Тогда появился диктатор. Он объявил, что построит новое общество и новый мир. Мир, в котором не будет места преступности, распрям, церковной догме. В мире, который он задумал, действительно не было места ничему дурному. Допускалось существование только того, что правильно. Критерий правильного и дурного был прост – его определял он, новый законодатель правды. Идеал общества, нарисованный им, привлёк тогда умы многих…

Церкви старых религий горели. Прежние приоритеты рушились. И на пожарищах поднималась новая держава, обещающая своим подданным рай на земле. Слишком поздно они узнали, что это – держава боли.

Использовав в своих целях национализм шаржа, новый диктатор легко пришёл к власти в государстве, которое тогда называлось Шаржанский Каганат, а после подчинил себе весь южный Эрендер. Страны падали перед ним одна за другой… Короли снимали перед ним короны, толпы поклонялись ему, выкрикивая его имя. Никто не мог противостоять ему – говорили, взгляд его и голос наделён гипнотической силой, и он может входить в чужие мысли, подчиняя чужую волю своей. Его называли Похитителем Душ. Сюрери.

Тэйсе не мог уснуть той ночью, и до рассвета ворочался с боку на бок на жёсткой земле. Как назло, в голову лезли разные военные песни Империады, которые он знал с детства и, когда был младше, очень любил петь вместе со всеми на Триумфальном Шествии. Под конец ему вспомнился даже государственный гимн, а с ним история, почему в качестве гимна Империи утвердили мелодию старинной боевой песни таррэнских лучников. Эст-Эббер… При воспоминании о кумире Тэйсе стало совсем плохо: он ощутил себя грязным, будто его сознание было испачкано чтением книги, оскорбляющей память павшего героя войны.

Он уйдёт. Он не может притворяться единомышленником этим людям. Он должен уйти. Он вернётся в Анвер и сдастся полиции. Примет презрение брата. Отправится в ссылку. Сейчас ребята спят, и он не будет никого будить. Утром он упакует свой рюкзак и уйдёт.

Когда наступило утро, Тэйсе не ушёл. Он проснулся слишком поздно, лагерь уже начинали сворачивать. Ну как бы он стал собирать рюкзак под взглядами проснувшихся ребят? Что бы он им сказал? Как бы объяснил свои действия? Мысль о том, чтобы откровенно признаться в том отторжении и ужасе, которые вызвала у него книга, приводила его в смятение. Но его тут же отвлекли хлопоты по лагерю: нужно было собирать вещи.

– Почему мы уходим? – Спросил он у Гагжи. Парень вместо ответа молча указал на дымящееся кострище.

– Мы преступники, брат, – вместо Гагжи озвучил Большой Жёлудь, увязывавший вещмешок неподалёку. – Мы едим мясо и рыбу и греемся у огня, как это делали издревле наши предки – а не питаемся суррогатами, укрывшись в домах с фиброновым отоплением, как положено в новом мире, придуманном Чужими. Поэтому – мы преступники. И чтобы выжить, мы вынуждены скитаться, уходя от соглядатаев.

Очень скоро Тэйсе потерял всякое представление о том, где они находятся относительно реконструкторского полигона и тем паче – магистрали. Он не умел ориентироваться в лесу. Единственное, что он знал: отряд постепенно подвигался к северо-востоку. Пылающее, маревное солнце середины зимы вставало прямо за спиной на пару часов и заходило, едва продвинувшись по горизонту. Световое время становились всё короче день ото дня…

Здание министерства сохранения мира высилось на площади Единения, напротив городской мэрии, серебристо посверкивая тонким шпилем иглы, венчающей массивный купол. Шпиль словно дерзал пронзить облачное анверское небо. Площадь, с её одиннадцатью фонтанами (сейчас они, конечно, не работали), с трибунами, отделанными яшмой и мрамором, являла собою одно из самых старинных и знаменитых мест города. Её история уходила во времена начала эпохи Раскола, когда Анвер был объявлен вольным городом, тогда здесь происходили собрания городской рады. Название, столь символическое и пронесённое через века, после становления Империи менять не стали. А вот бывшее здание управления безопасности претерпело изменения. Мощная, мрачная крепость, которая многие века была резиденцией тайной полиции, обрела воздушное навершие, а с ним – и новое предназначение.

В Империи были упразднены все военные и околовоенные ведомства. Службу Безопасности государства оставили, но изменили её название и формулировку основной миссии. «Слово „безопасность“ само по себе происходит от слова „опасность“, – говаривал Великий Император. – Где охрана без-опасности – там, стало быть, есть, от чего охранять, там, стало быть, опасность наличествует. Для Империи опасности нет и быть не может. У Империи нет врагов. Мир. Мир и гармония в обществе – вот единственная миссия всего служения тех, кто служит государству».

– Игла символизирует стремление к высшим Сферам, к трансцендентности, к совершенству интеллекта и культуры общества, которое, конечно же, основывается и возносится на мощном, вековом, устойчивом фундаменте Империи, – объяснял гид небольшой группе замёрзших туристов, указывая рукой на серебристый шпиль, покрытый светоотражающим материалом, позволяющим ему сиять в любую погоду.

Пожилой господин в чёрных очках на мгновение остановился послушать гида. Задумчиво поглядел на сверкающую в маревном небе иглу и молча пересёк площадь. Тяжёлые двери массивного здания радушно распахнулись перед ним и быстро захлопнулись за его спиной.

***

Министр сохранения мира Империи, сэр Апарис О’Иваарен Эритадер, лорд Ронноу, был не в духе. Бросив надушенный парик на фигурную вешалку, подперев массивную челюсть рукой, он навис над просторным, занимающим половину кабинета рабочим столом, на котором раскинулась сенсорная мультиметрическая панель, в данный момент показывающая схематичную карту континента Эрендер. На карте красными точками пульсировали отметки интенсивности преступности. Бежали цифры показателей – красной строкой – и синей – цифры сравнительных коэффициентов. Показатели зашкаливали. Красная пульсирующая сеть покрывала карту, и Эрендер был похож на биограмму тяжелобольного, пестрящую очагами воспаления.

Тяжёлая дверь кабинета отворилась, и взгляд сэра Ронноу метнулся к парику, висящему на вешалке: без доклада к нему были вхожи всего пять человек, и в числе этих избранных был Император. Сэр Ронноу не любил выглядеть неопрятно. Но едва он увидел вошедшего, как мысли об имидже стали занимать его меньше всего. В кабинет по-кошачьи грациозной походкой вошёл плотный, немолодой господин с каштановыми, забранными в небольшой хвостик волосами, в костюме-тройке и непроницаемых чёрных очках.

– А, это вы, Сэйрас! – Сэр Ронноу жестом указал на кресло из искусственной кожи возле стола. – Садитесь.

– Добрый день, господин министр.

От звука этого вкрадчивого бархатного голоса у сэра Ронноу бежали мурашки по коже. В обществе Сэйраса Шэйма ему всегда бывало не по себе, хотя он никогда бы в этом никому не признался.

– День недобрый, Сэйрас, недобрый, – ворчливо сказал глава министерства, бросив взгляд на карту. – Показания ридеров ментального фона зашкаливают. Агрессия, насилие, уличные драки… Преступность. Уровень преступности за Йат поднялся в двенадцать раз по сравнению со средними показателями антавы! И как вам это нравится? Если такими темпами пойдёт дальше, нам придётся снова пересматривать вопрос о численности полицейских штатов, только в противоположную сторону. Если до сих пор мы их сокращали, то теперь, очевидно, придётся их увеличивать!

– Возможно, стоит решать проблему другими способами, сэр? – Сказал мистер Сэйрас. – Наверное, следует выявить причину ментального диссонанса в обществе. И устранить её.

Сэра Ронноу слегка передёрнуло. Никто иной не смел бы себе позволить подобную фразу. Но не Сэйрас Шэйм. Этот человек мог говорить всё что угодно. И кому угодно… За десятилетия работы сэру Ронноу пришлось к этому привыкнуть.

– В чём же причина? – Буркнул министр. Он прекрасно знал, что Шэйм явился сообщить ему именно это. Больше незачем.