– С какой стати тебе обо мне заботиться? С какой стати думать, будет мне больно или нет?

Мёрэйн глубоко вздохнул. Вот он, вечный вопрос: как рассказать о розе тому, кто не хочет слышать о розе?

– Парень, в твоей дэгжане что, были проблемы с ведуном? Неужели твой духовный учитель не рассказывал тебе о Меа, Зеркале Двуликой?

Парень поджал губы.

– Я знаю эту легенду, ведун.

– Конечно, знаешь. Но ясен ли смысл? Если спрашиваешь, почему кому-то должно быть дело до чужой боли – стало быть, смысл не ясен.

Парень смотрел угрюмо.

– Я не верю в богов, – сообщил он. – Всё это обман. Если Владычица есть – почему она допускает зло? Почему не карает негодяев?

Мёрэйн снова вздохнул.

– Я бы мог объяснить тебе, что такое Меа, вовсе не прибегая к категориям религии. Но тогда ты бы понял ещё меньше – и не больше поверил бы. Видишь ли, существуют явления и существуют понятия. Понятия изобретают люди, чтобы выразить через них знание о явлениях. Одно и то же явление может быть выражено разными понятиями. Обычно когда нужно объяснить человеку суть того или иного явления, для этого используют систему понятий, которая наиболее подходит уровню культуры, мировоззрению, картине мира этого, конкретного человека или общества. Религия как система понятий наилучшим образом подходит для объяснения явлений в случае с некоторыми людьми и некоторыми обществами… Именно поэтому ведуны в сёлах используют её. Именно поэтому я говорил с тобою её языком. Но ты, как оказалось, «умный». Религия для тебя не годится, да? Что ж, придётся тогда тебе послушать о глобальной мировой системе энергоинформационных полей, о законе сохранения энергии и перехода энергии из состояния информации в состояние материи, об уровнях организации информации, о принципах взаимодействия мемов, о гравитации информационных полей, о законе информационной энтропии… Что ты на меня так смотришь? Ты же, вроде, только что заявлял, что не дурак. А коли не дурак – так изволь, получи учёную беседу без ведунского «засирания мозгов» и сказок о богах. Отвечать за свои слова старшие тебя не учили, мальчик из горной деревни?

Ламбит молчал по-прежнему, но явно был уже не рад тому, что сказал. Он сжал губы и старался смотреть в сторону.

– Зеркало Двуликой – это понятие, мальчик, – с усмешкой продолжал Мёрэйн. – А Меа – это явление, оно было, есть и пребудет вечно – вне зависимости от того, молишься ли ты богам или считаешь, что твоя планета – лишь бездушный комок породы. Но веришь ты в богов или нет – в мире не существует такой силы, которая могла бы не допустить – или допустить, чтобы человек сделал или не сделал поступок, который он замыслил.

– Я всегда знал, что богам на нас наплевать, – насупился парень. – Всем наплевать на всех. А ты вдруг уверяешь, что тебе не наплевать на другого. Это выглядит брехнёй.

– Потому что ты не вникал, что такое Меа, – сказал Мёрэйн. – Если бы ты понимал – не сделал бы того, что сделал. Почему мне не наплевать на чужую боль? Да хотя бы потому, что когда кто-то испытывает боль – мне тоже плохо. Можешь считать, что именно поэтому я не хочу, чтобы ты испытывал боль. Дай мне руку уже, и покончим с этим.

Так всегда. Обыватель поймёт тебя и поверит тебе, только если будет думать, что твои действия продиктованы стремлением извлечь собственную выгоду или страхом за свою шкуру. Мёрэйн чувствовал тошноту отвращения. Этого лишить жизни будет проще, чем других. Этот сумел показать всю уродливость человеческой натуры.

Парень снова зыркнул на него.

– Если ты и впрямь меари – почему просто не подчинишь мои мозги своей воле и не прикажешь мне, чтобы я дал тебе руку?

Тут-то он и понял, что сморозил что-то не то: на Мёрэйна он смотреть больше не мог, таким стал взгляд синих глаз. Мёрэйн усилием овладел собой и попытался сделать голос ровным.

– Ты даже не представляешь, что несёшь, человек.

Парень поднял глаза, но теперь в них был страх и замешательство.

– Прости, вэддан.

И протянул руку.

***

– Почему ты не рассказал мне сам, сразу?

Мёрэйн отряхнул руки в окно. Парень-ламбит, свободный от пут, лежал на полу, свернувшись клубком и мелко всхлипывал. Он всё же закрылся в самый последний момент – нечаянно, инстинктивно. Когда кто-то извне лезет в сознание, человек испытывает необоримый ужас. И начинает сопротивляться… Но меари сопротивляться бесполезно. Мёрэйну было очень мерзко, как и всегда в такие минуты. Но он знал – парню было хуже.

Вот брат Шэйллхэ всё сделал бы не так. Он только бы улыбнулся – и…

При воспоминании об орденском целителе надрывная тоска сдавила горло Мёрэйна. За окном над морем крупными белыми хлопьями повалил снег.

Мёрэйн прижал руку к груди. Грани серебряной звезды больно царапнули ладонь. Восемь лучей. Она очень тяжёлая, Орденская Звезда. Если бы кто знал – насколько.

– Было бы лучше, если бы ты мне сам всё рассказал, – повторил Мёрэйн.

– Ты бы мне не поверил… – Человек сел на полу, свесив голову.

– Я – поверил бы.

В дэгжане, в которой вырос этот парень, действительно было плохо с вэдданом – или ведуном, как говорят в простонародье. Точнее, его там не было уже с десяток лет. Старый умер, а новым община не обзавелась. Да и дэгжана-то была небольшая, в глухомани, в верховьях Чуи – у самых отрогов гор. Молодёжь поучал общинный староста. Поучал неважно, больше мудрости житейской, бытовой, но не учил тому, чему учат в ламбитских общинах ведуны испокон веку – Закону Владычицы. Так что всё больше подавались ребята кто в браконьеры, кто в торгаши, и не гнушались ничем, если можно было обойти закон. А человеческий закон обойти можно, если постараться, даже в солнечной Ламби. Особенно – в глухих приграничных районах, подальше от крупных городов, дорог и патрулей… Многие гнались за лёгким золотом, многие стали хотеть большего, чем прозябать в далёкой деревушке на границе Пустоши. Одни стремились в столицу, в Сильвеарену, другие – в легендарный Фёроэн, где сапфиров – как синих горных цветов, а алмазов – как росы на их лепестках. Младший брат этого парня тоже мечтал о Фёроэне. О том, как будет учиться у горных двинэа гранить камни, а потом станет ювелиром если не в столице, то, на худой конец, в Наиноэн-Но. Только для этого нужно было золото, чтобы заплатить за дилижанс и чтобы заплатить купцу, который бы поручился за мальчишку на двинэйской границе, и чтобы купить масла и шёлка, которые двинэа берут взамен своего гостеприимства – золота не признаёт народ, у которого золотым песком устланы дороги и штреки шахт. Весьма недёшево стоит путешествие в Долину Самоцветов. Но уж очень хотелось. Поэтому, когда «один человек» предложил мальчишке «подзаработать», тот недолго думал и ушёл в леса вверх по Чуе с ватагой ушлых ребят…

Ту шайку взяли несколько лет назад. Таможеннику Тау-Но, города, что стоит в конце озера Чуут, там где Чуя снова становится рекой, показалось странным, что уж очень много плотов в ту весну гонят по реке торговцы, и у каждого – документ купли-продажи, заверенный печатью, означающей, что товар был добыт с одобрения и под надзором Промыслового ведомства Ламбитской марки. Это-то и было чудно: обычно нет-нет, кого-нибудь ловили без документов. Таких, кто пытался проскользнуть мимо постов незамеченными, в ночи, по большой воде, огней не зажигая… Но никогда не бывало столько легально сплавляемой древесины! Промысловое ведомство строго ограничивает вырубку деревьев, следя за тем, чтобы таковая производилась не в ущерб лесу…

Бдительный служитель таможни счёл нужным донести свои соображения до властей Тау-Но, те дали запрос в Промысловое ведомство…

В леса предгорий в верховьях Чуи отправился кое-кто из Неприметных – а именно, мастер Гоода. Он-то и разоблачил шайку, незаконно вырубавшую деревья и продававшую плоты в сопровождении документов с искусно подделанной печатью. Браконьерам в Ламбитской марке одна дорога.

Это был громкий суд, и Мёрэйн его помнил: он, конечно же, ездил туда (как и всегда на подобные процессы) для подтверждения виновности обвиняемых – ведь, не дай Владычица, кто-нибудь угодил в их ряды случайно и на него навели напраслину… И, несмотря на то, что при иных обстоятельствах он никогда не упускал случая побывать на берегах Чуут, одного из самых красивых озёр мира, тот вояж оставил отвратительные воспоминания. Страшные проплешины вырубок, как раны, зияющие в теле древнего леса, и готовый «товар», который не успели сбыть… Не такие заготовки, какие делают егеря Промыслового ведомства на специально выбранных участках – тех, которым прореживание и обновление не повредит… Нет – целые поляны-просеки с уродливыми пнями, мертвые тела могучих, сильных красавцев, лучших детей леса, и объятые ужасом оставшиеся в живых – древние исполины, замершие на краю внезапно открывшейся проплешины, беззащитные, как старики, сыновья которых пали, и некому встать рядом… Мёрэйну пришлось долго их успокаивать, убеждать, что пережитый ужас больше не повторится. Еще Мёрэйн помнил людей – хмурых, с тёмными, затравленными взглядами. Словно это не они убивали, а сами оказались жертвой. Почему-то с преступниками всегда так.