сыскную millitare, разыщи самого главного начальника да расскажи все, как есть! И дукаты при тебе, и душегубы не навредят." – в общем, до утра спорили, до слёз довела. Настояла! И вот пришел я к Вашей милости – защитите!»

– Ну и правильно, что наставила, нечего мошенников кормить, мы защитим Вас. Да только помощи Вашей требуем.

«За этим делом не станет!» – воскликнул повеселевший купец, да потянулся к мешочку своему с дукатами.

«Если благотворительность какая-то, или расходы – с превеликим удовольствием!»

– Да Вы, я вижу, рехнулись с перепугу, venditore rispettabile! *уважаемый купец(итал.)* Мы жалованье от Дожа получаем, и обязаны по закону защищать всех и каждого здесь, на опасных землях колонии! Прячьте, прячьте свой кошель!

Ваша помощь будет заключаться в следующем – ровно в полночь явиться в положенное место и отдать мешок, набитый звонкими камушками, Черному Пирату. Да тут-то мы его и повяжем!

Бедный Петруччио чуть не кувыркнулся со стула.

«Нет уж, начальник Армандо, и не просите! Не полезу на рожон я к Черному Пирату – заколет клинком. А у меня жена, дочь, торговля, что Вы такое предлагаете?!»

– Чудак-человек! Как же я без Вашей помощи? Он же Вас на лицо знает! Не могу же я переодеться и стоят там вместо Вас! Пройдет мимо, не найдет Вас, обозлится, и тогда Вам точно – крышка гробовая!

«Oh santi santi! *О, все святые! (итал.)* А может все-таки Вы найдете смельчака вместо меня? А вдруг, он увидит, что там – камни, а не золото? Да убьет меня на месте!»

– Не дадим мы ему времени на разглядывание. Писал Вам – поджидать будет Вас!

После долгих уговоров, Таррос, он согласился. Послал я своего разведчика на площадь – место для засады искать. Пришёл и говорит, что ничего не нашёл. Поехал я сам – и действительно, как на ладони: ни лавочки, ни уголочка. Знал, Черный Пират, куда звать – дерзкий, даже Signore noche *шесть венецианских инспекторов, патрулирующих столицу по ночам* ему не помеха! Так вот, площадь – только деревья старые раскидистые по краям кое-где растут. Вот вчера на закате распорядился – агенты мои на свои птичьи позиции залезли и выжидали. Ох Таррос, умора, да и только. – Таррос улыбался. Ребята тоже.

– Потом один из них мне доложил – ровно в полночь, при свете площадных факелов, явилась млеющая фигура купца Петруччио, спотыкаясь и озираясь, держась поблизости от наших деревьев. И вдруг к нему со стороны прилегающего рынка подбежал мальчишка лет четырнадцати от силы, наделанным басом проревев – так же, как это делает Эрис. – Эрис сверкнула зубами, просверлив Алессандро взглядом. – «Мешок с дукатами!!!»

Петруччио, дрожащей рукою протянул мешочек, в полуобморочном состоянии прислонившись к дереву. Мальчишка, не глядя, стал запихивать воображаемое золото за пазуху – вот тут то мы его и схватили! При обыске у него ничего не обнаружили, кроме старой повязки с изображенными черепом и костями, подобранной невесть откуда в гавани.

Привели мне мальчонку на допрос, а он рыдает в три ручья.

– Это ты Черный Пират? Сейчас положим тебя на скамью да взнуздим твою маленькую задницу полсотней плетей! Будешь знать, грамотей, как письмами запугивать людей! – я его хорошенько выругал. А потом родителей позвал. Оказалось, они тоже лавочники. Довольно зажиточные, на пергаменте, на чернилах – на канцелярии промышляют. А родители его, ох, пуще меня взъелись – и паскудник он, и негодник. И подворовывать из кассы стал. Обещали выпороть избалованного нытика собственноручно.

Петруччио явился сияющий, а как узнал, в чём дело, так и почернел от злобы. И говорит:

«Это всё от грамоты. Вот моя Бьянка – высокомерная стала. А была б неграмотною, не задирала бы нос. И болван малолетний – дай перо в руки, так такого натворит, не оберешься! Я говорю доче, я безграмотный неуч – и ничего, умел бы деньги считать. Не суши себе мозгов, Бьянка!» (по мотивам рассказа А.Ф.Кошко «Очерки уголовного мира»)

– Ты закончил, Алессандро? – спросил веселый Таррос под всеобщий задорный смех ребят. Эрис хоть и позабавил рассказ сыскного, но она подавляла свои эмоции, не желая давать слабину в такой компании.

– Да. Я голоден, тут хоть кормят? – спросил Алессандро, недоверчиво прищурив глаза.

– Уже несут. – командир указал на солдат, несущих котел и миски. Эрис соскочила с места.

– Командир, мне пора, уже слишком поздно! – в её голосе зазвучало требование.

– Ты не можешь идти одна, все останутся на ужин. – возразил Таррос, не желая отпускать Эрис голодной.

– Что может со мной случится? – усмехнулась она, бесцеремонно разворачиваясь и прыгая через бревно.

Как бы Таррос сам хотел проводить Эрис, хотя бы до её района. Поговорить о чём-либо или не говорить ни о чем. Просто пройтись по прохладным улицам, вдыхая аромат далёких волн. Идти и смотреть на безмолвные ночные светила, которые будут провожать их миллиардными взглядами. Рассказать о себе, послушать её. Признаться, что таит томящееся сердце…

– Георгиус! Проводи сестру! – отрывисто приказал командир.

– Есть! – сказав это, Георгиус встал и побежал за уходящей своевольной девушкой. Она быстро удалялась, а Таррос то и дело вертел головой, следя за растворяющейся в темноте Эрис, совсем не слушая болтовню лучшего друга, которой с таким большим удовольствием внимали жующие юниоры.

– Ну ты сиди, брат. Я пойду – что-то подустал… – сказала Таррос, обращаясь к Алессандро.

– Как так? – разочаровался он. – Веселье только началось! – воскликнул Алессандро, обнимая плечо грустного командира. – Как я пойму, была ли моя шутка смешной, ведь над ними все всегда смеются! А если рассмеешься ты – значит, удачна. – печально добавил он. – А я уж мечтал, что ты нам споешь свою тянучую баркаролу. Ну, или, на худой конец, гондолетту – как в юности. Я даже мандолу с собой привёз. – он, улыбаясь, кивнул на свою верховую поклажу коня, стоящего у нового забора. Видя отрицательное выражение лица Тарроса с нотами тоски во взгляде, Алессандро тихо предложил. – Поешь хоть.

И Таррос, быстро отужинав, сделал по-своему, уйдя спать, предупредив ребят долго не засиживаться.

Зайдя к себе, он закрыл дверь и окно, откуда доносился запах дыма, напоминающего ему о костре, разоженном Эрис. Голоса раздражали его. Таррос лег на свою амфикефаль, закрыв глаза и положив на них локтевой сгиб правой руки, словно ограждаясь от внешнего мира, мешающего ему погрузиться в сладкие грёзы.

– Эрис… – шептал он тихо-тихо. – Я добьюсь тебя. – его усталость и мечты боролись друг с другом, подобно тому, как борются разум и чувства. – Агапи му. Оморфиа му. Просфора му. Зои му… Моро му… *моя любимая, моя красивая, жизнь моя, моя нежная, маленькая моя – можно перевести «малышка»(греч. )* … – s'agapo… tho eimasta mazi *я люблю тебя… мы будем вместе* – повторял он, пока не уснул.